Ведьмы.Ру

Школьные сочинения как отдельный вид искусства

— Так бы и сказал, — мобильник Физя держала обеими лапками и весьма крепко. — Цто мыши у тебя зацарованные…

— Чего?

— Зацарованные. Небось, ведьму какую обидел, она и прокляла.

Устроились наверху лестницы, благо, дверь открылась, соединив подземный этаж с домом, а следом и связь вернулась, будто и не исчезала вовсе.

— Улька, ну ты даёшь! — восхитилась Ляля и руку протянула, чтоб мобильник забрать. Только Физя увернулась и прижала его к лохматой груди. — Дай посмотреть!

— У тебя свой есть! Его и смотри…

— Это не я! — Ульяна даже головой замотала.

Вот быть такого не может, чтоб она.

Да… сказала. Чего-то там сказала. Сама уже не помнит, чего именно. Она просто хотела заклятьем и чтоб по Мелецкому шандарахнуть, чтоб хоть раз в жизни почувствовал, каково это, быть слабым и беззащитным. А мыши… да, про мышей точно было!

Нет.

Или да?

— Это не я, — повторила она, глядя на Лялю с надеждой. — Ну я же просто…

А ещё сила была.

Облако целое.

— Желала? — спросила Ляля. — Чтоб мыши сожрали?

— Желала, — Ульяна поспешно обняла себя, пытаясь не думать о том, во что оценят реконструкцию этого центра. — Но… но… боги… я до конца дней не расплачусь! Это…

— Если тебя утешит, — Игорёк стоял чуть в стороне, но наклонившись, и тоже смотрел в телефон Мелецкого. — То сугубо юридически тебя к ответственности привлечь нельзя. Официальная наука отрицает наличие ведьм и, как следствие, их способностей. А с точки зрения классической магии твоё воздействие обнаружить нельзя.

А телефон у Мелецкого другой был.

Точно, другой.

Такой вот большой и пафосный. Хотя… у него каждый год новый, и всякий раз большой и пафосный. А этот тоже большой, но какой-то потёртый, что ли. И с трещиною. Впрочем, трещина не мешала оценить происходящее.

— Сугубо юридически, — Ульяна закрыла глаза, но всё равно почему-то видела огромную клыкастую мышь, радостно грызущую провода. — Сугубо юридически… боюсь… могут… и не юридически.

— Успокойся, — сказал почему-то Мелецкий и руки на плечи положил. Вот… если он её пару минут подержал на этих самых руках, в минуту, можно сказать, острой душевной слабости, так теперь и лапать можно? — Выдохни. Ну да, фигня, конечно, но он прав. Сейчас не те времена, чтобы просто взять и наехать. А вот магические эманации там уже вдоль и поперек измерили. И если б было хоть что-то, то за тобой давно бы приехали.

— А ты?

— Что я?

— Ты же понял…

— Ну, понял… сам дурак, — он поскрёб макушку. — Вообще-то меня из дому выгнали, так что я сам по себе. И если так, то докладываться не обязан. И вообще, даже если сожрут. Сочтём это свадебным подарком.

— На свадьбу полезное дарить надо, — сказала Физя наставительно. — Вот мой когда-то колбасу принёс. Поцти не грызенную. Сырокопцёную… а потом его маменька выговаривала, цто я её сразу того…

— Чего?

— Потребила. А надо было на будусцее сохранить. Для детей. Но она б не долежала. Как хранить?

— Успокоилась? — поинтересовался Мелецкий.

Зараза.

Как он сам может быть таким… спокойным? Улыбается ещё вон. Из дома выгнали, центр мыши жрут, а он улыбается. И кто бы знал, до чего это бесит.

— Кстати, я ещё кое-что проверить хочу, — Данила взял Ульяну за руку. — Но не здесь… тут есть где место, чтобы… ничего не спалить ненароком?

Пруд.

При дневном свете он выглядел примерно так же, как вчера и позавчера. Темная вода, зеленые берега и заросли рогоза, который шевелился. Из зарослей доносится знакомый утробный рык. Не знай Ульяна, что это Никитка на охоту вышел, испугалась бы.

— Стой тут, — Мелецкий отпустил, наконец, руку. — Не бойся. Хочу кое-что попробовать.

И на ладони появился огненный комок, который тотчас потянулся к небу, загнулся и расплёлся на нити, складываясь сперва в оранжевую птицу, затем в бабочку, а уж она, взмахнув крылами, взлетела.

И рассыпалась искрами.

— Ага. Всё отлично… а если так?

Мелецкий отступил на три шага.

И снова комок.

Птица.

Бабочка. Роза треклятая…

Ещё на три.

Вот чего он делает-то?

— А чего он делает? — раздался из рогоза хриплый голос Никитки.

— Понятия не имею…

— Пятнадцать! — заорал Мелецкий на всю округу. — На пятнадцатом смотри…

Комок вышел покрупнее, а птица некоторое время дрожала, да и бабочка взлетела не сразу, и не рассыпалась, а разлетелась с хлопком, обдав искрами самого Данилу.

— Погоди… сейчас ещё пятерку.

— Что ты творишь?

— Ты, главное, на месте стой. Тараканова, ну я ж не о многом прошу. Я просто хочу проверить. Потому что выходит, что не прав он!

— Кто?

— Савельев со своей справкой!

— Так и знала, что у тебя справка имеется. Нельзя быть таким придурком и совсем без справки.

Мелецкий не ответил. Он отступал. И не на пять, а сразу на десять шагов. Потом встряхнул руками и, протянув их к небесам, велел:

— Гори

В общем, полыхнуло знатно. Пламя, вырвавшись из ладоней, устремилось к тем самым небесам, чтобы там образовать престранного вида завиток, в котором усматривалось некоторое сходство с фигурой из трёх пальцев.

— Шиза… — протянул Мелецкий, запрокинув голову. — Вот это выброс!

Завиток-дуля продержался секунду. А потом, подобрав вдруг всё пламя, до последней искорки, рухнул вниз, прямо на голову этого идиота.

— Данила! — Ульяна бросилась к Мелецкому, понимая, что не успевает, что сейчас он вот… вот…

Полыхнёт.

Полыхнул.

Рыжий огонь накрыл фигуру человека с макушки до пят, а потом снова вверх подался. И опал, окутывая человека тёплым рыжим покрывалом.

— Не подходи! — завопил Мелецкий, отступая. — Близко. Вот так стой… я сейчас… да не трясись. Это ж мой огонь, он мне не опасен.

Может, и нет, но жар, исходящий от пламени, Ульяна и на расстоянии ощущала. По траве расползался чёрный круг, но Мелецкий не орал, да и в целом на умирающего в страшных муках походил слабо.

— Мелецкий, я тебе говорила, что ты придурок?

— Ага…

— Ничего. Повторюсь. Повторение — мать учения. И вообще, говорят, что если детям постоянно повторять, что нельзя играть со спичками, то до них рано или поздно дойдёт.

— Я не ребенок.

— Оно и заметно. Методика не работает.