Верховный Издеватель

– Вполне возможно, что это невозможно!
– с хитрым видом согласился Ромка.
– Говорят, по законам аэродинамики, майский жук не может летать - но, к счастью, он об этом не знает и летает.

– Ну ты и ж-жук!
– только и осталось ответить Кириллу.

Он вспомнил, как буквально месяц назад, заинтересовавшись, читал что-то о "боксёрском" восстании 1900 года - "китайском бунте, бессмысленном и беспощадном": пожалуй, вообще самом бессмысленном и самом беспощадном, какой только можно себе представить. Подробности того, что там делали с китайскими христианами, даже он, "чувак ХХI века", привычный к интернет-ужасам, частенько пропускал. Но не пропустил эпизод, когда изувечили 8-летнего Иоанна Цзи, сына священника - и он, сидя с такими ранами, которые и перечислять-то тошно, улыбаясь говорил, что ему не больно: "За Христа - вообще не больно!"

("Ну, вот ещё б добавил, как в моём детстве: вовсе и не больно - курица довольна!") Кирилл тогда ещё не знал, как относиться к такому чуду. Оно часто встречается в житиях древних мучеников: "Не больно!" Однако то, что было всего век назад, чисто психологически почему-то воспринимается достовернее, чем, скажем, семнадцать веков. А тут... тут уж совсем "достоверно": не китайский мальчик и не век назад, а братишка - вот здесь и сейчас. И тоже: "Не больно" ему, видите ли.

Кирилл задумался. Да, конечно, от шока человек первое время не чувствует боли - это уж давно известно. Но именно - первое время! Ну, хорошо, Ромка ничего не чувствовал в автобусе. А потом? Потом его видели только врачи - не мама, не друзья... Ну, ещё видел Бог. И если верить, что Он может всё (если захочет), тогда Ромка, возможно, действительно не чувствовал боли? Но это только если допустить чудеса.

Вот почему нам всё-таки хочется верить - хотя бы задним числом, - что им было не больно?

Вообще-то, наверное, есть простая математическая формула. Если сила благодати больше силы боли, тогда боль стремится к нулю. Да вот только есть ли на свете эта самая благодать? Глядя на Ромку или Данила, невольно начинаешь думать, что есть...

А ведь так-то всё верно выходит! Терпение, как ни крути, сколько ни спорь, даётся благодатью. Во взрослых её мало - потому им тяжелее. Значит, Бог, на самом деле, бережёт детей куда больше, чем мы их "бережём". Со стороны это не кажется заботой - но только со стороны.

Когда они болеют, Дух Божий особенно явно действует в них... хотя по-человечески-то, конечно, хочется, чтоб они никогда не болели!

Есть Смерть - и есть Боль... почти такая же страшная, как смерть. Ромка каким-то чудом прошёл по узкой тропочке, по самому краешку обоюдной пропасти. По краю того, чего человек боится больше всего. Он жив и - если ему верить, ему "не больно". Вот два самых весомых повода для абсолютного, всеобъемлющего, победоносного счастья. Счастья детей и бессмертных.

Так они умеют радоваться жизни и душой, и телом! Даже когда тело... несколько травмировано.

На его примере оказалось вдруг возможным понять жития мучеников. Победа над Болью?.. То, во что человечеству трудней всего поверить... даже, пожалуй, трудней, чем в победу над смертью. Потому что боли боятся сильней, чем смерти! То, что раньше казалось Кириллу приторной фантазией позднейших пересказчиков житий, оказалось теперь... не таким уж неправдоподобным! В тексты-то можно верить или не верить... а вот весёлая мордашка раненого 11-летнего братишки, которую ты видишь - это уже не предмет Веры или неверия.

В чём же тогда подвиг мучеников? В том, что во всём доверились Богу. Бог - не садист. Поэтому Подвиг измеряется не "децибелами" перенесённой боли - а степенью упования на Него. С болью-то у всех всё было по-разному, но уж если кого-то, по вере, Он избавлял от неё полностью, то разве это умаляет величие простого факта, выразимого одной фразой: они верили и потому не боялись.

– А может, это уколы такие сильные?
– рассуждал между тем Ромка.
– Прикольный смысл обезболивающего укола: делать больно, чтобы не было больно!

Да, дети почти проникли в самую тайну страданий - не хуже Иова... но у них нет ни философского образа мысли, ни словарного запаса, чтобы своё знание выразить. Мы можем только смотреть на них и поражаться той совершенно очевидной истине, что Бог с ними.

Их предельная беспомощность как-то зримо сочетается с предельной защищённостью. Их?..
– но ведь тогда, стало быть, и наша? Мы - это они... но только выросшие.

Бог нас иногда так крепко тюкает, что от нашей "взрослости" мало что остаётся. Сильная болезнь делает человека либо стариком, либо ребёнком. Старик, который в нас, вечно ворчит, причитает и всех винит. Ромку же, который в нас, видите ли, жизнь "учит быть весёлым". Довольно суровыми методами учит, я бы сказал! Но зато, уж кто научился... спасибо ей потом скажет. Теперь-то я это по себе знаю! Обычно мы не задумываемся над мудростью самых простых - кажется, даже банальных словосочетаний. "Попасть в переделку" - это значит, попасть в ситуацию, которая тебя переделает. Жизнь - самое главное творчество, и для него некоторым из нас даются путёвки в своё Переделкино. "Неприятность", "несчастье" - слова совершенно непродуктивные. "Переделка" куда точнее передаёт то, что происходит в душе.

– Вот тут все говорят, что ты мужественный, - как-то неопределённо сказал вдруг Кирилл, глядя на Ромку.
– Верить, что ли?

– Не-не. Не! Всё, что про мужество - это не про меня!
– решительно отмежевался Ромка.

– А про кого же?

– Ну... про кого-то. Про Данила, например!

– Да, тут уж я согласен! Данил, конечно - очень мужественный.

– Во-во. Значит, про него! Пусть ему икается. А я такой слабенький, такой маленький! уа-уа!

Как написал когда-то Клайв Льюис: "Чувство такое, словно вы увидели морского змея, не верящего в чудищ, или истинного рыцаря, никогда не слыхавшего о рыцарстве".

Да, полезно увидеться с человеком, который видит мир по-другому, чем ты. Особенно, если этому человеку 11 лет.

"Это же я не то что Ромку навестил. Это же я в его царство приехал!" Жизнь другого человека - суверенная страна. Чем больше мы про эту жизнь узнаём, тем больше своего суверенитета нам человек добровольно делегирует. И чувство чего-то огромного, бесконечного, во что его пригласили, выдали бессрочную визу по вызову брата, обновило Кирилла.

Закатное небо, полосатое, как вафля, от продольных облаков, вдруг глянуло в окно. Однообразно-белые больничные стены на полчаса стали розовыми. Кирилл смотрел с изумлением - только в эту самую секунду он вдруг открыл для себя, что мир, оказывается, не изменился. Совсем! Изменилось лишь его личное восприятие - но сам-то мир не стал хуже!