Вечное дерево

Металл не поддавался. Сверло входило в него, как в мокрую глину.

Степан Степанович посильнее' нажал на рычаг. Послышался резкий треск. Он оглянулся. Клепко не смотрел. А вот Сеня заметил. Остановил станок.

– Вы почаще маслом смазывайте,-сказал он участливо, приближаясь к Степану Степановичу почти вплотную.
– Сверло горит. Сталь вязкая. У вас кисточки-то есть?

– Да, есть,-сказал Степан Степанович, не глядя на Сеню.

– А сверлишко я подброшу. У меня в запасе имеется.

Поблагодарив Сеню за сверло, Степан Степанович пошел покурить, успокоиться. В проходе между цехами, под плывущим над головой мостовым краном, его встретил Куницын.

– Здравия желаю, товарищ полковник! .Как служба?

– Плохо,-ответил Степан Степанович откровенно, потому что ему все равно было, что подумает о нем в данном случае Куницын.

Куницын захохотал, будто чему-то обрадовался. Усы задрожали. Степан Степанович заметил, что они вновь лихо закручены и торчат острыми концами вперед.

– Хохочешь, а что ты хочешь?
– спросил он резко.

Куницын вытянул руки по швам, поклонился насмешливо, бочком.

– Парламентер. Имею особое поручение.

– Слушаю.

– Приехали товарищи из радиокомитета.

– Какое отношение ты имеешь к раднокомитету?

– Я-то никакого. Они тебя спрашивают.

– При чем тут ты?

Куницын взъерошил усы, помедлил.

– Песляк узнал, что имею честь .с тобой...
– он снова перешел на насмешливый тон:-Вы, говорит, знаете лично Степана Степановича Стрелкова...

– Мне не до шуток,-оборвал его Степан Степанович.

– Они ж специально приехали.

– Ненужная рекламка. Я уже говорил Песляку. Слава, да еще такая, незаслуженная, мне не нужна.

– Но против заслуженной ты не возражаешь?
– оживился Куницын.

– Никакой не надо.

– Тогда какой же смысл?

– Смысл? Работать. Видеть дело своих рук.

– Но труд и слава... Разве одно исключает другое?

Мостовой кран возвращался в цех, шипение нарастало. Где-то пронзительно запело сверло. Степан Степанавич повысил голос до крика:

– Не за славой сюда пришел, понятно?.. И привет товарищам из радиокомитета.-Он повернулся и хотел уйти.

Куницын придержал его за локоть.

– Скользишь на одно крыло.

Степан Степанович одернул промасленную гимнастерку с поблекшими пуговицами, заговорил сам, не дожидаясь вопросов:

– Ты на фронт зачем шел?

Куницын не ответил. Вопрос был неожиданным. Степан Степанович поспешил объяснить:

– А некоторые за орденами, за славой шли...

Степан Степанович заметил, что Куницын как-то сник, не перебивает его и в глаза не смотрит.

– Конечно, пока что туго, - признался Степан Степанович.
– Все не могу войти в норму, в человеческую имею в виду... Касательно отношений с людьми. Вот хотел отдельный наряд взять по справедливости, чтоб общий заработок не снижать... А они... молодежь...
– он не закончил мысли.
– А я отстал. Вот ты знаешь, что такое слесарь современного аппаратного производства? ..

То-то... А туда же: "Скользишь на одно крыло..." Думаешь, как раньше-молотком да зубилом!.. Теперь слесарь сверлит, зенькует, нарезает резьбы, штампует на прессе н даже шлифует. Теперь все заготовки поступают из штамповочного и механического цехов... Вот сейчас мне нужно пластинку в трех местах просверлить. Если одолею-вот мне и радость. Я ее-эту радость-в ру-.

ках подержу. А слава что? Ее за хвост не ухватишь...

Он подождал, не скажет ли чего Куницын, потом пожал ему руку и торопливо направился в свой цех, к своему станку. У самого цеха Степан Степанович обернулся.

Куницын все еще стоял под проплывающим над ним краном и о чем-то серьезно думал.

* * *

Куницын тяжело переживал конфликт с Песляком. Он хорошо понимал: нельзя служить под началом человека, с чьим мнением не соглашаешься. Тем более что и служить он не собирался, чувствуя себя гостем на заводе. Все искал повод уйти. Но уйти надо было тихо, спокойно, незаметно, а тут эта стычка с Песляком. Куницын не знал, как быть. И вдруг подвернулся Стрелков.

О его персоне произошел случайный разговор с Песляком, и это сыграло положительную роль.

– Вы знаете Стрелкова? Тогда зайдите.

Песляк долго выспрашивал Куницына о Стрелкове, интересовался подробностями и мелочами вроде: курит ли? пьет ли? играет ли в карты? По тону разговора Куницын понял: Песляк недоволен Степаном Степановичем.

– Зря он это. Не в наши годы к станку вставать, - заметил Куницын.

– Тут не то, - возразил Песляк.
– Конечно, я не призываю полковников в отставке к станку. Но если человек сам захотел - криминала нет. Напротив, в этом я лично вижу хорошее. Человек пронес любовь к рабочей профессии через всю жизнь. Вот это пример для молодежи. Его разумно использовать надо. А он?
– Песляк вдруг покраснел, вспомнив об ошибке газеты, о протесте Стрелкова, об угрозе его пойти в райком.
– Были и у нас накладки. Ну так... это поправить можно. А он категорически возражает. И вникнуть не желает. И слушать не хочет... Вы бы поговорили с ним по-товарищески.

Это было нетрудно, и Куницын согласился. В парткоме появились товарищи из радиокомитета, и Куницын воспользовался этой возможностью, вызвался сходить за старым товарищем. Он почти был уверен в успехе своего похода.

Отказ Стрелкова ошеломил Куницына. Не неудача переговоров больше всего поразила его, и даже не новый возможный неприятный разговор с Песляком, а тот поворот, то неожиданное открытие, которое сделал он в Стрелкове.

Оказывается, тот не желает славы, а просто стремится поработать в свое удовольствие, для души.

"А я вот не могу так. И дело мое-то, чем я сейчас занимаюсь, - не по мне".

Желание Стрелкова было естественным и здоровым.

Стрелков не хотел стариться, хотел жить. "Не старость старит, а безделье". Куницын где-то читал, что нарушение "динамического стереотипа", то есть привычного ритма жизни, распорядка дня, возможности трудиться, это нарушение, особенно в пожилом возрасте, вызывает тяжелые психические последствия. Он сам испытал это на себе. Что уж говорить, от скуки не помолодеешь...

Но работа для души сейчас для Куницына была несбыточной мечтой. Именно теперь он почувствовал это остро и больно, как приступ стенокардии.

"Не туда сунулся. Поспешил. Устроился на спор под горячую руку. И сейчас уже не изменишь. Товарищи засмеют..."

А ведь было все по-другому, вот так же, как у Стрелкова. Работа-радость, служба-счастье. Он помнит как светлый праздник, как чудесную книгу время своей молодости. Детский дом. Комсомол. Училище. Первые годы службы в армии. Звонкие шаги во главе своей роты по утреннему холодку в часы развода на занятия. Помнит состояние торжественности, точно каждый день в ту пору был праздником. И тогда он действительно жил ради любимого дела в свое удовольствие, но удовольствие это приносило пользу людям, сливалось с такой же радостью товарищей.