Венецианская блудница
Шрифт:
Осуществить это предприятие казалось ей сейчас пустяковым делом; пугали не тысячеверстые расстояния, не месячные перегоны, не тягость пути – пугали ядовитые сомнения: а вдруг он предпочтет Лючию? Она ему – своя, соотечественница, они близки во многом, оба хищны, опасны, неразборчивы в средствах… Александра зарыдала в голос: она любила его больше жизни именно потому, что он хищный, опасный, неразборчивый в средствах. Он нужен был ей только такой, другого она не хотела!
– Синьорина! – послышался испуганный оклик баркайоло. – Что с вами? Вам плохо?.. – И вдруг голос его стал сердитым: – Эй, куда прешь? Не видишь? Или в море тесно?
«Значит, мы уже вышли в
– Эй, парень, я ищу одну красавицу… ты случайно не видел ее?
– Красавиц много, – усмехнулся баркайоло. – Какую из них ищешь ты?
– Ту, что сбежала от меня, – последовал ответ. – Хочу вернуть.
– А она-то хочет вернуться? – теперь не усмешка, а ехидство явственно окрашивало певучий голос баркайоло. – Не для того, я думаю, сбежала, чтобы ты ее назад забирал.
– Это не твое дело! – оборвал его Лоренцо. – Говори, видел ты мою девушку?
«Мою!» – Александра почти лишилась чувств от этого слова. Он пришел за ней… но нет, рано радоваться! Он пришел не за ней, а за Лючией… Вся кровь ее вдруг взбунтовалась, в жар бросило. Нет. Нет, пусть плывет своей дорогой, пусть ищет. Лучше оставить все как есть, лучше умереть от воспоминаний и тоски, чем снова услышать, как он зовет ее Лючией!
– Лючия! – крикнул вдруг Лоренцо. – Tы здесь, Лючия?
Александра зажала руками рот с такой силой, что ногти вонзились в нежные щеки. «Не отзовусь! Ни за что не отзовусь!»
Только бы не выдал баркайоло. Впрочем, сам Лоренцо говорил, что венецианские гондольеры – надежнейшие хранители тайн своих пассажиров.
– Нет здесь никакой Лючии, – после некоторой паузы отозвался баркайоло, и Александра поняла, что он давал ей возможность отозваться, все решить для себя самой. Ну а ежели она предпочитает молчать, значит, ее все равно что нет. – Нет ее, понял? И давай, отчаливай отсюда!
– Погоди… погоди! – В голосе Лоренцо зазвучали нотки, прежде ни разу не слышанные Александрой: нотки смирения. – Не спеши, ты наверняка видел ее. Ты не мог ее не заметить! Она прекраснее всех женщин Венеции.
– Ну уж прямо-таки всех? – недоверчиво пробормотал баркайоло, против воли вовлекаясь в этот старый, как мир, спор.
– Клянусь тебе! – воскликнул Лоренцо. – Разве можно сравнить ее с нашими пухлыми, крашенными блондинками с их мелко завитыми волосами, с одутловатыми чертами, в этом их пестром, блестящем, назойливо шелестящем шелке? С этими приукрашенными, изнеженными, благовоспитанными, робкими, жеманными венецианками? Нет, она красива, нежна, изящна, и при этом, чудится, она росла вместе с молодыми побегами родного леса и свежей травой своего поля!
– У-у-ух ты! – восторженно присвистнул баркайоло. – А скажите, синьор, ваше имя, часом, не Торквато Тассо или Лудовико Ариости? А то, может быть, Лоренцо Медичи?
Как истый венецианец, гондольер оказался не чужд классической поэзии, но… чужд проницательности, ибо перешел ту грань, до которой простиралось терпение Лоренцо.
– Мое имя и в самом деле Лоренцо… – произнес он тихо, но голос его напоминал зверя, затаившегося перед прыжком, и не предвещал ничего хорошего. – Мое имя и в самом деле Лоренцо, хоть и не Медичи. Мой тезка не только писал сонеты, но и великолепно владел мечом. И я, Лоренцо Байярдо, сейчас покажу тебе, наглецу, что недалеко от него отстал!
Последние слова он, очевидно, выкрикнул уже в прыжке, потому что гондола внезапно была почти опрокинута
сильнейшим толчком, и тут же послышались крики и звуки ударов такой силы, что Александра поняла: драка на борту завязалась нешуточная!Еще несколько мгновений она пребывала в состоянии полного оцепенения, а потом кое-как выползла из каютки – и замерла, стоя на коленях и простирая руки… к Лоренцо, который, весь в черном бархате, сражался с баркайоло, также одетым в традиционный черный костюм гондольеров, так что на миг Александре почудилось, будто два демона схватились не на жизнь, а на смерть в битве за ее душу. Победит один – ее ждет только горе, горе пустой, одинокой жизни. Победит другой – горя, может быть, во сто крат горшего узнает она, однако дни ее будут окрашены ослепительными вспышками счастья, искупляющего несчастье… так блестки золотистых жил рассыпаны и вкраплены в сколок невзрачной руды.
И Александра сделала выбор!
– Лоренцо! Лоренцо! – закричала она что было сил.
Его рука, летящая в ударе, замерла на полпути… и баркайоло получил наконец возможность доказать, что гондольеры в Венеции – народ крепкий, силачей среди них немало.
Его кулак врезался Лоренцо в горло. Тот откинулся назад, получил еще один удар, в живот, – и, согнувшись в три погибели, рухнул в зеленую воду – за борт.
Александра кинулась вперед, перегнулась, вглядываясь в глубину.
Баркайоло патетически провозгласил:
– Злодей повержен! Вы спасены, прекрасная синьори…
Этому слову не суждено было выговориться до конца, ибо гондольер онемел, увидев, как «прекрасная синьори» тоже бросилась за борт – туда, где с трудом выплывал из глубины чуть живой «злодей».
– Теперь все меня назовут круглым дураком. Скажут, Пьетро истинный stupido [50] ! А что, не так? Совершенно так!
Ворчание баркайоло далеко разносилось по притихшей глади моря. Он плыл, не зная куда, потому что выловленный из воды синьор, держась за свою мокрую синьорину, сказал задыхающимся голосом:
50
Тупица (ит .).
– Плыви куда хочешь! – а Пьетро не знал, куда он хочет плыть. Гондола бестолково рыскала между Лидо и Венецией, то плутая в лабиринте каналов, то вновь выходя покачаться на морских волнах, и мерный плеск весла заглушал шепот в каюте.
– Не смей больше убегать от меня. Никогда. Слышишь?
– Я не виновата. Я не хотела…
– Не говори. Я знаю. Чезаре мне все рассказал. Не вини его.
– Нет, конечно, нет. Я знаю, он тебе предан, он любит тебя!..
– А я люблю тебя.
– О… нет. Не надо, не смей надо мной смеяться!
– Бог с тобой! Если тут кто-то и смешон, то один лишь я.
– Почему?
– Потому что люблю тебя. Лючия…
Она только вздохнула в ответ. Но не глубоко, а так, слегка. Глубоко вздохнуть было невозможно, столь близко они с Лоренцо были прижаты друг к другу в тесной, теснейшей каютке. Оба лежали на боку, оба были совершенно голые, и Александра невольно улыбнулась, вспомнив, каким мучением было содрать с себя насквозь мокрую, отяжелевшую одежду под неумолчное ворчание выловившего их из воды баркайоло, мало что понявшего во всей этой истории, кроме прописной истины: третий лишний. Вот он и стоял себе на корме, то напевая, то бормоча что-то под нос, то умолкая, в то время как Лоренцо и Александра лежали на боку, лицом друг к другу, медленно согреваясь и оживая.