Вердикт Лондона. Ностальгический отчёт

Поскольку все пассажиры нашего рейса держались в зале ожидания вместе, было легко определить, что среди нас в Харьков никто не летел. Я пошёл с такой неожиданной и приятной новостью к начальнику аэропорта, но получил от него простой ответ:

«Если вы будете совать свой нос в наши дела, я позвоню в вытрезвитель». Могу напомнить, что вытрезвитель (от русского глагола "трезветь") являлся подразделением милиции, предназначенным принудительно, в том числе и по приказу сверху, обслуживать людей в состоянии сильного алкогольного опьянения. Здесь работали высокие авторитеты в части медицинской, моральной и материальной помощи клиентам всеми законными способами. Действительно, начальник вокзала вполне мог отправить туда любого пассажира мужского пола, поскольку, а кто же у нас не пьёт. Так что я быстро отступил, считая, что, хотя был абсолютно трезв, угроза была достаточно серьёзной. Случился полный разгром в честном, но неравном бою личности с системой.

Наше дальнейшее ожидание продолжалось, но не было каких-либо обещаний службы информации и надежд на улучшение погоды в далёком краю. И тогда, примерно, через час я решил использовать военную хитрость. Мой отец, очевидец в детстве судьбоносных событий, рассказывал мне, что бунт февраля 17-го года в Петрограде был начат злыми женщинами в очередях около закрытых дверей пекарней и булочных на Лиговском проспекте, который выходит на площадь Восстания. На этой площади под их вопли и пролилась первая кровь мятежа против жандармов, их усмирявших. Кровь пролили вызванные помощь полиции казачки, очень солидарные с разгневанным женским полом Лиговки и сердитые на бабскизх притеснителей. Тут и пошло-поехало.

Я решил, воспользовался представившейся возможностью организовать бунт женщин и реализовать удачный опыт, но в более скромном масштабе. Высокие масоны Петрограда, перекрыв подвоз хлеба в столицу, привели в действие в 1917 году гнев матерей голодных детишек, чтобы захватить в России высшую государственную власть, я, всего лишь, хотел сегодня оказаться дома. Поэтому ваш слуга и использовал снова универсальное горючее революционное топливо в виде обеспокоенных за своих детей матерей и бабушек для улучшения ситуации с неразрешимыми противоречиями между мной и руководством аэропорта. Следовало пригрозить руководству началом восстания. Отсюда моей задачей было найти лидера движения, но из женщин, поскольку, на роль отца мятежа ни я, ни кто другой не подходил в силу сложившихся обстоятельств. Была нужна достойная, лучше харизматично спокойная, с чувство собственного достоинства мать повстанцев, и я её быстро нашёл.

Моя избранница не была ни Кларой Цеткин, ни Голдой Меир, но достаточно привлекательной русской женщиной лет тридцати пяти – сорока. Я ещё раньше заметил и некоторое время созерцал её хорошо сложенную фигуру, когда мы оформляли наши билеты и багаж перед отлётом. Теперь я провёл детальный осмотр её личности. Светло-золотистые волосы, правильные черты лица и добрая улыбка карих глаз делали её внешность очень выигрышной. Строгий костюм подчеркивал женственность и уверенность в себе, видимо, ответственного работника среднего ранга. Она была хороша и доброжелательна. Мы быстро поняли друг друга по сути сложившейся ситуации, а также её неоспоримого преимущества перед мужчиной в части невозможности стать клиентом милиции. Обсудили мы и преимущества женской солидарности.

Она возглавила мятеж и ушла штурмовать крепость с развёрнутыми хоругвями во главе непобедимой армии. Скоро мы стартовали в Харьков. Но наши злоключения были ещё впереди. При посадке в Харькове самолет прошёл два раза над закрытой завесой тумана и дождя полосой аэродрома, но без какого-либо успеха, чтобы вовремя её увидеть. У пилота хватило ума не рисковать третий раз, мы взяли курс обратно на Ростов.

Война с ростовской небесной мафией разгоралась, но теперь у нас было превосходство в воздухе. Мы были хорошо вооружены и опасны для Аэрофлота. Мы знали, что наш полёт в Харьков был также и подпольным рейсом с левым (незаконным) грузом цитрусовых плодов из Грузии. В салоне самолета после Ростова стоял прекрасный запах мандаринов, которые, это было очевидно для всех, были востребованы в Харькове. Члены нашего отважного экипажа услышали много выразительных слов о долге советских авиаторов и о наших, а не фруктовых, бесценных жизнях, которые были нужны вовсе не в Харькове. А всё это действо происходило как раз в период времени вето Андропова на бесконтрольную перевозку цитрусовых с Кавказа на грузовиках. Это было золотое время непримиримой борьбы со спекуляцией. Поэтому мы и смогли обратить вражеские ряды в бегство. Ведь наш десант в Ростове был чреват не вытрезвителем для какого-то там нахала, а тюрьмой для уважаемых людей. Было предостаточно возмущённых свидетелей нарушения социалистической законности, целый самолёт. Поэтому, после переговоров командира по радио, в Ростове с нетерпением поджидали победителей.

Мафия сделала нам срочный и ценный подарок. После посадки мы сразу же, без каких-либо проволочек, были перегружены на другой лайнер. Всё же мужчины успели выпить по рюмке в баре и громко обсудить ситуацию. В результате, мы сплотили наши ряды и почувствовали свою силу именно как люди, а не груз.

Теперь это был новый прекрасный беспосадочный полет из Ростова в Ленинград. Все мы стали братьями и сестрами, героиня женского бунта купалась в лучах её славы. Все мы были рады видеть наше вдруг наступившее согласие. Кавказские люди достали из своей ручной клади вино, сыр, лаваш и фрукты. Все славили Бога и искренне радовались нашему бегству из Ростова. Салон самолёта вдруг стал общим домом. Мы смеялись и поругивали бедный Аэрофлот, а ведь именно он сплотил представителей многих народов, в том числе осетин и ингушей, нашего рейса в одну семью. Произошёл удивительный случай естественной дружбы народов, потому что здесь, в небе, у нас всех была одна судьба и общие интересы. Никто не мог выжить за счёт соседа, не стремился ни на ком паразитировать, никто не хотел никого обмануть. Мы все поднялись выше Кавказских гор и национальной розни. Добрый конец – делу венец. Все мы, попутчики, совершенно перед тем незнакомые люди, распрощались на лётном поле Пукова как добрые друзья, с некоторым прискорбием, что приходится так быстро расставаться и навсегда.

Это был удивительно редкий случай коллективного человеческого согласия и полного взаимного понимания, подобного которому я никогда больше в своей жизни не встречал. Но теперь я летел на лайнере Аэрофлота далеко от Ростова и кавказских мандаринов по международной линии Хэнэда (Токио) – Лондон через Москву. Я спокойно читал книгу о Лондоне в продолжение всего полёта, но, по привычке, был готов к сюрпризам. И сюрприз случился, но приятный. Я закончил книгу, получив нужный минимум данных, как раз тогда, когда увидел в безоблачной ночи с высоты поднебесья в абсолютной темноте яркие маяки старой доброй Англии, посчитав это хорошим предзнаменованием.

За иллюминатором разворачивалась славная картина. Прекрасная страна поплыла под нами в виде светлой карты с золотыми и серебряными нитями дорог, которые соединяли большие и малые бриллиантовые колье многочисленных городов и городков. А потом было море огней, мы увидели большой город, как фантастическую реальность, как макет жизненного размера сродни карте Cook, Hammond & Kell, Ltd. Мой взгляд наблюдателя узнал на этой карте первый объект, это был Тауэр. Открылась замечательная панорама центральной части города. Такой полёт над Москвой мог быть только мечтой, невозможной вещью. Так что я воспринял проплывавшее внизу ярко освещённое великолепие в качестве первого подарка Лондона.

Должен сказать, что во время полёта у меня был краткий разговор со вторым пилотом, когда и он, и я вышли размяться в отсек, где хлопотали дружелюбные стюардессы. Пилот охотно вступил со мной в разговор и рассказал мне о своей утомительной жизни на этой международной линии. Кадров для таких линий было мало, и они имели более плотный график занятости. Поскольку я был в полёте без напарника или без всякого надзора, то он, несомненно, решил, что я из КГБ. Я думаю, что все, кто встречался со мной в Лондоне, узнавая, что я из России, имели ту же точку зрения. Он показал мне ещё двух пассажиров из Москвы среди большинства лиц азиатской национальности, летевших через Москву. Один из них был русский, другой армянин. Я решил отложить знакомство с ними до приземления, чтобы не тратить время, нужное для завершения чтения.

Итак, мы приземлились в Хитроу и я увидел зелёную траву аэродрома. Это был второй подарок от Лондона. В хоботе-приёмнике для пассажиров после салона было холодно, но он привёл меня к пустынной галерее аэровокзала, а она к переполненному пассажирами и тёплому залу паспортного контроля и, затем, в зал таможни. Я пошёл в многолюдный туалет и увидел там уборщика, большого абсолютно чёрного человека с широкой белозубой улыбкой. Это был мой первый лондонец.

Негр заметил мою золотистую каракулевую шапку и удивлённо спросил меня, откуда я прилетел. Это был первый вопрос ко мне в Лондоне, и я ответил автоматически: «из Москвы». Я забыл совет многоопытного директора моего института, который объездил половину мира! Шеф советовал мне не говорить первому встречному, откуда я. Он не хотел, чтобы я стал случайным козлом отпущения для недоброжелателей нашей системы и предупредил меня о такой опасности. Это защитная реакция граждан за рубежом является достижением Советов. Передвигаясь по Лондону, я часто следовал его совету, внеся свою долю в русофобию и мазохизм.

Между тем, мои соотечественники вели оживленный разговор через загородку таможни с русским лондонцем. Я протолкнулся к ним, вступил в контакт и получил необходимую информацию. Житель Лондона был водителем, который встречал москвичей. Его автомобиль был готов отвезти соотечественников в Лондон. Это было похоже на появление в Хитроу мифического Кейроса, греческого бога счастливых случаев. И я схватил его за пучок волос на голове как раз в нужный момент, как положено по инструкции. Вы знаете, что он совсем голый, кожа смазана маслом и пробегает мимо он так быстро, что потом, если не схватил его за чуб вовремя, его уже не догнать. Здесь, у таможенного заграждения, внезапность Кейроса была моим союзником, и мы пришли к взаимному соглашению, что они подбросят меня до Лондона.