Ведомые
Шрифт:
— Это ясно. У них практически американское произношение. Особенно у Киллиана и Райя. Я имею в виду, что иногда улавливаю английский акцент у Джакса, — говорю я, вспоминая наши разговоры. — А у Уипа есть легкий ирландский говор.
— Джакс и Уип, или Джон и Уильям, как они были известны тогда, проводили в Великобритании больше времени, чем Киллиан и Рай, так что это не удивительно. Во всяком случае, они решили, что меня нужно принять в компанию, и не отступали. Я был обречен.
— Бедный малыш.
Габриэль останавливается и поворачивается лицом к ветру со стороны воды.
— Это... сложно позволить людям
— И всё же вот мы, здесь, — произношу я нежно.
Габриэль почти рассеянно кивает.
— Кое-чему сложно противостоять, как сильно ты бы не пытался держаться на расстоянии. — Он снова начинает идти, возвращаясь к ожидающему нас авто. — Я проводил лето в доме Джакса, ездил в отпуск с семьей Киллиана, Райя или Уипа. И видел, какой может быть жизнь.
Мы оказываемся возле машины, и он бросает на меня взгляд.
— И когда они создали группу, их талант был неоспорим. Даже тогда. Но организация оказалась дерьмовой. Так что я вмешался, пообещав их родителям, что сделаю для своих друзей всё в лучшем виде. И буду делать так всегда.
Я на миг останавливаюсь.
— Габриэль.
Он тоже останавливается, его бровь изгибается. На фоне французской Ривьеры с ее огромными яхтами и изящными парусниками, что качаются на кристально-чистых водах, бледный костюм Габриэля подчеркивает его загорелую кожу, и всем в нем говорит о том, что передо мной иностранец-плейбой. Я даже не могу себе представить его бедным и с кучей проблем. Пока наши взгляды не встречаются.
Мой взгляд и его такие красивые глаза. Но тонкие морщинки вокруг них и усталость, которая, кажется, поселилась в этих глубоких озерах, теперь рассказывают мне новую историю. Всё, что ему известно, это то, как сражаться и защищать себя и тех, кому предан.
— Ты не виноват.
Габриэль моргает, медленно распахивает длинные ресницы, и выражение его лица становится пустым.
— Я серьезно, — я делаю шаг ближе. — Ни в чем из случившегося. Ни в ситуации с твоей мамой. Ни с Джаксом.
Реакция такая, будто я его ударила. Его голова откидывается назад, а губы сжимаются. На секунду я думаю, он может на меня закричать. Но затем парень одаривает меня одним из своих супер-фальшивых вежливых взглядов, которые обычно припасает для спонсоров и менеджеров студий звукозаписи.
— Я не планировал этот разговор. Не собирался болтать о своем бедном-несчастном прошлом.
— Стоп! — я касаюсь его щеки и обнаруживаю, что Габриэль очень напряжен, воображаю, как он может разлететься на осколки. — Нам больше не нужно об этом говорить. Но я не отступаю от того, что сказала. Мы не можем контролировать действия других. Никогда не сможем. В наших силах лишь контролировать свои собственные поступки. «Килл-Джон» не стали бы теми, кто они есть, без тебя. И эти парни не полюбили бы тебя, как любят, если бы ты не стоил этого.
Его плечи не расслабляются ни на йоту. Во всяком случае, Габриэль, кажется, напрягается еще сильнее, его броня формируется прямо у меня на глазах. Но затем уголок его рта приподнимается.
— Так вот как всё будет? — спрашивает он слегка хриплым голосом. — Ты защищаешь меня, хочу я того или нет?
—
Кто-то же должен, Солнышко.Я нежно поглаживаю его по щеке, а потом забираюсь в машину до того, как Габриэль сможет еще что-то сказать.
Глава 13
Габриэль
— Как... мать... твою... я... согласился... пойти с тобой на эту смертельную пробежку? — Задыхающийся скулеж Джакса трогательно слаб, когда мы прокладываем путь через парк El Retiro в Мадриде.
— Сам напросился, — отвечаю я, не сбиваясь с темпа. По коже струится пот, сердце бьется ровно и уверенно. — Сказал, что нуждаешься в тренировке. — Смотрю на ковыляющего рядом Джакса, грудь которого блестит от пота. — И ты не ошибся.
Он показывает палец, очевидно, не в состоянии говорить, и я, сжалившись над ним, замедляюсь.
— Наслаждайся пейзажем.
Киваю на искусственный пруд, в котором отражается памятник Альфонсо XII. Вокруг него прогуливаются пары, смеясь, целуясь и наслаждаясь солнцем.
Думаю о том, была ли здесь Софи. Она, вероятно, направилась бы прямо к лодке, требуя, чтобы я греб, пока она фотографирует все это.
Качаю головой. Я не катаю женщин в лодке как классический болван.
Хотя для нее ты бы это сделал. Лги себе, сколько хочешь. Ты бы сделал это и наслаждался каждой секундой.
Говорю себе заткнуться.
— Сложно быть признательным за поблажку, — брюзжит Джакс, — когда мои ноги горят, а легкие размахивают белым флагом. В смысле, какого хера? Я каждый день выступаю на сцене. Ебаными часами.
В Джаксе нет ни унции жира, но за последние полтора года он настолько замкнулся в себе, что стал слабее, чем был.
— Другой тип нагрузки, приятель.
Он ворчит, и мы замолкаем. Несмотря на жалобы, я рад, что Джакс здесь. Хотя он никогда не бегал со мной, раньше мы вместе поднимали тяжести, подстегивая друг друга, потому что были одинаково сильны. Это одна из немногих вещей, которые мы делали как друзья, не ставя во главу угла бизнес. Сам того не осознавая, я скучал по тем временам.
Пробегаю еще несколько шагов.
— Возможно, тебе лучше найти другой тип нагрузки.
Даже не глядя в его сторону, отчетливо слышу насмешку.
— Не смей так со мной обращаться, Скотти. Я рассчитываю, что ты надерешь мне задницу.
Приходится бороться, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица.
— Что ж, отлично, шевели своей ленивой задницей и перестань жаловаться.
Мы снова восстанавливаем темп. Ну, или только я. Джакс стонет и тащится следом с отвратительной скоростью.
Перед нами маячит отель.
— Предупреждаю, — говорю, когда мы минуем медленно прогуливающихся людей, — в комнату я поднимаюсь по ступенькам.
— Ох, блять, нет, — отзывается Джакс, выглядя испуганным. — Я остаюсь в лобби. — Он сверкает редкой теперь широкой улыбкой. — Буду ходить, тяжело дыша и жадно глотая воду. Возможно, уйдет меньше минуты, чтобы найти ту, которая меня оботрет.
Конечно, так и будет. Нужно быть абсолютным слепцом, чтобы не заметить, сколько внимания на нас обращают, даже сейчас, когда потеем под горячим испанским солнцем. Куда бы мы ни пошли, за нами следуют взгляды.