Величайшая Марина: -273 градуса прошлой жизни

– В смысле? – спросила Цеза, приподняв брови.

– Его родители ушли в Лигу «Служба Эриннии», и он, судя по всему, отправился с ними.

– «Служба Эриннии»?

– Это Лига, созданная для борьбы против Йова, – пояснила Алма, она вполне понимала чувства Цезы, сама была такой же только вчера.

Друзья вошли в академию, так неприятно было осознавать, что их трое. Трое, а не четверо! Сегодня не было уроков, только адаптация. Снова день приезда, все ходили, раскладывали вещи, общались. Алма помогла разобраться с чемоданом Цезе, и вернулась к своей кровати, поскольку подруга хотела позаниматься баринским. Девушка могла ей легко помочь в этом, свой родной язык она помнила безукоризненно, но, почему-то, ей не хотелось заниматься этим сейчас. Выйдя из комнаты, Алма сразу встретила Стронция.

– Курт!

– Привет, – они обнялись, и девушка почувствовала, как что-то изменилось в этих объятиях, будто они стали более нужными им обоим.

– Ну как ты? – спросила она, – как провёл лето.

– Не поверишь, самые насыщенные каникулы их всех.

– Рассказывай! – весело сказала Алма, и без того зная уже часть истории, но она сомневалась, что Стронций затронет её, к тому же было интересно узнать остальное.

Они вышли из просторной комнаты, ведущей в спальни, и пошли по коридору. Девушка внимательно слушала друга. Оказывается, что, помимо той истории. Было ещё очень много весёлого лета.

– …Ты серьёзно?! И что, куда вы его дели?

– Да никуда. Отвезли в лес, хотели взорвать, но, в конце концов, освободили и пошли домой.

– Зачем вы вообще его связали? – Алма улыбалась, и даже не старалась сдерживать смех.

Ответа не последовало. Друзья замерли, и смотрели в конец коридора, пересекающего тот, по которому они шли. Там стояли Иридий и Висмут, что само по себе уже не радовало глаз. Алма слушала, и, слыша то, что Радон говорит Долли, она сама чуть ли не заплакала от чужой обиды.

– …Ты никто, так же, как и твоя семья!

– Да что я тебе такого сделала вообще?!

– Ты родилась! Этого мало? Мало то, что ты мне поганишь жизнь, просто ежедневно попадаясь на глаза?

– Ты такой придурок!

– «Придурок»! – передразнил Висмут, и засмеялся, хотя даже Алма не поняла из-за чего, но это у него всегда прокатывало: людей безумно унижало то, когда смеётся над оскорблениями тот, кому они адресованы, – ой как страшно, я – придурок! Всё! Ты даже не можешь нормально ответить мне!

Алма не выдержала, её уже взбесило то, что Радон вообще открывает рот в её присутствии, хотя девушка и повторяла сама себе в голове «Королевское терпение! Королевское терпение!!!».

– Курт, я его сейчас придушу.

– Хм... А ведь ты ему всё ещё нравишься…

– Мне по фигу, – нет, ей было не «по фигу», внутри это вызывало ярость и недоумение.

– Так, всё, Висмут, заткнись! – громко сказала Алма, когда увидела, как Долли резкими шагами ушла, – Может ты правда придурок и скотина? – у Алмы это получилось жестче, Радон не единого смешка не издал в ответ. Девушка не знала чем это вызвано, но не думала, что даже влюблённость остановила бы его в унижении других людей, – Значит так, – продолжила Алма, – может, ты ещё хочешь что-то сказать Долли? Говори мне, я передам…

Висмут молчал.

– Вот и хорошо, сохрани свой рот закрытым до окончания «ММ».

Девушка пошла за Долли Иридий, прежде чем покинуть коридор, она увидела, как к Радону подошёл Курт, и они начали о чём-то спорить, но это уже не интересовало Алму. Пройдя пару коридоров насквозь, девушка направилась к женским раздевалкам, хотя и не любила это место (недалеко спортзал и профессор Ротнар). Открыв дверь, Алма, сперва, не увидела никого, но, почему-то ей казалось, что Долли здесь. Она шла мимо вешалок и скамеек, дальше, там стояли умывальники, рядом с ними дверь – выход в спортзал, а у самой стены стояла скамья, где сейчас сидела Иридий.

– Долли, – тихо позвала её Алма, но та не подняла даже головы, – почему ты так расстраиваешься из-за него? Всем уже известно, какой он, даже его курс это знает, но там все его возраста, поэтому он не возникает. А тут думает, если мы на один курс младше, то ему всё можно, «мелких» он сделает.

– Я просто не понимаю, почему он так относится ко мне? – наконец-то сказала Иридий, голова её медленно поднялась, и Алма увидела покрасневшие глаза, они были наполнены слезами, но те не выходили. Они все оставались внутри.

– Он так относится ко всем, забудь про него.

– Алма, я не могу.

– Подожди-ка, – выдохнула Вашингктон. Она не верила в то, о чём сейчас подумала, и, тем не менее, поняла, что произошло! Только сейчас на неё снизошло озарение! До самого конца она не верила в это! И, подумав, всё же произнесла это сдавленным шёпотом, – Долли! Ты влюбилась в Радона!

Та молчала. Алма ещё раз пробежалась глазками по всему образу Долли Иридий: Чёрные волосы, обычно – каре, отрасли длинной ниже плеч, а прямую чёлку, тоже отросшую, девушка начала счёсывать, и она стала косой. На худой фигуре сейчас было тёмно-бардовое однотонное платье, перехваченное на посередине тонким пояском чёрного цвета. Это выглядело красиво, и Алма вообще не могла понять, почему это всё вызывает у Висмута даже не равнодушие, а отвращение? Из тёмной, готической первокурсницы, с простейшей нелепой причёской, она превратилась в красивую девушку, которая могла бы стать крутой… если бы только не характер. Она не такая: не резкая, не экстраверт, и не «сова», в отличие от Алма и Ника, любящий засиживаться до часу или двух ночи с музыкой на балконе, крыше, можно даже в общей большой комнате, но тогда уже без музыки (Цеза колебалась между «совой» и «жаворонком»).

– Я понимаю, что Радон красивый, но ведь его характер…

– Ты видела когда-нибудь, как он общается с Рачной, когда они одни? – перебила Долли.

– Нет.

– А я это однажды увидела и… никогда не видела, чтобы хоть один человек так аккуратно и мило относился к другому, и, говоря это, я имею в виду родственные связи.

– Ну да. Думаю, что свою сестру он любит.

– А разве он не может полюбить кого-то ещё?

– Слушай… – протянула Алма, закусив нижнюю губу, – он, конечно симпатичный, да что там, он красивый! Но, самый главный его полюс – он не единственный. Веди себя так, как он ведёт себя.

– А ты когда-нибудь влюблялась? – тихо спросила Иридий.

– Что?

– Ты же живёшь уже больше нас почти на девятнадцать лет. Неужели за это время ты ни разу не влюблялась.

– Конечно же, влюблялась. А когда мне было восемнадцать, так вообще ужас. Но не в том смысле, что я сходила с ума, наоборот… Я так злилась, когда сходили с ума по мне. Особенно эти… шелки, подводные, как их все остальные называют, «красавцы». Да, они красивые, особенно русалы.

– И?

– И… я влюблялась за всю жизнь только два раза, до революции, – Алма сразу вспомнила все те пережитые миги. Тогда она перешла все грани подростковой влюблённости... То чувство, полученное ночью, она помнит даже сейчас, хотя и не так отчетливо.

– А сейчас?

– …ты не представляешь, как приятно никого не любить.

– Но я-то люблю его, – прошептала она, – наверное, он вообще не способен влюбиться.

– …наверное. Долс, пойдём. И главное – чтобы Висмут не делал и не говорил, помни, человек может справиться со всем, даже с назойливым сердцем.

– У тебя что, было так же?

– Долс, какая разница, как было у меня? Тебе от этого не станет лучше или проще.

Девушки вышли в коридор. Доли шла рядом с Алмой, молча, но вскоре они начали говорить. Разговор завязался быстро, темой, связавшей однокурсниц, стала «школа», они начала обсуждать уроки, учителей, Алма напомнила Долс, как она, на первых танца танцевала с Ником, это пришлось к слову так же, как и странная пара – Лерил и Эдвард Вольфрам. Вашингктон любила вспоминать тот вечер и ночь нового года, а ведь тогда она сама танцевала ещё и с Куртом.… Как нельзя, кстати, Стронций вырос из ниоткуда в одном из залов, по которому проходили Долли и Алма.