Ведьмина печать. Ловушка для оборотня

Предложение Юлиане понравилось. Не могла она равнодушно наблюдать, как он обхаживает Аолу. Подступала злость, накатывало желание повыдергивать мелкой пигалице волосы. Обождав, когда Асаар закончит разговор с низкорослым пожилым возчиком, подошла и спокойно произнесла:

— Я не поеду.

Он молчал. В груди ухнуло от осознания, что ему все равно. Не желая унижаться, развернулась, чтобы забрать вещи из возка, но он схватил за локоть.

— Если так, можешь не появляться! — зло, с неожиданным остервенением отчеканил Сар, и только тогда интуитивно Анка догадалась:

«Ревнует! И неожиданный, суматошный отъезд продиктован именно этим!»

Медленно повернула голову и, облизнув пересохшие от волнения губы, напомнила:

— Ревность бессмысленна: у тебя есть невеста, у меня муж.

— И где он?! — шипел Асаар. — Где он, в то время как его жена без присмотра слоняется по всей империи?!

— Лучше думай о своей невесте, — парировала сквозь зубы Юлиана.

Каждый раз, когда ругались, ее не покидало ощущение, что они ссорятся из-за нелепостей, ненастоящих причин, боясь признаться, что весь раздор из-за печати.

«Или я придумываю оправдание? А если бы печати не было, и все бы обстояло так же, какую бы тогда придумала отговорку, лишь бы оправдать его кобелизм?»

Ей отчаянно хотелось доказать Асаару, что она лучше Аолы и больше подходит ему, но навязываться не позволяла гордость. Чем больше его узнавала, сильнее убеждалась: стоит уступить, унизиться — он разочаруется в ней и будет навсегда потерян. Аола никогда ни о чем не просила его: он сам предугадывал ее желания. И как бы Юлиану не раздражали «невеста» и ее мать, она не могла ни восхищаться их горделивой сдержанностью. Пусть они — нищие фа, но благородство и грация чувствовалось в каждом движении тетушки Оули, а в ее дочери — хрупкость и трогательная непосредственность.

Юлиане же не хватало выдержки, стабильности, уверенности в завтрашнем дне, чтобы стать хоть немного похожей на них. Она была красивее, милее, опытнее, под стать Асаару — во всем лучше этой хилой девчонки, но печать — как клеймо. Из-за метки не принадлежала себе, была бесправной. Ее, как нарядную, красивую куклу, совали покупателю, который, придирчиво оглядев товар, думал: «Бесспорно, хороша, однако моя — пусть и ветхая, поломанная, но роднее и дороже».

— Я все сказал, — отрезал Асаар, отпуская и отворачиваясь.

— Ревнуешь?

Он обернулся.

— К кому? Торговцу, колесящему просторы империи и ищущему продажных женщин, что в изобилии имеются в каждом трактире? — он цедил слова тихо, но с противной ухмылкой.

— Тогда тем более не вижу причин для спешки. Меня заставили следовать за тобой, не спросив, хочу ли я этого. И знаешь, мне надоело молча, без слова упрека следовать за человеком, у которого есть невеста. Пусть я высокая, кажусь сильной, но я — прежде всего женщина. И если ты сделал выбор, замечательно. Теперь я выбираю! Я все сказала! — Юлиана резко развернулась, но слова Асаара остановили ее.

— Не строй иллюзий. У тебя нет выбора. Ты высокая и рядом с утонченными фа смотришься нелепо.

— Вполне возможно. Но мне с фаями детей не растить, — огрызнулась она. — Так что свое мнение держи при себе. Я же к тебе не лезу с обличениями.

— Злишься… — усмехнулся он, пронизывая ее вишневыми глазами.

— Сам-то!

— Или идешь, или можешь не появляться, — недвусмысленно предостерег, и от чего-то Анка сразу поверила: Сар не из тех, кто меняет принятое решение.

Вздохнув, смерила его насмешливым взглядом и встала за повозкой. Он махнул рукой, и двинулись в путь.

Она испугалась, что если останется с Латусом, доведет Асаара до той степени бешенства, когда он раз перетерпит ревность и больше не захочет ее видеть, поэтому согласилась пойти. А еще надеялась, что теперь его поведение изменится. Но надежда не оправдалась. Он, как и прежде, всю дорогу заботливо поправлял плащ Аоле, а ее не замечал. Анка и раньше видела, что Асаар поступает как черствая скотина, но после вчерашнего события его недостатки проступили столь отчетливо, что терпение лопнуло.

Игреневый катимал, похожий на низкорослую лошадь, но с рожками, с трудом тащил повозку по размокшей дороге. Копыта увязали в грязи, и он двигался так медленно, что ей хотелось взять животное под узды и потащить за собой. Вместо этого она брела за уныло поскрипывающей телегой прогулочным шагом и злилась.

«А зачем спешить, если им не холодно, а я все выдержу! Одного вечера хватило, чтобы согласился взять с собой, лишь бы не осталась с Латусом! Думаешь: увел и можно продолжать издеваться? А я другого найду! И не одного! И посмотрю, как ты попляшешь! — сообразив, каким образом возможно поставить наглеца на место, Юлиане полегчало. Даже голова перестала болеть. Она-то думала, что слабость из-за болезни, а оказалось, что еще и от гнева. — Восхищайся своей невестой сколько влезет, я не дура, знаю: у тебя с ней ничего не получится. И сам это знаешь! И только из-за клейма воротишь от меня нос и ведешь себя по свинки, будто я виновата!»

Резкий контраст между отношением к ней и Аоле с матерью задевал до глубины души, и мысль, что Асаара в ней привлекало лишь тело, доводила до бешенства.

«Ну, хорошо! Тело — так тело! Тогда я переступлю через себя и стану развратной! Жизнь тебе попорчу или задание выполню и вернусь домой!»

«Наконец-то, созрела! — обрадовалась Талаза. — Давно пора было решиться. А сейчас перестать злиться, набери в грудь воздуха и просто иди. Кстати, упала бы ты…»

«Даже не подумаю! Не буду перед ним унижаться!» — Юлиана вскинула голову, не желая больше выглядеть измученной и жалкой, и тут же нога поскользнулась, и она со сдавленным вскриком упала на колено в хлябь.

«Блин! Платье!» — поднялась, осторожно приподняла пальцами подол и, увидев, как выпачкала юбку, в раздражении топнула ногой. Что вновь не обошлось без проделок хозяйки цветочного дома, не сомневалась, потому что нога невообразимым образом скользнула по слякоти, и Анка замахала руками.

— Тебя ни в один приличный дом не пустят! — Сар поймал ее за запястье и не дал упасть спиной в грязь.

Юлиана молчала и смотрела с вызовом. Он нагнулся к ней.

— Уйдешь, и можешь творить, что угодно. Но не при мне и не за моей спиной! Не позволю позорить ни меня, ни их!

— Учту, — она улыбнулась призывно.

— Перестань!

— А ты не замечай! Или волную тебя?! — ее рука, неожиданно для Асаара легла на его пах. — Ого! — выпалила торжествующе. — Еще как волную!

Сар растерялся. Пусть стояли посреди почти пустынной дороги, и никто не видел, как она поглаживает твердеющую плоть, но Ана указала на его слабость. Сжал ее запястье, разжал руку и бросился догонять повозку.

— Приходи ночью — я буду покорной! — выкрикнула в след она.

«Ну, конечно, твори, что угодно! Так и поверила. Хотя… совет хороший. Поступлю, как хочу. Не придешь — приду сама!» — в два шага догнала возок и теперь шла, едва сдерживая улыбку, впервые ощущая себя не жертвой, а охотницей.