Вера и рыцарь ее сердца

– О, это отцовское упрямство я в тебе переборю, чего бы мне это ни стоило?

Бросив на тумбочку ключи от квартиры, Римма зашла в дом и закрыла за собой дверь.

– Раздевайся! – приказала она. Вера медленно раздевалась и слышала, как мама милым голосом объясняла милиционерше по телефону, что ее дочь серьезно больна. Когда девочка натянула на себя домашний халатик, мама повела ее в свою спальню, в ее руках был кухонный нож и бельевая веревка.

– Вытяни руки! – потребовала мама, и девочка послушно вытянула перед собой, но мама сильным движением завела ее руки за спину и связала веревкой. Вера повернула голову назад, чтобы понять, что с ней будет дальше, и все поняла, ее родную маму погубила нечистая сила, а злая колдунья приняла ее обличие и обманула папу, став ему женой, а ей с братом мачехой! Горько стало на ее душе и слезы посыпались из глаз девочки от жалости к настоящей маме, которая, как в сказке, замерзает на дне пруда, опутанная сине-зеленой тиной. Из этой страшной сказки Веру вывел резкий толчок в грудь, и она неуклюже упала на пол, оказалось, что и ее ноги были связаны бельевой веревкой.

– Если ты живешь, как собака, своим телом развлекаешь других собак, то и живи, как собака.

Это было последнее, что слышала Вера. Дверь в спальню закрылась на замок, и Верочка осталась лежать на полу одна-одинешенька. Горькие рыдания сотрясли ее детское тело, и ее сиротская душа совсем поникла от горя.

Вера уже теряла счет дням и ночам. Наверное, прошла неделя с тех пор, как ее бросили на пол в маминой спальне. Если папа днем был дома, значит, наступили выходные дни. Папу она видела мельком, когда ходила в туалет. Он сидел обычно на кухне и даже украдкой не смотрел на Веру, так она была ему противна. Девочку никто теперь не расчесывал и не умывал. В каждой комнате были вставлены замки, чтобы никто-никто в мире больше не надругался над ней. Папа пытался заступиться за дочь, и мама переставала развязывать Вере руки перед едой. Оказывается, кушать без рук очень трудно для человека. Девочке приходилось лизать языком кашу с блюдца, поставленного перед ее носом, как собачонка. Это у нее получилось, но пить языком она так и не смогла.

У Веры было много времени думать и о своей собачьей жизни. Раньше она жалела собак, но теперь девочка поняла, что собачья жизнь совсем не такая уж плохая. Они бегают по городу, кусаются, если их обижают, и у них очень ловкий сильный язык, которым можно хорошо пить воду или молоко. Веру мучила жажда, но пить она боялась, потому что для нее стало пыткой терпеть до того времени, когда мама поведет ее в туалет. Онемевшие руки не могли быстро двигаться после освобождения от веревки. Нужно было какое-то время переждать, чтобы они опять начали подчиняться воле девочки, и капли мочи непроизвольно стекали по ее ногам еще до того, как она садилась на унитаз. Конечно, это очень не нравилось маме. Когда Вера впервые пописала в трусы прямо на полу в маминой спальне, а потом долго лежала сначала в теплой, то она уже не сомневалась, что для нее настала собачья жизнь. Конечно, она была не милым белым пуделем, а жалкой побитой дворняжкой, которая виляет хвостом и ползает на своем брюшке, выпрашивая у прохожих обглоданную косточку или маленький кусочек хлеба. Чтобы совсем не сделать собакой, девочка решила пойти в школу и указать на кого-нибудь мальчишку, кто тоже станет жертвой ее собачьей жизни.

Веру водили по классам. Она стояла перед старшеклассниками, которые сидели за своими партами и внимательно смотрели на незнакомую им девочку, на ее маму, на женщину в милицейской форме и на директора школы, которого все знали в лицо. Когда Вера выбрала жертву в виде высокого рыжего мальчика, то ее не мучили угрызения совести. Его дальнейшая судьба Веру уже не интересовала. Ей было всё равно, что будет с ним и что будет с ней. Пусть ученики в школе смеялись ей вслед и крутили пальцем у виска, когда мама за руку вела ее по коридору, а она не опускала глаз, потому что они не знали того, что знала одна она.

Во-первых, они не знали, что у нее есть внутреннее сердце, которое стало ее большим секретом, этим сердцем она видела мир не так, как другие дети. Во-вторых, никто из школьников не догадывались о том, что это счастье, просто ходить в школу. Многие из них приходили в школу недовольными, учились из-под палки, а Вера приходила в школу отдыхать от домашнего кошмара.

Незаметно наступила зима с морозами и снегами. Теперь мама боролась с теми негодными дяденьками, которым Вера давала себя трогать в теплом подвале. Мама била дочь под громкую музыку телевизора, применяя для битья старый шланг от стиральной машины, который не оставлял синих пятен на ее теле. Иногда, Вера сутками сидела закрытой в комнате, она не могла видеть через замерзшее стекло улицу, но веселые голоса идущих в школу детей радовали ее, эти голоса напоминали ей о детстве, которое больше к ней не вернется.

Уже то, что руки ее были не связаны веревкой, было для девочки, если не счастьем, то большим облегчением в жизни. Самым мучительным испытанием для девочки привязанной к стулу бельевой веревкой было по-прежнему ожидание прихода мамы, чтобы та повела ее в туалет.

В канун Нового Года Римме видимо надоела эта борьба с невидимым врагом, тем более что Вера стала очень покладистая, поэтому она решила сберечь «остаток» ее девичьей чести операционным путем. Это был обычный зимний вечер, за окном трещал мороз, Веру положили на спину на стол в детской спальне, ее ноги были широко раздвинуты и привязаны к столу. Настольная лампа освещала промежность девочки и нежное тепло исходило от нее. Потом мама что-то сшивала у Веры внизу живота, сидя между ее бедрами. Когда игла прокалывала кожу было больно, но стыд был гораздо сильнее этой боли. Стыд перекрывал боль, и у девочки кружилась голова от отвращения к самой себе. Когда все закончилось Веру уложили на диван в зале, где мирно мигал в углу черно-белый телевизор. Мама нежно укрывала ее одеяльцем и кормила из ложечки куриным супом. Это было давно забытое удовольствие, которое вместе с супом разливалось по всему телу девочки и проникало так глубоко, что достигало даже ее внутреннего сердца. Как же она соскучилась по заботливым материнским рукам. Это был самый прекрасный вечер, вечер ее мечты.

После Нового года Римма стала работать врачом в детском саду, и после школы забирала Веру к себе на работу, где девочка играла среди детей и на какое-то время забывала свою настоящую жизнь. Иногда, Римма опять начинала мучить дочь подозрениями, а после допроса она вместо палки брала шланг от стиральной машинки, от ударов которого не возникало синяков. Постепенно Вера стала привыкать к этому существованию в маминой тюрьме, зато теперь она с большей силой научилась ценить минуты затишья в своей жизни. Друзей у нее не стало, а гуляла девочка только с папой.

Наступила весна, стало пригревать солнце и чувствовалась, как в природе зарождалась радость от пробуждения от сна. Сугробы таяли, превращаясь в прекрасные ледяные замки, и Вера могла часами любоваться их острыми башенками, резными балкончиками и узорчатыми окошечками. Жаль, что с наступлением весеннего тепла ледяные замки проседали и становились бегущими ручейками. Когда зажурчали весенние ручьи, то Вера боялась пропустить появление первой травинки, которая неожиданно выпрыгнет из-под земли, такая нежная и такая зеленая, потом зажмуриться от солнца и улыбнется ей и всему миру.

Был радостный погожий денек, когда Вера с папой пошли гулять к старому дому, где когда-то жила она и ее друг Булат. У Веры появилось странное чувство потери, когда она увидела, как весело играют незнакомые дети в ее старом дворе. Вера не была на них в обиде, только ее внутреннее сердце очень затосковало. Потом в скверике она качалась на качелях, и слышала тихое пение ветерка. Когда папа вел ее домой, то говорил больше он сам, а Вера с удовольствием слушала его рассказы о звездах и вулканах, о морях и океанах. Когда они, довольные прогулкой, пришли домой, их встретила у порога мама, глаза которой глаза светились холодно-синим светом. «Сейчас начнется…» – только и успела подумать девочка, приготовившись к обвинению, но папа загородил ее от мамы.

– Римма, успокойся. Я сам свидетель! Никто не прикасался к Вере!

– Тебе нельзя доверять ребенка, простофиля! – набросилась она на него с кулаками, но папа поймал мамины руки в свои руки и еще раз спокойно проговорил:

– Никто не прикасался к Вере. Она невиновна.

– Ах, так! – закричала на весь дом мама. – Я вам устрою гуляние!

Высвободив свои руки, она толкнула дочь в комнату и закрыла дверь на замок. Папа остался по другую сторону двери. В этот день мама била Веру палкой и била особенно жестоко, от удара сломался ее палец, а папа что-то кричал за дверью. Необычно злое чувство охватило девочку, это была ненависть к своему отцу. Он хотел правды! Кому нужна была его правда, когда у Веры не было силы жить! От боли потемнело в глазах, боль становилась невыносимой, а мама продолжала бить ее несчастное тело, потом Веру вырвало прямо на пол. Поскользнувшись, она упала и осталась лежать, покорно скрестив избитые руки на груди.

– Да, да! Мама, всё было, как ты говоришь! Всё было, как ты говоришь! – быстро-быстро забормотала Вера, – А ты, там за дверь, ты, замолчи! Замолчи, это я приказываю тебе!

Володя растерялся и притих, притихла и Римма, увидев, как покалечена и как несчастна ее любимая дочь. Это был самый страшный день в Вериной жизни. День, когда она поняла, что никто, никто на свете, не может ее защитить! Папа перестал быть героем ее жизни, теперь надеяться было не на кого.

– Ленину тоже не нужны такие вруньи, как я!