Вечный воин
Шрифт:
35
Я не знал подробностей сражения на Каталаунских полях. Может быть, мне рассказывали их, но не запомнил. Поскольку гуннская армия пока не проиграла сражение, я был уверен, что на следующий день оно продолжится. В темноте мы кое-как добрались до своего лагеря. Я выставил усиленные караулы, опасаясь, как бы римляне не напали ночью, после чего, наскоро перекусив, лег спать. Вроде бы ничего тяжелого не делал, а устал чертовски. Наверное, из-за сильного нервного напряжения. Смотришь, как бьются другие, представляешь, что ждет тебя… Несколько раз просыпался из-за шума в главном гуннском лагере, который был западнее на холме, огражденный, как обычно, арбами и кибитками.
Проснулся до восхода солнца и первым делом умылся в ручье, протекавшем рядом. Поймал себя на мысли, что чистая, прозрачная вода кажется необычной. Вытираясь полотенцем, поданным слугой Радомиром, услышал стук копыт, приближавшийся с юго-запада. Это скакала сотня гуннов, плотным кольцом окружавшая Костанция, помощника Флавия Аэция. Этот чахоточного вида мужчина с круглыми, совиными глазами так часто бывал в гостях у шаньюя, что его, наверное, воины гуннской армии считали уже своим. Отряд проскакал к главному лагерю и минут через пятнадцать проехал мимо нас уже в обратном направлении: Констанций передал Атилле информацию от его друга Флавия Аэция, а теперь вез ответ.
Поскольку гунны, как я знал, проиграли сражение, то подумал, что посланник привез просьбу уйти с поля боя. По нынешним понятиям, кто первый ушел, тот и проиграл. Я приказал своим подчиненным быстро позавтракать, а затем приготовиться к походу. Сам тоже сел на срубленное дерево и начал уплетать кусок копченого окорока с вчерашней, суховатой лепешкой. Где ее раздобыл Радомир, понятия не имею. Он парень ушлый, часто, так сказать, пользуется служебным положением. В это время в главном гуннском лагере послышались радостные крики и удары мечами по щитам. Так празднуют победу. Я сказал своим подчиненным, чтобы не расслаблялись, и поехал узнать, чему так радовались соратники.
В главном лагере настроение было радостное, несмотря на большое количество раненых, которым явно было не до веселья. Все говорили о нашей победе. При этом большая часть армия стояла на западном склоне холма, сразу за оградой из арб и кибиток, готовая к бою, и примерно четверть занималась сборов трофеев и добиванием раненых, в том числе и своих. Легкораненые вернулись в лагерь, а тяжелораненым мучиться ни к чему. Набравший трофеев воин возвращался в строй, а тот, чье место он занял, уходил за добычей.
В шатре Атилла уже пировали. Не стал туда заходить, чтобы и меня не подпрягли. Не люблю напиваться с утра. К тому же, для меня пока не ясен исход сражения. Может быть, хитрые римляне заявили, что проиграли, чтобы напасть внезапно, когда гунны расслабятся. Как-то ведь они должны победить. Иначе что будет поводом для хвастовства следующие несколько веков?!
Я заметил Эдекона, который расположился на правом фланге во главе конницы. Старый гунн сидел неподвижно на коне и молча смотрел в сторону вражеского лагеря, до которого было километра полтора. Мне даже показалось, что взгляд его был направлен в ту сторону, а на самом деле полководец был погружен в свои мысли настолько, что ничего не видел.
При этом он заметил мое приближение и спросил тихо и не поворачивая голову в мою сторону:
— Что скажешь?
— Что мне всё это не нравится, — ответил я. — Римляне точно признали поражение?
— У них язык раздвоенный, как у змеи, поэтому и речи их понимать нужно двояко, — произнес в ответ Эдекон, после чего рассказал: — Вчера погиб Теодорих, шаньюй готов. Под ним убили коня, а потом затоптали упавшего. Новым воины выбрали его старшего сына Торисмунда, который вчера был ранен в голову, когда по ошибке вышел к нашему лагерю. Говорят, готов погибло вчера больше половины, поэтому дальше сражаться отказываются.
Значит, шаманы были правы, накаркав, что погибнет главный враг Атиллы. В отличие от
большинства воинов гуннской армии они знали, что Флавий Аэций — друг шаньюя. Может быть, я и был исполнителем этого предсказания.— Наконец-то поняли, что их пригнали сюда на убой! — насмешливо бросил я.
— Они уже уходят, — уверенно сказал старый гунн.
Как у большинства кочевников, у него очень острое зрение.
— А мы остаемся, — продолжил Эдекон.
При ничейном результате кто первый ушел, тот и проиграл.
— Римляне тоже уходят? — задал я уточняющий вопрос.
— Нет, — ответил он. — Они подождут, когда мы соберем трофеи и уйдем, после чего позаботятся о погибших.
Теперь всё становилось ясно: римляне уйдут последними — и объявят победителями себя. Точно так же французы, трусливо сдавшиеся в самом начале Второй мировой войны, объявят себя победителями после ее окончания. В итоге по результату сражения на Каталаунских полях будет один проигравший — западные готы и два победителя — гунны и римляне, точнее, Атилла и Флавий Аэций. Поскольку у кочевников нет своих летописцев, а у римлян есть, последних потомки и будут считать победителями.
36
Не знаю, какие именно планы были у Флавия Аэция на поход гуннов в Галлию, но его сын так и не женился на Плацидии, дочери императора Валентиниана Третьего. Хотя цель могла быть и помельче — ослабить готов в Галлии. Это ему удалось. Мало того, что несколько тысяч отборных воинов полегло на Каталаунских полях, так еще у готов началась гражданская война: сыновья погибшего короля Теодориха передрались между собой из-за трона. Можно считать, что в ближайшие годы у римлян на одну занозу в заднице будет меньше.
Само собой, западные римляне объявили о своей грандиозной победе. Количество убитых гуннов, которых они называли скифами, по одним сведениям составляло сто шестьдесят пять тысяч, по другим и вовсе триста тысяч. Так понимаю, что «скифами» посчитали всех погибших, в том числе и тех, кто воевал на стороне римлян. Вторую цифру даже обсуждать не буду, но и по первой у меня есть большие сомнения. Ширина поля боя была около километра. Пусть полтора. Значит, одновременно с каждой стороны могло сражаться по полторы тысячи человек. Если каждый убивал врага в среднем за десять секунд, что маловероятно, и бой продолжался часов семь, то все равно погибло бы сто двадцать шесть тысяч, на четверть меньше. Только вот убивали не двое, а кто-то один из стоявших друг напротив друга, и на это уходило намного больше десяти секунд. В плотном строю, а точнее, в давке наносить смертельные удары очень сложно. Надо сделать несколько выпадов, чтобы завалить соперника, потому что, пока он будет стоять на ногах, до следующего не доберешься. Поэтому цифра тысяч в пятьдесят — в три раза меньше — ближе к истине, хотя и она кажется мне великоватой. При этом, что увеличивало славу великого полководца, а точнее интригана Флавия Аэция, римские легионы почти не имели потерь. Всего несколько сотен воинов погибло от гуннских стрел, что для такого сражение сущий пустяк. О том, что среди именно гуннов тоже почти не было потерь, стыдливо умолчали.
Подозреваю, что байка о фантастическом количестве погибших скифов и разрушила планы Флавия Аэция породниться с императором Валентинианом Третьим. Любой здравомыслящий человек, узнав, что врагов погибло так много, сделал бы вывод, что ближайшие лет пятнадцать-двадцать нападения кочевников можно не опасаться. Как бы их ни было много, как бы плодовиты ни были гуннские женщины, восстановить такое большое количество воинов быстрее не получится. Если император Валентиниан сам не додумался до этого, то ему наверняка подсказали. А раз нет опасности ни со стороны скифов, ни со стороны западных готов, то и надобности во Флавии Аэции тоже нет.