Вечный воин

Кстати, лет пятнадцать назад гунны разгромили бургундов. Меньшая часть уцелевших стала поданными шаньюя, а большая сбежала к римлянам, которые на год раньше вломили им. Видимо, римляне убивали бургундов нежнее.

Я оставил дозор незаметно наблюдать за врагами, послал гонцов в свой отряд и к Эдекону, чтобы сообщили ему о приближении вражеской армии и о моем плане, а с остальными поскакал в обратную сторону. С час назад мы проезжали место, очень удобное для засады. Уничтожить вражескую армию, конечно, не сможем, зато потреплем маленько, задержим продвижение, чтобы наши смогли подготовиться.

Здесь тоже была долина, но короче и уже, и деревенька всего в восемь домов, сейчас пустующих. Хороша была тем, что со всех сторон долину ограждали холмы, поросшие лесом. Лишь возле деревни, которая была в дальнем от нас конце и самом узком месте, на самом входе в долину, склоны расчистили под виноградники. В ближнем конце долины я и расставил спешенных лучников, и тех, что были со мной, и тех, что прискакали вскоре. Я звал только своих, но по приказу Эдекона прибыло еще не меньше двух тысяч конных лучников и сотен пять тяжелой кавалерии. Первых я разместил на склонах холмов, а последних оставил в резерве, чтобы заодно охраняли лошадей соратников. Когда заканчивал приготовления, прискакали мои дозорные, сообщившие, что бургунды следуют за ними, отставая, как я понял, примерно на километр. После чего в последний раз проехал по дороге в месте засады, проверил, все ли хорошо замаскировались, и напомнил, чтобы стрелять начинали только по сигналу рога.

Бургунды двигались все так же спокойно и без опаски. Наверное, думали, что гунны сидят в Аргентуарии, не подозревая об их приближении. Вскоре я уже мог разглядеть всадников. Да, лица в шрамах. Почти все ехали без шлемов, и были видны длинные волосы, заплетенные в косы или завязанные конским хвостом. Обычно косы и хвост укладывают на темя, когда надевают шлем, чтобы служили дополнительной защитой, смягчали удары сверху по голове. Не сказал бы, что волосы смазаны оливковым маслом, и вони не чувствовал, но, может, я чего-то не знаю в парфюмерных традициях бургундов. Все всадники были в кольчугах, а у некоторых еще и дополнительные железные или бронзовые пластины, чаще круглые, на груди и животе, и шлемы, висевшие на передней луке седла или зацепленные за ремень, были металлические, причем самых разных видов. Представляю, как бы смутился историк из будущего, специализирующийся на доспехах, увидев это многообразие. Вооружены копьями, дротиками в кожаных сумках, притороченных к седлу спереди справа, спатами, одно- или двулезвийными топорами на длинных рукоятках, клевцами и кинжалами или длинными ножами. Щиты по большей части овальные, хотя и круглых много. У командира — пожилого шатена с красным то ли от прилившей крови, то ли обгоревшим лицом, скакавшего во главе отряда (у германцев командир всегда впереди) — на щите был нарисован белый слон на черном поле, причем выпирающий умбон был частью туловища, из-за чего казалось, что это горбатая и беременная самка. Наверное, щит попал сюда из Северной Африки, где все еще водятся слоны, более мелкие, чем в центральной части континента, а может, владелец видел это животное, побывав в тех краях или в столицах Римских империй, где их имеют в своих зверинцах экстравагантные богачи, одним из которых являлся при жизни император Феодосий Второй. Сейчас щит свисал слева от седла, прикрывая левую ногу всадника. Конь под ним был темно-гнедой и крупный, давно такого не видел.

Я кивнул стоявшему справа и позади меня обладателю охотничьего рога, украшенного серебряной оправой в виде стаи гончих, преследующих оленя, и выстрелил из лука в грудь командиру бургундов. Стрела вонзилась в район сердца в тот момент, когда рог издал первые звуки. Бургунд дернулся всем телом и как бы припал к шее коня, который продолжал неспешно переставлять копыта. Наверное, командир умер еще до того, как понял, что из-за его непредусмотрительности, если ни сказать глупости, влипла вся его армия. К звукам рога сразу прибавились погребальный вой и свист летящих, гуннских стрел, истеричные крики врагов, ржание лошадей…

Конный отряд смели мигом и переключились на пехотинцев. У тех навык построения «черепаха» не был отработан так, как в римской армии, да и щиты многие несли на спине, и требовалось время, чтобы переместить их и закрыться, поэтому потери у шагавших вслед за всадниками были значительные. Вскоре метров пятьсот дороги — на длину засады — оказались покрыты убитыми и ранеными, которые лежали в несколько слоев. По мере удаления от нас тела лежали не так плотно, свободного пространства между ними становилось все больше. Стрелы с протяжным воем и свистом продолжали лететь вдогонку удирающим врагам, находя новые цели.

Я предполагал, что бургунды выбегут из зоны обстрела, оправятся от шока, разделятся на две части и пойдут в атаку по склонам холмов, где между деревьями лучники не так опасны. Переоценил врагов сильно. Видимо, все командиры погибли, и некому было остановить панику, повести за собой. Поняв это, я побежал к своему жеребцу, который был привязан к дереву у дороги, крича тяжелой кавалерии, чтобы выдвигалась для преследования. Они и сами все поняли, начали движение еще до моего приказа. Пока я садился на коня, мимо пронеслось уже с сотню всадников, так что я оказался не в первых рядах. Мой конь сразу проникся инстинктом табуна, понесся вместе с остальными своими собратьями. Так было до первых трупов. Учуяв запах крови и увидев человеческие тела, начал замедляться, попробовал объехать по обочине, где убитых было меньше. Я подогнал его шпорами, заставил ступить копытами на трупы, после чего очередной мой Буцефал поскакал по ним, не разбираясь, давя всех подряд.

У бургундов еще была возможность остановиться в том месте, где дорога входила в лес, перекрыть ее стеной из щитов и выставленных копий, отбиться от преследования. Не захотели. Паника напрочь выдувает мозги. Побросав щиты и копья, враги плотной толпой ломились по сравнительно узкой, извилистой, лесной дороге. Мои кавалеристы догоняли их, кололи копьями, рубили палашами или спатами. Сопротивления никто не оказывал, разве что некоторые успевали закрыться щитом, чтобы погибнуть не от первого, а от второго удара. И сообразивших нырнуть в лес и побежать вглубь его, куда конница не полезет, тоже было мало.

Мы гнали их километра два, оставляя за собой полосу из трупов шириной во всю дорогу. На их счастье, мы не могли нападать сразу все, только человек восемь-десять, которые постоянно менялись. Затем вдруг образовалась пробка. Как выяснится позже, за бургундами, отставая на несколько километров, шла армия франков, их союзников. Вот они, благодаря нам, и объединились на лесной дороге. Улепетывающие бургунды с истошными криками «Гунны! Засада!» смяли союзников, увлекли их за собой. При этом значительная часть была выдавлена с дороги в лес и сообразила не возвращаться к месту побоища. Дальше мы гнали уже две армии.

Я проскакал еще с километр, убил несколько человек, после чего выехал на обочину, уступив место тем, кто еще не нарезвился. Скакавшие позади, увидев, что я возвращаюсь, тоже начала разворачиваться. Все равно у них было мало шансов на узкой лесной дороге добраться до врагов, а следующая долина начиналась только километров через пять. Кто-то принялся добивать раненых и собирать трофеи, кто-то поскакал вслед за мной.

В долине конные лучники уже заканчивали сбор трофеев. Рассортированные на несколько куч, они лежали на обочинах. На поле с хорошо подросшей и еще зеленой пшеницей паслись уцелевшие лошади. Темно-гнедой жеребец командира был привязан к кусту возле того места, где лежал мертвый голый хозяин, и, сильно натягивая повод, пытался дотянуться до травы, потому что уже общипал всю, что была ближе. Рядом были сложены в одну кучку доспехи, оружие, одежда и обувь убитого, а сверху — моя окровавленная стрела. Я привязал к седлу трофейного коня доспехи, оружие и щит командира.

— Остальное забирайте, — разрешил я. — Мне больше ничего не надо.

Уверен, что теперь стану для них самым лучшим командиром, причем моя щедрость будет цениться выше, чем умение организовать засаду и разгромить намного превосходящую по численности вражескую армию.

31

Атилла приказал всем четырем колоннам соединиться возле Диводурума. Если не ошибаюсь, в будущем этот город получит название Мец. Я как-то был в нем проездом, не помню уже, в какой эпохе. Тогда он был больше и лучше укреплен, поэтому меня не покидает чувство, что путаю с другим городом. Такое со мной теперь часто случается. Как подозреваю, шаньюй собрал здесь всех не для показательного захвата крупного населенного пункта, а потому, что потерял управление собственной армией, которая разбрелась по центру Европы, грабя и убивая. Видимо, получил информацию, что римляне идут навстречу, и не рискнул встретиться с ними, имея лишь четверть своей силы.

Город стоит на холмах в месте впадения речушки Сейль в реку Моселла (наверное, Мозель — левый приток Рейна), которая здесь образует несколько рукавов. Жители вырыли рвы, соединившие рукава с притоком, построили каменные стены высотой метров пять с половиной с восьмиметровыми башнями, и получилась довольно надежная крепость. Наверное, именно поэтому гарнизон сдаваться не пожелал, даже поимел дерзость ранить дротиком безоружного парламентария, который предложил им сдаться, а в следующего метнули баллистой мешок с мукой. Чем и подписали себе смертный приговор. У гуннов, как будет и у их родственников монголов, убийство посла считается смертным грехом. Атилла пообещал, что после захвата города все мужчины будут убиты, а женщины и дети проданы в рабство. Теперь уже город надо было брать любой ценой, иначе шаньюй прослывет балаболом.