Ведьмина печать. Ловушка для оборотня

Ее слова взбесила Сара.

— Найдешь другую работу.

— В захолустье? После того, как провела с твоими ведьмами несколько дней? Да отсюда ноги уносить надо!

Изворотливая девка пыталась верховодить им. Спорила, четко выговаривая слова, и ее чувственные губы привлекали внимание.

«Пусть снова недоступна, однако…» — вспомнив о ласках, Сар против воли почувствовал нарастающее возбуждение.

— Завтра мы уедем. В другом городе ты уйдешь.

— Знаешь же, что я следую за тобой. Выгонишь — буду работать в соседнем доме. А если тебе надоест, можешь свернуть мне шею, но это тоже тупик!

— Не обязательно своими руками, — усмехнулся он, нависая.

— Угрожаешь?

— Предостерегаю и повторяю: в другом городе уйдешь! — смерив гневным взглядом, вернулся в дом, а за ним вошла и Юлиана.

— Завтра мы уезжаем, а на новом месте она уйдет! — отчеканил он и забыл о ней.

Свернувшаяся калачиком Юлиана сквозь дрему слышала радостный смех, довольное шушуканье счастливой семьи, в которой ей никогда не будет места. Асаар за милую душу уминал раздобытую ей еду и не обращал на нее внимания.

«Веди себя сдержано, — успокаивала Талаза. — Скоро зов плоти напомнит ему, что между вами было, и тогда наступит твоя очередь бросать кости».

Вещей было мало и те Анкины, поэтому сборы в дорогу прошли стремительно.

Асаар куда-то ушел, вернулся с возчиком и повозкой, в которых усадил тетушку и Аолу, кинул два тюка, и отправились в дорогу. Самой же Юлиане, как и Сару предстояло весь путь проделать на ногах.

«Если думает, что я отстану или потеряюсь, не дождется!» — изводилась подавленная Анка, ревновавшая Асаара к мелкой, болезненной пигалице, которую он все время носил на руках.

Кроме беззащитности, умненьких глаз, длинной косы да звонкого, противного голоска в «невесте» не заметила ничего примечательного. Сама же всю дорогу ловила на себе очень даже заинтересованные взгляды, до которых ей не было дела. Без шрама жизнь налаживалась, и дорогой она строила планы, как досадить Сару и заставить его ревновать.

Ана шла гордо, с вызовом. И чем больше Сар ее игнорировал, тем более плавными, соблазнительными становились ее движения. Она молчала, лишнего не говорила, но ее томные взгляды из-под ресниц доводили Сара до белого каления.

— Магия? — с трудом сдерживая бешенство, спрашивал у тетушки, пытаясь понять притягательность Аны.

— Если бы, — угрюмо отвечала Оули. — Приманку подобрали со вкусом. Красива, высока, умна, хоть и не благородная.

— Еще гордая.

— Не заметила, — вскинула бровь женщина.

— Осторожна и проницательна, находчива.

— Она тебе по нраву?

— Зверю.

— Ты можешь дать согласие.

— Нет, — отрезал Сар. — Это ловушка. Опасная.

— Мне жаль.

Он кивнул.

В Бреф ехали больше двух дней. Возничий делал частые остановки, чтобы Аола могла выпить горячего отвара в каждой деревушке или перекусить, а как только смеркалось, останавливались на ночлег. Юлиана любила пешие прогулки, но не такие изнурительные. Ноги ныли от усталости и мерзли, однако она не жаловалась. Какой смысл унижаться, если Сар все равно оказался бы глух к любой просьбе. Он и так любезно кормил ее, обеспечивал ночлегом, но был неприступен и зол. Зато над своими ведьмами трясся и буквально сдувал пылинки.

«Если бы знала, что тебе придется месить раскисшую грязь, выбрала бы другую обувь», — участливо сетовала Талаза.

«Я сильная, дойду».

«Ты главное потом слушайся меня, и он еще горько пожалеет!» — утешала собеседница.

Анка хорохорилась, но уже к вечеру второго дня так промерзла, что ночью не могла согреться даже в теплом помещении. Асаар снял ей отдельную комнату, то ли брезгуя селить в одной с теткой и Аолой, то ли заботясь об их безопасности, поэтому ей было совсем одиноко. И ночью, когда тряслась под одеялом от озноба, только утешения хозяйки цветочного дома помогали не впасть в уныние и хандру. А утром пришлось встать и продолжить путь.

«Не отделаешься! Не дождешься!» — упрямо твердила Юлиана, когда чувствовала бессилие и слабость. К вечеру, когда добрались до очередного постоялого двора, сцепив зубы, сидела ровно, безразличная ко всему. Она устала, и любезности со стороны хозяина двора только раздражали. Зато была и польза. Мужчина заметил нездоровый румянец на ее щеках и несколько раз ночью носил ей под дверь горячий отвар, надеясь, что постоялица впустит его.

К утру Анке стало хуже, а Сар выглядел злым и равнодушным. Он всю ночь не смыкал глаз, прислушиваясь, впустит ли Ана хозяина? И после каждого стука, от ожидания, что она сделает это, сердце начинало скакать.

К обеду, когда вошли в городские стены Брефа, быстро отыскали постоялый двор, и как только Ана подошла к дверям комнаты, прошипел:

— Завтра уйдешь!

Она, не ответив, захлопнула дверь перед его носом.

Такое проявление гордости задевало Сара. Он ждал, когда она признается, что не может идти, что устала, покажет слабость и зависимость, но Ана как язык проглотила. Утром, увидев утомленное состояние и мутные глаза, понял: ей нездоровится. Хотел бы помочь, но она должна была сама об этом попросить, не иначе. Потому что любая жалость будет рассмотрена хозяином Аны, как еще одна его слабость, а после показательной мести тетушке и Аоле, он не собирался ни отступать, ни сдаваться.

Попытка напугать Ану и предупредить, что она останется одна, больная в чужом городе, было не чем иным, как грубым намеком, что ей следует попросить о снисхождении, но она даже не стала разговаривать.

— Теперь я вижу, что она упряма, — согласилась тетушка, когда вернулся в свою комнату. — Что будешь делать?

Сар раздраженно швырнул стеганный короткий плащ на стул.

— Она уйдет, — сел на пол и принялся стягивать сапоги. Ему было жарко, но привлекать внимание не по погоде легкой одеждой не стоило. — Если нужна помощь, пусть просит. Я предлагать не буду!

— Она тебя так сильно задела?

— Я и так сделал для нее много! Она решила, что я легкая добыча и начала затягивать петлю на моей шее, потому что я сделал ошибку. Надеялся, что смогу успокоиться, совладать с собой, но вышло не так. Она мне снится. Я думал, это магия.

Сар не в силах был признаться, что вместо того, чтобы спешить к ним, провел целую ночь с Аной. Стыд грыз изнутри, но тогда он не смог отказаться от искушения. И теперь соблазн, которого вкусил, стал еще заманчивее, желаннее.