Верховный Издеватель

Месяц выглянул из облака, как кошачий коготок. Ласковое, казалось бы, небо грозило в любую минуту поцарапать. В ту ночь, * суток назад, у него это получилось. Кошка с мышками крепко, зверско поиграла.

А дальше что?

Что с нами дальше будет?..

Даже в самых глубоких приступах богоборчества неизбежно встаёт вопрос: "а дальше-то?" Ну, крикнешь ты Ему в лицо свои (а свои ли?) слова, ну, вызовешь на суд, как Иов, ну, "билет почтительно вернёшь", как Иван Карамазов... а дальше-то ЧТО?

Чем больше подросток бунтует против родителей, тем больше чувствует, насколько же он от них зависим...

Даже наша свобода - тоже Его дар. Попытка освободиться от Него - это... попытка освободиться от свободы?

Не уйти от Него - ни в сей жизни, ни в вечной. Ни у кого в истории человечества это не получилось.

Стало знобить, и Кирилл изо всех сил закутался. Дальше было вообще... сначала смешно. Сначала какой-то тяжестью налилась нога - будто её, как бутылку, чем-то наполнили, и она почти перестала чувствовать. Только Кирилл стал её растирать, как вдруг волна озноба, как дикой щекотки, от ноги?.. да, именно от ноги покатилась волнами и волнами по всему телу, словно щекотку из бутылки ноги перелили в бассейн тела. Шторм! И смех и грех! И непонятно, что произошло - и чуть страшно где-то, и самому над собой смешно. Трясёт так, что зубы об зубы стучат. От ноги, что ли, трясёт? И выговорить ничего нельзя. Кирилл привстал, выпил воды - это стереотип такой, как при икоте: мол, выпил и сразу всё пройдёт, - лёг опять и закутался, чуть не матрас на себя натянул. Постепенно "трясучка" затихла - как у холодильника, когда в нём временно отключается жутко громко работающий мотор, нагнав уже температуру до нужного уровня.

Почувствовав себя лучше, Кирилл встал и вышел из палаты. Открыл дверь и попал в лабиринт.

Лабиринт не кончался, как муки в тех псалмах. Он состоял из отдельных помещений, анфиладами переходящих друг в друга. Сумеречных, но не совсем тёмных. Свет падал непонятно откуда... если это свет? А может и не свет, а мерцающая разновидность темноты. Все помещения - со строго купольными сводами. А может, это одно-единственное помещение, но отражённое в парных зеркалах. Ровная бесчисленность затягивала и растворяла в себе. Она была мёртвой, потому что в живой природе такой бесконечной симметрии не существует. По абсолютной безграничности, это был Космос, никак не меньше, но по разделённости на ровные ячейки - неживой, не-наш Космос.... Совершенно не-наша Вселенная?

Квадратно-купольный водоворот, засасывая, нёс всё дальше и дальше в жерло этих анфилад. Кирилл забыл, зачем сюда попал, но... то ли шёл, то ли бежал, то ли летел. Кажется, искал выход - но как найти то, чего нет! Чёрную кошку в тёмной комнате... во многих растиражированных комнатах. И только он мысленно произнёс шипяще: "чёрную кошку..." - как почувствовал присутствие чего-то до невозможности чёрного. Он остановился - потому что, кажется, чёрное поджидало где-то впереди... и если уж от этого не спастись, то, во всяком случае, торопиться туда явно не хотелось. От нарастания и нарастания ужаса, как температуры по градуснику, Кирилл вдруг проснулся.

Встряхиваясь, чтобы окончательно пробудиться, он выбрался из палаты теперь уже по-настоящему. В первый-то раз лишь приснилось, что он проснулся, а теперь - действительно проснулся. Хотелось проветриться, подышать свежим воздухом. Но... неживым светом мерцали лампы в длинном больничном коридоре, и Кирилл приостановился в больной растерянности. Они тихо гудели, но как-то не так. Непонятно как, но именно что - не так. Коридор, коридор... двери-двери-двери. Двери в чужие палаты. В чужую боль. И неживой свет, как в морге. Гудящий, словно его можно потрогать. Чрево кита, в которое угодил Иона. "Как душно! Куда он идёт? Я даже не знаю, кто "он"? Коридор, Иона или кит? Или я?.. Послышалось "Илья".

Нет, я-то, кажется, знаю - я хочу пойти... в больничную церковь. И поставить свечку за выздоровление. Своё, и Ромки, и Марины, и всех наших. Там - Владимирская икона и Целитель Пантелеимон. Там хоть на время станет поспокойней... Хуже всего во время бреда сидеть в замкнутом помещении, словно дожидаясь чего-то: пока, как в белой горячке, на тебя станут медленно опускаться кряхтящие стены и страшно усталый потолок. И этот гроб сейчас захлопнется... или ты уснёшь и уже не проснёшься.

Может, Владимирская икона всех исцелит?

А где-то там, в небе, комета - неделю назад передавали по радио? Кирилл поднял заспанные глаза, и увидел, как она светящейся точкой с хвостиком плывёт... по потолку. Он сморгнул, зажмурился, смутно понимая, что тут что-то неладное, и увидел ползущую муху. С ума сойти! Хоть на секунду, но все вещи путаешь и принимаешь их не за то, что они есть на самом деле.

"Ничего, ничего, сейчас поднимусь на 4-й этаж, а оттуда всего шагов сорок до церкви. Или это не шагов сорок, а у меня температура под сорок?" Стало страшно. До этого было просто непонятно-тревожно, а сейчас отчего-то отчётливо страшно. Кирилл всё-таки пошёл. Поднялся на 4-й этаж. И вдруг засомневался. А может, 4-й этаж внизу, а не вверху, и на него надо вовсе не подняться, а спуститься. Да нет! Ниже спускаться уже некуда! Итак спустился ниже, чем возможно. Пошёл по коридору к церкви. Вспомнил, как говорил недавно Ромке про забытую дорогу. Да, и здесь дорогу забыл. Может, это не тот храм.... Нет, тот, тот.... Пусть будет тот. Но уверенности нет. Странно, чем ближе к нему подходил, тем больше не по себе становилось. Найдётся ли здесь защита!?

И вдруг бредовое "открытие" из мира потустороннего пронзило Кирилла до мурашек. Защита есть! Ещё как есть! Храм от них защищает, стало быть, они есть. С защитой хуже, чем без защиты! Как бомбоубежище своим наличием напоминает об опасности, так храм - напоминание... И зазвучала в старом патефоне головы одна из жутчайших песен раннего-раннего детства (в том возрасте, когда все песни воспринимались как-то по-иному):

Не надо бояться густого тумана,

Не надо бояться пустого кармана...

"Не надо" - значит, надо! Детское сознание в 4-5 лет таинственно преломляло смысл: "Пустой карман" - самая зловещая примета. "Густой туман" - ещё понятней...

Умейте всем страхам в лицо рассмеяться:

Лишь собственной трусости надо бояться...

Ага... страхи имеют лицо. Живые неживые. Нежить с лицом! Зловещий хоровод в темноте: поймали и надо теперь им рассмеяться в лицо - это такая магия, такое заклятье: если рассмеёшься в чёрный лик, оно сразу снимется: все они рассеются, как тот "густой туман"... но попробуй-ка, рассмейся среди такой жути! А не рассмеёшься - они мигом набросятся с воем и всё - Смерть... хуже Смерти. Хуже Смерти то, что утащат...

А Трусость - это самое главное из них... как Вий, гнилое-гнилое.... Едет верхом на других них, злобно визжит, и у неё много-много лап, щупалец, клешней и клювов... и какие-то мельтешащие клювы: "тру-тру", что-то щёлкает, трещит, как сейчас эти лампы дневного света.

"Старость меня дома не застанет-

я в дороге, я в пути", - продолжал играть патефон головы. Старость - Смерть, они ведь заодно. Поджидают кого-то дома, сидят, затаились.... "Не застанут" - значит, всё-таки они есть! Дома "не застанут" - тогда "в дороге, в пути"? Там же будет еще хуже! Никто там уже не поможет: дорога, безлюдный и безлунный путь, густой туман... Уж мы-то теперь знаем, что бывает в дороге!

Остановившись в непонятном столбняке, Кирилл как-то сразу стал различать архитектурные детали, которые раньше терялись в "тумане". А тут вдруг сразу отыскались столпы, и арки и даже закомары, видные изнутри - всё, что бывает в большой церкви.

"Да это же храм! Я уже дошёл".
– понял Кирилл, но это открытие совсем не обрадовало, а ровно наоборот. "В чём же дело?
– недоумевал он.
– Это же церковь. Ведь ты ж сюда и шёл. Отчего теперь-то весь сжался?.. Ты же всегда любил церкви! Всегда? Ну!.."