Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)

Протест этот поначалу выражался в довольно резких формах. В некоторых лагерях «поляков» стали резать; в других — презрительно смешивать с «мужицкой» и «фраерской» массой и «прессовать» их, «дербанить». Что, в свою очередь, ожесточало «поляков», которые всё-таки были прекрасными уголовными профессионалами и желали, чтобы их советские «коллеги» с этим считались.

Положение стало меняться с началом воровской резни. Во-первых, на лагерной арене появились «суки» — бывшие «воры», СОЗНАТЕЛЬНО нарушившие воровской «кодекс», взяв оружие из рук власти (а чуть позже и те, кто под страхом смерти, «трюмиловки» полностью отошёл от «воровской идеи»). Вина «поляков», никогда не следовавших российским уголовным традициям, оказалась несравнимой с «сучьей» виной. Кроме того, в непростой обстановке кровавой «мясни» иметь лишнего врага в лице «поляков» было совершенно ни к чему. Тем более что сами «польские воры» всего лишь желали жить по своим собственным меркам и не вмешиваться в «русский конфликт». Так что «союзные воры» просто перестали их замечать.

Была и другая причина. В первые послевоенные годы границы между СССР и европейскими государствами оказались на время размыты (прежде всего это касалось Польши, Румынии, Болгарии, Австрии и некоторых других стран). Это позволяло уголовникам как с той, так и с другой стороны (в основном, конечно, с советской) свободно «гастролировать» на чужих территориях. Однако, как мы уже отмечали выше, традиции и «законы» преступников различных национальностей существенно отличались друг от друга, что порождало немало конфликтов.

Поэтому во второй половине 40-х годов «советский» уголовный мир выступил с предложением провести международную воровскую конференцию, которая и состоялась в 1946 году на Западной Украине, во Львове. Она проходила в трущобном районе города — Зелёной Горке, в Постдамше. Главной целью было выработать общий, «международный» воровской «закон», которому бы следовали и западные, и восточные воры.

Правда, ничего путного из этой затеи так и не вышло. Было принято компромиссное решение: у себя дома каждый волен делать, что хочет, но в «чужих» местах лишения свободы обязан подчиняться существующим там уголовным «законам», «понятиям» и «традициям».

И всё же, попадая в советские лагеря, иностранные уголовники продолжали гнуть свою линию, не брезгуя работать на «тёплых местечках». Поскольку большую часть таких уголовников составляли поляки, украинцы, белорусы и прибалты, долгое время находившиеся в составе Польши, таких арестантов «честные воры» пренебрежительно называли «польскими ворами», или просто «поляками».

Конечно, «суки», «бляди», «гады» — то есть нарушившие воровской закон российские воры — вроде бы придерживались сходного с «поляками» взгляда на сотрудничество с начальством. Однако схожесть эта была мнимой. На самом деле существовало серьёзное, принципиальное различие. «Польские воры» не боролись за власть в гулаговском арестантском сообществе. Они жили сами по себе, ставя перед собой одну задачу: выжить в лагерном мире и спокойно уйти на волю. «Суки» же вели войну с ворами на уничтожение. Потому и отношения с начальством у «польских воров» и «сук» отличались существенно. «Поляки» просто приспосабливались. Старались угодить «начальничкам», удержаться в среде «придурков» — и не больше. «Сук» же начальство поддерживало активно, стравливая их с «ворами».

Поэтому и «блатной мир» относился к этим «мастям» по-разному: сук ненавидели и резали, «поляков» просто презирали.

Здесь следует подчеркнуть ещё один нюанс. «Польские воры» сами не любили «сук» и даже иногда выступали в резне на стороне «честных воров». Очень верно об этом сказано в той же «Чёрной свече» Высоцкого и Мончинского:

— Народ у нас сам знаешь какой: чей верх, за того и народ. Даже польские воры сук резали…

— Четыре года сижу, эту масть впервые слышу.

— Мастей, что у тебя костей!.. Не знаю уж, по какому случаю их ворами окрестили, хотя воруют они хорошо. Только вор — это ведь не просто ремесло, но и воля. Ему никто не указ. Они же в лагерях на любых работах пашут, начальство поддерживают, брата родного продать не постесняются. Без уважения к себе, одним словом, живут. Лишь бы на свободу вырваться.

Таким образом, «блатное» сообщество не ставило знака равенства между «суками» и «поляками».

Однако ради справедливости следует заметить, что уже в то время могло случиться смешение «поляков» и российских «воров», нарушивших «закон». Дело в том, что, как мы писали выше, в послевоенное время границы между СССР и рядом европейских стран оказались размытыми. И это дало возможность многим советским уголовникам «гастролировать» за рубежом, где они тоже попадали в места лишения свободы. Тамошние более мягкие условия содержания и совершенно другие отношения между арестантами и сотрудниками тюрем для многих оказались откровением. «Гастролёры» под влиянием увиденного нередко изменяли свои взгляды и, вернувшись домой, пытались реформировать «воровские законы», фактически становясь на сторону «сук». Таких «отщепенцев» «честняки» тоже называли «поляками», Но это уже были совершенно не те «поляки»… Это были полноценные «суки».

«Беспредел», «махновцы», «казаки», «дери-бери»

Среди тех, кто не желал примыкать ни к «сукам», ни к «честным ворам», были не только «поляки». «Резня» породила одну из самых нелюбимых в арестантском мире «мастей» — так называемый «беспредел», или «махновцев».

Откуда они взялись и что из себя представляли? На последний вопрос ответить значительно легче, чем на первый. Однако попытаемся всё-таки разобраться в «родословной» «беспредельщиков».

Варлам Шаламов считал, что «беспределы» (или «беспредельщики», или «беспредельщина» — вариаций, как видите, много) — это уголовники, отколовшиеся от «сучьего» движения. Он пишет:

На втором году этой «братоубийственной» войны обозначилось некое новое важное обстоятельство.

Как? Разве обряд целования ножа меняет блатную душу? Или пресловутая «жульническая кровь» изменила свой химический состав в жилах уркагана оттого, что губы его прикоснулись к железному лезвию?

Вовсе не все целовавшие нож одобряли новые «сучьи» скрижали. Многие, очень многие в душе оставались приверженцами старых законов — ведь они сами осуждали «сук». Часть этих слабых духом блатарей попробовала при удобном случае вернуться в «закон». Но… воры «законные» грозили новообращённым «сукам» смертью а не хотели отличать их от кадровых «сук».

… Объявлен был третий воровской закон. На этот раз для разработки «идейной» платформы у блатных третьего закона не хватило теоретических сил. Они не руководились ничем, кроме злобы, и не выдвигали никаких лозунгов, кроме лозунга мести и кровавой вражды к «сукам» и к ворам — в равной мере. Они приступили к физическому уничтожению тех и других. В эту группу поначалу вошло так неожиданно много уркаганов, что начальству пришлось и для них выделить отдельный прииск. («Сучья война»)

Эту же точку зрения разделяют и некоторые другие исследователи. Однако несколько старых арестантов, с которыми мне довелось беседовать в местах лишения свободы, уточнили, что ряды «беспределов» пополнялись не в последнюю очередь также уголовниками из так называемых «полуцветных», «полуцвета», то есть тех, кто крутился вокруг «воров в законе», но не был удостоен «коронования» в «честные воры». Эти люди по своим личностным качествам не способны были выбиться в лидеры и всё время подвизались на вторых ролях — их называли ещё «воровской пристяжью».

Многие из этих арестантов считали, что воровской мир несправедливо обходится с ними, не допуская к власти и не воздавая по заслугам. «Пристяжь» была убеждена, что так получается из-за нежелания «верхних» допустить лишние рты к воровской «кормушке».

С другой стороны, эти уголовники с ненавистью и презрением относились и к «сукам», предавшим старые «традиции» и снюхавшимся с «ментами». Воспользовавшись «резнёй», часть «полуцветных» начала борьбу за власть в воровском мире и своё место под солнцем.

Была даже подведена «идейная» платформа: мол, немало в верхах старого воровского мира оказалось «гнилых», слабых духом людей. Всё потому, что воровские «кадры» подбирались часто не по «деловым» и «моральным» качествам, а по блату, по принципу личной преданности. И многие из действительно достойных «босяков», «бродяг» оказались «за бортом», зачастую унижались и использовались в качестве «шестёрок», «пехоты». А когда пришла пора испытаний, проявилась вся гниль этих «цветных», которые не в состоянии даже постоять за «воровскую идею».