Великая Ордалия

Молодой человек отвечал столь же пристальным взглядом, онемев от внезапного понимания…

Сокращая расстояние меж собой и Ораториумом, Челн замедлял ход. Воздух царапнул короткий лязг незаметных стыковочных устройств. Решетчатый пол дрогнул под ногами.

Упырь на Чернокованном Престоле… Сорвил непонятным для себя образом понял, что перед ним не Ниль’гиккас.

Однако, каким образом пришло к нему подобное знание, если все окружавшие его нелюди полностью неотличимы друг от друга — да и от шранков тоже?

Стоявшие неподалеку ишрои и его конвоиры единым движением поклонились, коснувшись лицами колен. Оставленный стоять сам по себе, Сорвил невольно затрепетал, обнаружив, что узнает также многих блистательных придворных. Сиятельного Килкулликкаса, прозванного Владыкой Лебедей за свою нелепую удачу. Облаченного в алую броню Суйара-нина, Изгнанника, лишенного подобающего сыну Сиоля наследия. Ку’мимирала Обагренного драконом, также именуемого Хромым Господином…

Но как? Как может он знать эти души — души нечеловеческие — и вовсе незнакомые ему?

Он повернулся, чтобы посмотреть на короля нелюдей, стоявшего теперь перед Печатью-и-Троном, словно омытого блистающим золотом… и понял, что знает и его.

Нин’килйирас , Сын Нинара, Сына Нин’джанджина.

Откуда вообще он мог знать этого упыря?

Не говоря уже о том, чтобы ненавидеть его.

— Мы — меркнущий свет… — начал король нелюдей ритуальное приветствие… — темнеющей души…

Взволнованный чувствами, навеянными узнаванием Нин’килйираса, Сорвил взглянул на тексты и изображения, врезанные в стены Чашевидной палаты… и испытал потрясение. Он мог читать текст … и узнавал образы…

— Идущие путями подземными.

Нин’килйирас повернулся к чёрной чаше, установленной на пьедестале справа от Чернокованного Престола. Высоко поднял её, проливая струйки жидкости, слишком вязкой, чтобы быть водой и, обратившись к согнувшимся в поклоне придворным, окатил себя сверкающим маслом. Переливающаяся жидкость прикрыла потоком его лицо, потекла струями вдоль швов золотого хауберка.

— Взыскующие Мудрости.

Тут Сорвил впервые заметил у подножия безумного трона съежившегося под грозными металлическими шипами маленького и голенького ребенка-эмвама, озирающегося по сторонам тем самым, исполненным ужаса, взглядом, который пробудил в душе юноши такое отвращение у Врат Иштеребинта.

— Ненавидящие Небеса…

Голос его возвысился, на одно сердцебиение оставшись в одиночестве, но тут же к нему присоединились голоса ишроев.

— СЫНЫ ПЕРВОГО УТРА…

В раскатистом унисоне.

— СИРОТЫ ПОСЛЕДНЕГО СВЕТА.

Король нелюдей рассеянно взмахнул рукой, разбрызгивая веером капли, и возвратился на Чернокованный Престол, контраст с которым преобразил его в нечто ирреальное. Упыри, увлекшие Сорвила в недра Горы, теперь заставили его принять вертикальное положение , а потом толкнули к ногам блистающей золотом фигуры. Дитя-эмвама отскочило испуганной кошкой и съежилось неподалеку.

Король нелюдей взирал на Сорвила с каким-то ожесточенным презрением. Упырь, облаченный в целое бурное облако черных шелков, припал справа к Престолу и что-то зашептал на ухо Короля. Это Харапиор, невольно ужаснулся молодой человек: ожерелье из человеческих скальпов топорщилось на груди этого существа, едва не касаясь щек. Выслушивая его, Нин’килйирас обратил взгляд к одетому подобным же образом выродку, стоявшему справа от Сорвила: к Вопрошающему, тому, кто допрашивал его в Предверии…

К Ойнаралу Последнему Сыну.

— Взвешен ли он? — С медью в голосе вопросил Нин’килйирас.

Упырь потупился.

— Ниом почтён, Тсонос. Человечек дал клятву убить Аспект-Императора.

На блистательном челе короля поступили морщины.

— Однако Харапиор видит в нем нечто большее. Он не простой Враг.

Короткая пауза отяготила сердца.

— Да… через него действует один из Сотни.

Шелест восклицаний обежал собравшихся ишроев.

С деланным безразличием король нелюдей опрокинул еще один ковш масла на собственный скальп. — Принцип Плодородия, — проговорил он, наклоняя голову под сверкающие и прозрачные струи.

— Да, — ответил Ойнарал . — Та, которую Бивень именует Ятвер.

Сияющий лик повернулся.

— Знаешь ли ты, что это значит, Ойнарал Ойрунариг?

Молчание.

— Да.

Король нелюдей открыто посмотрел на Сорвила, впрочем, избегая ответного взгляда.

— Не кажется ли тебе, что Анасуримбор послал его к нам именно по этой причине? Он знает, что Плодоносящая восстала против него, не может не знать? А возможно подозревает, что Она заинтересована вот в этом существе.

Смятение поразило Лошадиного Короля, ещё только зарождающееся, но уже острое, как наконечник копья. Так что же именно он представляет собой? Нечто подручное, вроде топора или мотыги? Немое орудие?

Нариндаром, нарек его Цоронга. Священным ассасином.

— Юнец провел не один месяц под ярмом Аспект-Императора, — пояснил Ойнарал жестким тоном, открывающим степень враждебности, не позволяющую смягчиться. — Зачем отсылать от себя опасного человека, если проще его убить?

Король нелюдей взирал на Последнего Сына с тревогой и хмурой нерешительностью. Как странно видеть человеческое чувство на шранчьем лице. Как это естественно и как непристойно.

— Так значит, путь Её пролег через нас … — проговорил Нин’килйирас.

Сорвил услышал, как зашевелилось за его спиной явившееся из легенд сборище, как негромко заговорили между собой души слишком древние для того, чтобы удивляться, но, тем не менее, удивленные.

— И теперь мы связаны с этим, — Ойнарал возвысил голос над общим ропотом. — Безвозвратно и неизменно.

Король нелюдей снова повернулся к чаше, и снова окатил себя, пока голоса ишроев стихали и меркли, уносясь в пространство Железного Ораториума. — Владыка Килкуликкас! — наконец обратился он через голову Сорвила. — Что говорят квуйя?

Владыка Лебедей шагнул из толпы собратьев. Перевязь инъйорийского шелка перекинутая через плечо и крест-накрест охватывавшая его торс, была настолько тонка, что казалась алой краской, выплеснутой на длинный нимилевый доспех.

— Ойнарал Ойрунариг говорит правду, Тсонос, — ответил он.