Великий карбункул

было так велико, что через несколько дней в городе не оставалось ни одного

человека, начиная от стариков и кончая детьми, которые не запомнили бы все

до мельчайших подробностей в ее облике. Если бы история деревянной статуи на

этом и окончилась, то слава Драуна сохранилась бы на долгие годы, питаемая

воспоминаниями тех, кто, увидев статую в детстве, никогда более не встречал

ничего прекраснее. Но однажды город был взбудоражен событием, рассказ о

котором впоследствии стал одной из странных легенд, какие и сейчас можно

услышать в патриархальных бостонских домах, где старики и старухи сидят у

камелька и погружаются в воспоминания о прошлом, неодобрительно качая

головой, как только услышат, что кто-нибудь размечтался о настоящем или о

будущем.

Однажды утром, в тот самый день, когда “Полярная звезда” должна была

отправиться в свое второе плавание на Файал, жители города увидели, как

капитан этого славного судна выходил из своего дома на Ганновер-стрит. На

нем были щегольской синий мундир из тонкого сукна с золотым позументом по

швам и на петлях, расшитый алый жилет, треуголка с широким золотым галуном и

кортик с серебряной рукояткой. Но, облачись доблестный капитан в пышные

одежды принца или, напротив, в лохмотья нищего попрошайки, ничего бы не

изменилось, ибо все внимание жителей сосредоточилось на спутнице капитана, опиравшейся на его руку. Увидев ее на улице, прохожие останавливались и, протирая глаза, либо бросались в сторону, уступая дорогу, либо застывали на

месте от удивления, словно обратившись в дерево или мрамор.

– Посмотрите, посмотрите!
– воскликнул один из них дрожащим от

возбуждения голосом.
– Да это же она!

– Она?!
– удивленно переспросил другой, только накануне прибывший в

город.
– Кого вы имеете в виду? Я вижу только капитана в парадной форме и

молодую леди в чужеземном платье с букетом чудесных цветов на шляпе. Клянусь

честью, я еще не встречал такой прелестной женщины!

– Это она, она самая!
– повторял первый.
– Статуя Драуна ожила!

Свершилось чудо! По улице, в одежде, развеваемой утренним ветерком, шло

деревянное изваяние Драуна, то освещенное солнцем, то скрываемое тенью домов

– те же лицо, фигура, одежда, которыми так недавно любовались посетители в

мастерской резчика! Даже роскошные цветы, вплоть до самого крохотного

лепестка, являлись точной копией тех, что были на статуе Драуна, только

сейчас их хрупкая красота ожила, и они грациозно покачивались при каждом ее

движении. Широкая золотая цепочка, точь-в-точь такая, как на статуе, сверкала при каждом вздохе, вздымавшем грудь, которую она украшала; настоящий бриллиант сверкал у нее на пальце. В правой руке она держала

инкрустированный жемчугом веер черного дерева, которым обмахивалась с

чарующим кокетством, так гармонировавшим с ее красотой и нарядом. Лицо ее, поражавшее белизной кожи и нежным румянцем, имело то же задорно-насмешливое

выражение, что и лицо деревянной статуи, только сейчас на нем сменялось

множество оттенков, напоминавших игру солнечных лучей в струях ключа. В ее

облике было столько неземного и вместе с тем вполне реального, а кроме того, она так напоминала скульптуру Драуна, что люди терялись в догадках -

превратилось ли волшебное дерево в некий дух или оно обрело теплоту и

нежность плоти настоящей женщины.

– Одно несомненно, - пробормотал пуританин старого закала, - Драун

продал душу дьяволу, и веселый капитан Ханнеуэлл принял участие в этой

сделке.

– А я, - сказал, услышав его слова, молодой человек, - готов стать

третьей жертвой дьявола за один ее поцелуй.

– И я, - воскликнул Копли, - за право написать о нее портрет!

Между тем статуя, или видение, сопровождаемая храбрым капитаном, пройдя

Ганновер-стрит, углубилась в узкие переулки, которые пересекают эту часть

города, и, оставив позади себя Энн-стрит и Док-сквер, направилась к

мастерской Драуна, находившейся на самом берегу моря. Толпа, следовавшая за

ней, все возрастала. Никогда еще чудо не совершалось при таком ярком дневном

свете и в присутствии такого множества свидетелей. Прелестная незнакомка, понимая, что она является предметом все возрастающего внимания и толков

толпы, была раздражена и несколько смущена этим обстоятельством, но

беззаботная живость и насмешливо-задорное выражение не покидало ее лица.

Заметили только, что она обмахивалась веером с такой лихорадочностью в

движениях, что несколько хрупких пластинок, из которых он был составлен, не

выдержали и сломались.

Добравшись до дверей мастерской, которые капитан предупредительно

распахнул перед нею, прекрасное видение задержалось на мгновение у порога и, приняв позу статуи, бросило на толпу взгляд, полный задорного кокетства, в

котором все узнали выражение фигуры из дерева. Затем и она и кавалер ее

исчезли.

– Ах!
– вырвалось у толпы единым вздохом.

– Солнце померкло с ее исчезновением, - промолвил какой-то молодой

человек.

Но старики, чьи воспоминания уходили ко временам колдуний, только

покачивали головами и говорили, что наши далекие предки сочли бы святым

делом предать огню эту дубовую особу.

– Если только она не плод воображения, я должен еще раз увидеть ее

лицо!
– воскликнул Копли, бросившись в мастерскую Драуна.

Здесь на обычном своем месте, в углу, стояла статуя, которая, как

показалось ему, уставилась на вошедшего с тем же задорно-насмешливым

выражением, с каким минуту назад рассматривала толпу. Резчик, который

находился возле своего произведения, чинил прекрасный веер, по странной

случайности оказавшийся сломанным в ее руках. Никакой женщины в мастерской

не было, а статуя, которая была так похожа на нее, оставалась недвижимой. Не