Вечное дерево

По аллейке, переваливаясь с лапки на лапку, шагал серый голубь. Он покачивал точеной головкой, на шее переливались перья - фиолетовые, зеленые, серые. Крылья вздрагивали, бусинки глаз блестели.

"Голубь ожил, - подумала Ганна.
– А он не оживет".
–

И тут она вполне ясно поняла, что ждать его больше нечего, о н не встанет, не придет, не вернется.

– Нет... Нет, нет, - проговорила она и впервые заплакала.

* * *

С этой минуты Ганне сделалось легче. Она стала разговаривать с подругами, слушать их и спрашивать:

– Почему так случилось? Скажите?

Все отвечали по-разному. Полина Матвеевна сказала:

"Судьба". Девочки - "Случай". А Сергей Дегтярев, пришедший ее навестить, - "Недоглядели. Наша вина".

Сознанием Ганна понимала, что ничего теперь не изменишь. Его не вернешь, но сердце не могло примириться с этой мыслью. Сердце все еще ожидало чуда. Ганна часто настораживалась, замолкала среди разговора, прислушивалась, все ей казалось, что вот-вот раздастся его голос.

Она попробовала пойти на завод, в цех, не потому, что ей так хотелось, - ей больше всего хотелось быть одной со своими мыслями и воспоминаниями. Она пошла в цех. из жалости к Галке, которая измучилась, ухаживая за нею.

В цехе ее встретили хорошо. Все были приветливы и внимательны, старались не говорить о случившемся. Но как только она подошла к своему станку, ей невольно захотелось посмотреть налево, на его станок. Она не могла удержаться,и повернула голову. Но его там не было. Станок не работал. Он стоял сиротливо и неподвижно среди шума, движения и грохота.

И Ганна заплакала.

Товарищи подхватили ее под руки и повели к начальнику цеха.

– Она не может работать,-сказала Полина Матвеевна, сдерживая одышку.

– Отведите ее домой.
– Кузьма Ильич повернулся к Ганне и, стараясь придать своему сегодня особенно почерневшему лицу д,оброе выражение, сказал:-Ты отдыхай. Мы отпуск дадим.

– Ей бы уехать, - вмешался Степан Степанович.
– Путевку бы.

– Ходил в завком... И комсомол этим делом занимается.

– Очень долго раскачиваются...

Начальник цеха перебил Степана Степановича:

– Вот вы и пособите. А мне сейчас...
– Кузьма Ильич только махнул рукой.

– Иди, полковник. Ты вес имеешь,-сказала Полина Матвеевна.

И Степан Степанович пошел прямо к Песляку.

Песляк сидел весь багровый, держа телефонную трубку в руке. Видно, только что происходил неприятный разговор с начальством. Увидев Степана Степановича, он заговорил первым:

– Вот расхлебывай теперь. У вас там воспитательная работа на обе ноги хромает, а мне...
– он хлопнул себя по жирному затылку.

– Выдержит,-пошутил Степан Степанович.

– Тебе что, - буркнул Песляк.
– Ты от этого далек.

– Да нет,-не согласился Степан Степанович.- Я с молодежью двадцать пять лет дело имел.

– Опять не понимаешь... То армия,-возразил Песляк.

– Те же люди.

– Сравнил.
– Песляк вновь начал краснеть.
– Тут не командовать, тут индивидуально воспитывать надо.

Степан Степанович смекнул, что спор ему вовсе ни к чему, не затем пришел, упредил Песляка:

– Я вот что... Цыбулько путевку достать бы надо.

Песляк посмотрел на него проницательно.

– Такое состояние...-поспешил объяснить свою просьбу Степан Степанович.
– И на народ подействует.

Вот это и будет воспитанием.

Песляк кивнул в анак согласия и уже вслед Степану Степановичу буркнул:

– Со стороны легко...

Степан Степанович сделал вид, что не расслышал этих слов.

Не успел он вернуться к станку, ему передали вызов к начальнику цеха.

Кузьма Ильич погладил небритые щеки и указал Степану Степановичу на стул.

– Цыбулько дают путевку на Юг.

– Хорошо.

– Завтра уезжает.-Кузьма Ильич помедлил.- Надо бригаду принимать.

– Кому? Мне?
– Степан Степанович привстал. Предложение было неожиданным.

– А что особенного? Я уверен, что справитесь.

Кузьма Ильич придвинул свой стул поближе к Степану Степановичу, вытащил из кармана пачку "Беломора". Когда закурили, Кузьма Ильич выпустил дым в сторонку и спросил:

– Так как же?

– Так я ж план не выполняю. Я только-только...

– Это известно. Но больше некому. А вы имеете опыт работы с людьми.

– Но я сам еще плохо работаю. Я еще не привык...

Я еще чувствую себя не на месте...

– Тут важен опыт работы с людьми, - перебил Кузьма Ильич.

Степан Степанович вспомнил, что полчаса назад он сам как раз об этом говорил Песляку, и замолчал, не стал возражать, иначе получилось бы, что он возражает сам себе.

– Опыт и крепкая рука, - повторил Кузьма Ильич.

Степан Степанович невольно взглянул на свои руки, успевшие за эти дни потемнеть от масла и стружки.

– Я вас очень прошу. На время. Пока Цыбулько отдыхает.

Степан Степанович не знал, что делать. Доводы Кузьмы Ильича были убедительными: действительно не хватает слесарей и в бригаде зеленая молодежь, действи* тельно у него опыт.

– Так как?

Лицо у Кузьмы Ильича было усталое, и весь он какой-то переутомленный, измученный.

"Наверное, досталось ему за это ЧП".
– Степан Степанович вспомнил Песляка, его слова: "У вас там воспитательная работа хромает..." И опять свои слова;

"Я с молодежью двадцать пять лет дело имел".

– Вы ж видная фигура,-сказал Кузьма Ильич.

– Так мне и не можете простить прошлого, - пошутил Степан Степанович.

– Оно у вас-дай бог, как говорится, каждому.

Боевое. Им гордиться можно. Я рад, что в моем цехе такой человек появился...

Степан Степанович вдруг ощутил теплоту в груди, в памяти вспыхнули картины этого прошлого. Он - комсорг роты, и весь в работе. Боевые листки, самодеятельность... А через два года он уже заместитель начальника политотдела по комсомолу, выступает с трибуны Съезда от имени армейских комсомольцев. Молодежь любила его, слушалась, понимала. И он любил молодежь. Даже в последний год службы выкраивал время, чтобы побеседовать с новобранцами, побывать на первых занятиях, первых стрельбах,