Вечный воин

Видимо, имелось в виду распятие. Сейчас оно не такое, как в будущем. Римляне распинали на Т-образном кресте. Вертикальный столб вкапывали на месте казни заранее, и служил он многим. Приговоренный нес на Голгофу только горизонтальную перекладину, обычную толстую жердь. К ней прибивали его руки, потом поднимали и закладывали жердь в специальную ложбинку в вертикальном столбе, к которому прибивали ноги, а сверху устанавливали табличку с указанием вины.

— А он не сказал, как именно захватим? — на всякий случай поинтересовался я.

Вдруг шаман предсказал что-то другое, а я полезу и влипну?!

— Нет. Шаман такое не говорит, даже если знает, — ответил Атилла. — Сказал, что если буду спрашивать о всякой ерунде, не услышу ответ на важный вопрос.

— Когда надоест воевать, пойду в шаманы! — пошутил я.

— Если бы ты мог быть шаманом, тебе не надо было бы воевать! — лукаво ухмыляясь, произнес шаньюй.

Тоже верно: причесывать лохов безопаснее и в долгую выгоднее.

— Задумал я тут кое-что, — поделился я. — Нужны пехотинцы, сотен пять.

— Бери, кого хочешь и сколько хочешь, — отмахнулся Атилла. — Скажешь, что это мой приказ.

Германцы, конечно, выполняют его приказы, но без особого рвения. Если бы я пришел к ним и сказал, что нужны пятьсот человек непонятно для чего, то собирал бы их долго. Поэтому я пошел к вождю большого, около тысячи, отряда пехотинцев, расположившегося неподалеку от моего лагеря. Две трети его воинов были босы, без доспехов, если не считать шапки и куртки из волчьих или медвежьих шкур, а из оружия имели простенькое копье, топор и длинный нож.

— Мне нужны добровольцы. Если получится, первыми ворвемся в город и возьмем богатую добычу, — сделал я предложение, от которого невозможно отказаться.

— Мы согласны, — сразу и за всех ответил вождь.

25

Нет крепости, которую невозможно взять. У каждой имеется слабое место. Чаще всего это гарнизон. Людям быстро надоедает постоянно быть начеку, соблюдать правила, совершать однообразные и, казалось бы, ненужные действия. Человек не может долго находиться в стрессовом состоянии, поэтому мозг включает блокировку угроз, к которой быстро подтягивается лень. Защитники Маркианополя поверили, что смогут отбить штурмы гуннской армии, и расслабились. Предполагаю, что в первые дни осады на приречных крепостных стенах дежурило много воинов, а потом убедились, что гунны там нападать не собираются, и оставили только небольшие караулы. С той стороны и решил я напасть.

Днем выше по течению реки, где нас не было видно из города, германцы под моим руководством сколотили плоты, соединили их в два наплавных моста и переправились по ним на противоположный берег. Затем мосты разобрали на фрагменты и сплавили ближе к Маркианополю. Там германцы спрятались в лесу вместе со спешенными воинами моего отряда. Предполагал взять только «оседлых», которые не боятся упасть в реку, но и кочевники, узнав, что намечается, сразу забыли о своей водобоязни.

Ночь была холодной и сырой. Такое впечатление, что на противоположном берегу совершенно другая погода, чем в нашем лагере возле города. Я взял с собой только одеяло, закутавшись в которое, лег на наломанный лапник. Пока что в этих краях густые смешанные леса. Долго не мог заснуть, слушал храп более счастливых. Рядом расположились воины моего отряда, а германцы чуть дальше, в глубине леса. Несмотря на мой приказ вести себя потише, оттуда до поздней ночи доносились говор и смех. Приказы чужих командиров для германцев ничего не значат. Если каждый кельт сам себе вождь, подчиняется приказам, только когда хочет, и воюет ради личной славы, то у германцев культ личности командира, вслед за которым идут в бой и за которого готовы полечь, лишь бы не опозориться в его глазах. На мнение всех остальных им, по большому счету, плевать.

Проснулся сам перед рассветом и полежал еще какое-то время, не желая выбираться из-под одеяла. В голове вертелась: «На черта тебе это всё надо?! Ты обеспеченный человек, всё у тебя есть! Возвращайся домой и живи в своё удовольствие!». Потом вспомнил, что не надо верить мыслям спросонья, потому что их нашептывает лень. Если вернусь в Константинополь, то самое большее через месяц тоска заест. Только познавший холодные утренники в лесу возрадуется мягкой постели в теплом доме. Я встал, размялся. Рядом зашевелились мои подчиненные. Нынешние люди спят по-звериному чутко, даже мирные горожане.

Подошли германцы, столкнули в воду плоты и, удерживая их веревками, начали сплавлять вниз по реке. Перед самым городом река Девня разделяется на два рукава, образуя длинный узкий остров, довольно низкий, затапливаемый, наверное, во время половодья. К северной оконечности острова мы сплавили первый мост, собранный из плотов. Для этого оттолкнули от берега верхнюю часть, течение подхватило и снесло ее, развернув мост поперек реки. Он оказался немного длиннее, но это было не важно. Стараясь двигаться бесшумно, переправились на остров и перетянули второй мост, более короткий, в рукав, проходящий под городскими стенами, с которых на нас полаяла собачонка, но караульные не обратили на нее внимание. Наверное, услышали сквозь сон и предположили, что лает на зверя, пришедшего на водопой. Добравшись почти до середины острова, где он был шире всего, а рукав сужался, навели второй мост. К тому времени начало светать, но караульные, видать, забили на службу, потому что никто не поднял тревогу. По второму мосту первым переправился германский вождь, потом его свита из бывалых воинов в металлических шлемах и кольчугах. За ними пошли воины с лестницами — бревнами со вставленными в пазы поперечными перекладинами. Дальше — все остальные воины вперемешку. От большого количества людей мост притопило малость, и я замочил сапоги. На узкой полосе берега под крепостной стеной уже стояли очереди у каждой лестницы. Впрочем, германцы забирались быстро, с обезьяньей ловкостью, что при отсутствии доспехов не мудрено.

Перекладины были мокрые, скользкие. Пару раз я чуть не сорвался, потому что торопился. Наверху уже слышался звон оружия и крики караульных. Лестница была длиннее стены, поэтому не стал протискиваться между прямоугольными зубцами, а переступил на правый и спрыгнул с него на сторожевой ход, не удержал равновесие и грохнулся, громко зазвенев щитом, доспехами и оружием. Какой-то германец помог мне подняться.

В утренних сумерках Маркианополь казался серым и словно бы размытым, как плохенькая акварель. При взгляде сверху дома казались слишком низкими. Где-нигде из труб шел дым. Наверное, это дома пекарей, просыпавшихся раньше всех. Большая часть горожан еще спала, хотя по улице в нашу сторону бежало несколько вооруженных людей и орало истошно тревогу.

Я подождал, когда поднимутся четверо из моего отряда, одного оставил возле лестниц, чтобы направлял остальных, а с тремя пошел по сторожевому ходу к северной угловой башне. Германцы, как договорились перед штурмом, побежали в сторону ворот, выходящих на берег реки, и дальше, к южной башне. Через каждые метров пять под стеной были навалены кучи из довольно увесистых булыжников, а возле каменной лестницы, ведущей в город, лежал перевернутый, большой, бронзовый котел и рядом несколько вязанок дров и два бронзовых черпака на длинных деревянных ручках. Видимо, собирались поливать кипятком штурмующих, но всё пошло не так.

В башне нас ждали. В арке входа в нее стояли шесть педов в два ряда, а на верхней площадке еще три сагиттария с луками. Мы остановились метрах в тридцати от башни и закрылись щитами от стрел, поджидая подмогу. Ждать пришлось недолго, но к тому времени в моем щите уже торчало с десяток стрел. Опытный лучник не стал бы переводить их так бестолково. Подошли кочевники из моего отряда и быстро стрельбой из луков разогнали сагиттариев, убив одного. За нами построились еще две шеренги, и таким отрядом мы пошли в бой. Противостояли нам опытные бойцы. Несмотря на то, что моя сабля и спаты моих соратников длиннее гладиусов, а может, именно поэтому, отбивались враги достойно, даже успели ранить в плечо того, что был слева от меня. Длинная спата предназначена для рубящего удара, а в ближнем бою не всегда сподручно наносить такой, в отличие от более короткого гладиуса, предназначенного для быстрых, коротких уколов. Зато моя сабля занимала как бы промежуточное положение, одинаково годилась, как для рубящих, так и для колющих ударов, и, к тому же, изготовлена из особой стали. Я со второго удара проломил шлем педа, стоявшего посередине, и, когда он начал заваливаться назад, нанес укол в шею стоявшему справа от него. Напиравшие сзади соратники вдавили меня в образовавшуюся брешь. Я чуть не упал, когда опорная нога соскользнула с тела убитого мной, и успел подумать, что день начинается не очень, когда получил по шлему чем-то тяжелым. В моей голове потух свет на несколько мгновений, но я не вырубился окончательно, устоял и даже на инстинкте закрылся щитом. Оклемался, как показалось, быстро, и увидел, что врагов передо мной нет, что мои соратники продвинулись вперед, прикрыли собой. Они втроем добивали двух педов, зажав их в углу башни возле пучков стрел, сложенных в несколько ярусов. Возле своих ног я увидел увесистую каменюку. Откуда она могла прилететь, так и не понял. Разве что кто-то снизу кинул и сразу спрятался. В ушах все еще стоял звон, поэтому потряс головой, после чего помог добить педа, оставшегося к тому времени в одиночестве. Как учат в римской армии, он отбивался, выставив вперед левую ногу и закрывшись щитом. Я зашел сбоку и уколол его саблей в незащищенное, левое бедро. Пед инстинктивно повернул в мою сторону щит — и тут один из моих подчиненных отрубил ему спатой голову. Убитый рухнул на пучки стрел, свалив несколько. Один пучок упал возле перерубленной шеи, откуда на оперения из белых гусиных перьев обильно потекла алая кровь.

— Ты в порядке, командир? — спросил меня воин, убивший педа.

— Вроде бы, — попытавшись улыбнуться, ответил я и приказал: — Поднимись на башню, дай сигнал нашим.

Я предупредил и Аттилу, и германских вождей, отряды которых располагались поблизости от северной и южной угловых башен, о том, что рано утром попробую захватить их, чтобы были готовы к штурму.

На верхнюю площадку башни отправил и всех кочевников-лучников, чтобы помогали отбиваться. От следующей башни к нам выдвигался вражеский отряд из сотни, если ни больше, воинов. Вел их долговязый германец, судя по рыжей бороде и двум длинным толстым рыжим косам, свисающим из-под шлема на кольчугу на груди. На концах кос были большие желтые банты.