Верь мне

Фильфиневич хмурится.

– Как ты тогда попадаешь в кабинет своего адского тестя? – задает главный вопрос. – И как мы все сейчас туда попадем?

– Стопорим запись коридора. Проходим. Включаем обратно. На камеру кабинета у меня есть видеозапись штиля. Ее врубаем, как мультик, пока там находимся, – расписываю поэтапно. И добавляю: – Наработанная схема.

– Ок, – машет Филя гривой. – А что насчет нашего алиби? Мы же должны по камерам «находиться» где-то в доме, пока будем в кабинете. Не можем ведь тупо исчезнуть на полчаса!

– Не можем, – подтверждаю, лениво взбалтывая свой напиток. – Для этого сейчас идет запись «мультика» здесь. Так что не совершай слишком резких движений, которые на повторе могут показаться странными.

– Ты, блядь, вовремя предупредил! – цедит сквозь зубы.

И замирает, глядя прямо перед собой, будто его, мать вашу, кто-то фотографирует.

– Не воспринимай мои слова настолько буквально, – ржу я. – Просто без танцев сегодня, ок? Хотя все твои маскулинные повадки настолько однотипны, что у здорового человека чувство дежавю развивается и становится хроническим.

После этого замечания ржет и Тоха. А сам Фильфиневич, наконец, отмирает.

– Пошел ты, – бросает беззлобно, прежде чем откинуться на спинку дивана. – А я еще успел тебя, мудака, пожалеть, как ты в этом «Черном дельфине[1]» живешь!

– Нормально живу. Жалеть меня точно не нужно. На хрен.

– Как знаешь, – отбивает Филя.

Следующие четверть часа мы реально почти на расслабухе сидим. Разливаем по стаканам остатки «виски», когда в гостиную вваливается Влада. В балетной пачке, заспанная, растрепанная, мятая, с размазанной косметикой и с засохшим потеком слюны на щеке.

– Блядь… – выдыхаю я глухо.

Она бухала сегодня с утра. Около шести вечера, устав исполнять какие-то зашкварные танцевальные пируэты, вырубилась здесь же в гостиной. Я, как обычно, спокойно отнес ее в спальню, рассчитывая, что она будет спать уже до утра и не помешает нашим делам.

– Вау, – выдает Тоха, присвистывая. – Что за лебедь, твою ж мать!

– Заткнись, – стартует на него Влада. – Бесполезный членоноситель.

Их ненависть всю жизнь взаимна. Но только после свадьбы они оба перестали стесняться ее проявлять.

– Для тебя, конечно, бесполезный, – соглашаясь, хмыкает Шатохин. – Ни сантиметра в тебя.

Машталер, упирая руки в бока, багровеет.

– Урод, – выплевывает на змеином.

С тех пор, как я узнал про ее причастность к похищению Сони, у меня, блядь, атрофировалось какое-либо чувство эмпатии к ней. Но в этой ситуации все же считаю своим долгом не столько ее честь защитить, сколько свою собственную. На нее похрен, но сидеть и слушать, как друзья унижают жену, для меня недопустимо.

– Тоха, – торможу его резким тоном.

– Соррян, – бубнит он, принимая внушение. – Перебор. Признаю.

– А че делать-то будем? – загоняет Фильфиневич главный вопрос.

Уставившись на Владу, втроем пытаемся силой мысли зафиксировать ее на месте, но эта магия, конечно же, не срабатывает. Растерянно оглянувшись, Машталер возвращается в исходное положение и со странной улыбкой курсирует между нашими лицами взглядом.

– В чем дело? Почему вы на меня так уставились?

Смотрит на нас, как на обдолбанных идиотов. Когда никто из нас на ее вопросы не отвечает, шагает к дивану, на котором мы сидим, и просто заваливается мне, мать вашу, на колени. Едва успеваю перехватить руку, когда Влада подрывает один из стаканов, прежде чем она подносит его ко рту.

– Подожди, – цежу, передавая «пойло» Тохе. – Давай откроем для тебя шампанское.

Придерживаю ее задницу, только чтобы не свалилась на пол, когда я встаю. Три секунды, и сбрасываю ее в кресло. Направляясь к бару, незаметно подзываю парней.

– Ну? – подгоняет Фильфиневич, пока Шатохин утилизирует остатки нашего «бухла». – Че делать будем?

– Пойдешь в кабинет один, – заключаю я ровным тоном. Открывая шампанское, ловлю взгляд Влады и даже заставляю себя ей улыбнуться. – Тоха, отвлекаешь Машталер. Я решу по камерам и присоединюсь к Филе.

– Ни хрена, – сечет Шатохин как никогда категорично. – Твоя жена – ты и отвлекай. А я камерами займусь.

Сидеть с ней в мои планы, конечно, не входило. Но, блядь, реально, что тут еще сделать, кроме как не ждать, пока она снова набухается? Не пичкать же ее тяжелыми транквилизаторами. И в каморке какой-то не закрыть. Поднимет шумиху. Да и потом, как объяснять?

– Справишься? – сухо уточняю у Тохи, не выдавая тот факт, что я бы, мать вашу, отправился на любое самое рискованное задание, только бы не нянчить Машталер.

– Естественно!

Делать нечего. Так и поступаем.

Влада успешно напивается, только успевай подливать. Я настраиваюсь на волну создаваемого ею шума и довольно спокойно его выдерживаю.

– Знаешь, тяжело быть красивой… Красота искушает людей и подвергает тебя опасности… Но иногда она помогает… – мямлит она якобы соблазнительным тоном. – Однажды… В Америке… Я сделала минет чернокожему аспиранту, чтобы он помог мне получить зачет у старой дотошной профессорши… Что ты молчишь? В шоке, да?

С трудом догоняю, какого хрена ее рука оказывается на моем плече, и по какому поводу она добивается моей реакции. Напрягая мозг, прогоняю на быстрой перемотке последние слова и только после этого их усваиваю.

– А должен? – выдаю глухо и, заводя руку Владе за спину, прежде чем опустить ее на спинку дивана, незаметно смотрю на часы.

Семь минут.

– Ревнуешь?

Ха-ха. Блядь, просто троекратное. Нет, сука, нескончаемое.

– Угу. Типа того.

– Не стоит… Я редко об этом вспоминаю…

– Понятно.

Подаюсь обратно к столику, чтобы обновить бокал. Влада сразу же хватает его, чтобы в два прихода вылакать до дна.

Разве можно так жрать? Сутками.

Наблюдаю за ней и невольно делаю зазубрину, чтобы с понедельника таки запихнуть ее в какую-то гребаную клинику для зависимых. Тесть против, но я в любом случае больше прав для принятия решений имею.

Взгляд на циферблат. Одиннадцать минут.

– Что сидишь? Наливай!

Под режущие звуки ее смеха, сцепляя зубы, повинуюсь.