Верховный Издеватель

"Как перед иконой, мне хотелось поцеловать мысли, подаренные мне", - вспомнил Кирилл поразившие его слова из какой-то духовной книги.

Вот ведь! Умный человек просто скользит мыслью по поверхности явлений, запоминает и анализирует детали поверхности. Ну... и на этом всё! А мудрый как-то умеет проникать в самую суть: раз - и попал! Неужели я впервые в жизни встретил мудрого человека... вернее, заметил только через три года, как живём в одной квартире!

С умными людьми - скучно, с мудрыми - никогда! Физиологически-то мозг у всех устроен одинаково. Получается: разница между даже самым умным и самым глупым человеком на Земле ничтожно мала по сравнению с разницей между человеком и Богом. Всё, что только может услышать человек от человека, не так уж трудно предсказать заранее, если ты хоть сколько-нибудь этого человека знаешь. Оттого-то со временем и становится скучно! "Что знаете вы, знаю и я: вы - плохие утешители", - как говорил Иов. Всё дело в том, что один неглупый человек никогда ничего принципиально нового другому хоть сколько-нибудь неглупому человеку сообщить не в силах... если только он говорит от себя, а не от Бога! Если от Бога - тогда он уже мудрый, а не умный. В том-то вся разница!

– Да вы прямо богослов, Марина!
– пряча за иронией уважение, сказал Кирилл.

– Ну-у, это разве что такое... уж очень больничное богословие!
– усмехнулась Марина.
– Делать-то лёжа нечего, вот и "богословствуем" тут помаленьку круглые сутки!

– Да лучше уж больнично-палатное богословие, чем кабинетно-академическое! Тут хотя бы жизнь... "Плоть-то наша на нас болит", - как сказал Иов. Хотя... а разве мы только здесь больные лежим? Иногда кажется: всё, что мы делаем в жизни - это просто разные симптомы болезни. Тут-то мы... как бы одной болезнью от другой отдыхаем!

– Всё верно, я тоже об этом думала, - подтвердила Марина.
– Как однажды сказал мой духовник отец Павел: "Вообще всё, что мы делаем в жизни - либо любовь, либо болезнь: третьего не бывает!"

– Здо-орово! Нет, а правда, Марина, ну, вы же, видимо, много чего в своей жизни читали: Святых Отцов, наверно, чуть ли не всех?..

– Да какой уж там всех, что ты, Кирилл! Я же вообще духовную литературу стала читать очень поздно: молодость-то вся прошла в искусствоведении...

– Ну да, я знаю: вы же когда ещё в Питере жили, по-моему, даже какое-то время при Русском музее работали... в отделе древнерусского искусства, да?

– Да вообще я начала знакомиться со Святым Писанием, знаешь... через фрески и иконы. Верь не верь! Они стали моей первой Библией - в картинках, как для ребёнка, - а потом уже я открыла сам текст Библии. Получается, через древнерусское искусство как-то вот так пришла к Церкви. И до сих пор фрески для меня - священная книга. Если даже не прямой словесный ответ, то хотя бы намёк на очень многие вопросы в жизни. Заходишь в древнюю церковь - и сразу столько всего начинаешь понимать просто через саму благодать. Что буквы, что краски, что музыка - это ж просто разные формы выражения благодати! Знаешь... Какой поразительный контраст, когда из шумного современного города попадаешь вдруг в библейский мир. Всё! разом что-то переключается! Ромка бы назвал: "портал"! Причём, ведь три времени перекрещиваются разом - три! Время наше... плюс время библейское... плюс время, когда писались фрески. Причём, время библейское тогдашние люди понимали по аналогии со своим: одежда, архитектура, быт... всё еврейское в русских храмах стало русским! Кажется, Моисей или Давид где-нибудь в Ярославле жили, а Иосифа где-нибудь в соседней Костроме продали в рабство. А Иов в Угличе судился с Богом. Знаешь, многие, кто побывал в древнерусских городах, говорят, что чувствуют себя - как в Иерусалиме. Уж от скольких людей это слышала! И я думаю... библейская история продолжается, Кирилл! Бог создал нас свободными в росте. Оттого-то всё и продолжается... Продолжается и продолжается. До самого Судного Дня. Оттого так часто в словах Христа встречается образ зерна. Творение не закончено! Идёт Шестой День. Всё, даже наша авария!
– частица творения. Наша история - она точно такая же библейская, как история Иова или царя Давида. Только нам, по-простому говоря, больше везёт: у нас есть уже воплотившийся Христос! а они Его ещё только ждали. Вообще, любая биография любого человека - часть Книги Книг: просто та её часть, которую мы не по страницам, а, так сказать, по своей шкуре читаем. И одновременно - пишем. И пишем вместе с Богом, и читаем. Да, мы все - библейские персонажи. И мы все должны это знать и к этому привыкнуть. Положительные или отрицательные, счастливые или несчастные - это уже другое дело... но то, что библейские, Божьи - это несомненно! Самое главное - научиться читать свою жизнь. И писать её... не бездарно! А фрески, кстати, как раз помогают нам осознать себя библейскими персонажами. Вот, например, два умерших мальчика, которых воскресили в разное время Илия и его ученик Елисей...

Но тут их прервал приход лечащего врача.

– Вы тогда не успели закончить про каких-то двух мальчиков на фресках?

– А, это?.. Это, кстати, как раз про страдания детей! Понимаешь, я тоже всегда много об этом думала, как и ты, - с самой ранней юности... наверное, даже со старших классов. Я всегда очень любила Достоевского. И когда я была в Ярославле, меня совершенно поразили фрески в церкви Ильи Пророка. Художественно-то - само собой, это не удивительно. Они хрестоматийные, и кто только о них не писал, где только ни шлёпали репродукции со знаменитой "Жатвы", даже в школьных учебниках. Пожалуй, даже переборщили. Можно подумать, будто за весь XVII век во всей России только одна "Жатва" и была написана! Ну, ещё несколько парсун, а из фресок - одна "Жатва"... Но ведь вообще-то это совсем не "картина народного труда", а картина... смерти ребёнка.

– Напомните, что за сюжет!
– попросил Кирилл. Марина достала Библию, нашла место.

И женщина стала беременною и родила сына на другой год, в то самое время, как сказал ей Елисей. И подрос ребенок и в один день пошел к отцу своему, к жнецам. И сказал отцу своему: голова моя! голова моя болит! И сказал тот слуге своему: отнеси его к матери его. И понес его и принес его к матери его. И он сидел на коленях у нее до полудня, и умер. И пошла она, и положила его на постели человека Божия, и заперла его, и вышла, и позвала мужа своего и сказала: пришли мне одного из слуг и одну из ослиц, я поеду к человеку Божию и возвращусь. {...} И отправилась и прибыла к человеку Божию, к горе Кармил. И когда увидел человек Божий ее издали, то сказал слуге своему Гиезию: это та Сонамитянка. Побеги к ней навстречу и скажи ей: `здорова ли ты? здоров ли муж твой? здоров ли ребенок?' - Она сказала: здоровы. Когда же пришла к человеку Божию на гору, ухватилась за ноги его. И подошел Гиезий, чтобы отвести ее; но человек Божий сказал: оставь ее, душа у нее огорчена, а Господь скрыл от меня и не объявил мне. И сказала она: просила ли я сына у господина моего? не говорила ли я: `не обманывай меня'? И сказал он Гиезию: опояшь чресла твои и возьми жезл мой в руку твою, и пойди; если встретишь кого, не приветствуй его, и если кто будет тебя приветствовать, не отвечай ему; и положи посох мой на лице ребенка. И сказала мать ребенка: жив Господь и жива душа твоя! не отстану от тебя. И он встал и пошел за нею. Гиезий пошел впереди их и положил жезл на лице ребенка. Но не было ни голоса, ни ответа. И вышел навстречу ему, и донес ему, и сказал: не пробуждается ребенок. И вошел Елисей в дом, и вот, ребенок умерший лежит на постели его. И вошел, и запер дверь за собою, и помолился Господу. И поднялся и лег над ребенком, и приложил свои уста к его устам, и свои глаза к его глазам, и свои ладони к его ладоням, и простерся на нем, и согрелось тело ребенка. И встал и прошел по горнице взад и вперед; потом опять поднялся и простерся на нем. И чихнул ребенок раз семь, и открыл ребенок глаза свои. И позвал он Гиезия и сказал: позови эту Сонамитянку. И тот позвал ее. Она пришла к нему, и он сказал: возьми сына твоего. И подошла, и упала ему в ноги, и поклонилась до земли; и взяла сына своего и пошла.

– Вот история материнской любви и Веры! "Разве смеет смерть жать, что мы сеяли?" "Жатва" - только один из "кадров" этой длинной истории, а вообще-то в первом ярусе фресок она представлена вся, подробнейшим образом. Мало того, точно параллельно ей во втором ярусе - удивительно схожая история пророка Илии и вдовы из Сарепты Сидонской:

После этого заболел сын этой женщины, хозяйки дома, и болезнь его была так сильна, что не осталось в нем дыхания. И сказала она Илии: что мне и тебе, человек Божий? ты пришел ко мне напомнить грехи мои и умертвить сына моего. И сказал он ей: дай мне сына твоего. И взял его с рук ее, и понес его в горницу, где он жил, и положил его на свою постель, и воззвал к Господу и сказал: Господи Боже мой! неужели Ты и вдове, у которой я пребываю, сделаешь зло, умертвив сына ее? И простершись над отроком трижды, он воззвал к Господу и сказал: Господи Боже мой! да возвратится душа отрока сего в него! И услышал Господь голос Илии, и возвратилась душа отрока сего в него, и он ожил. И взял Илия отрока, и свел его из горницы в дом, и отдал его матери его, и сказал Илия: смотри, сын твой жив. И сказала та женщина Илии: теперь-то я узнала, что ты человек Божий, и что слово Господне в устах твоих истинно.

– Отчего всё-таки первый ребёнок умер так неожиданно после жатвы?
– сам не зная почему, спросил Кирилл: словно это сейчас было важно ему, как врачу или следователю.

– Да отчего только не умирают люди! Каких только способов нечаянной казни ни представляет природа! Скорее всего, это был солнечный удар - настоящий бич Иудейской пустыни. Это тот самый "бес полуденный", что помянут в 90-м псалме. Вот так идёт-идёт человек по солнечной дороге и вдруг падает, как сражённый. Есть в этом что-то почти такое же суеверно пугающее, как в чуме. Особенно страшно, до чего всё происходит неожиданно - средь бела дня. Удар из воздуха. Смерть от того же самого, что даёт жизнь - от солнца. А жатва... это ведь ещё и вечное символическое предзнаменование конца мира: ангелов, жнущих души. Получается, двух отроков воскресили два пророка, которые приходились как бы "отцом" и "сыном" друг другу. Оба - очень грозные и страшные для современников (Ветхий Завет есть Ветхий!), но вот "фресковый летописец" XVII века Гурий Никитин большую часть места, посвящённого им, отдал почему-то не карам над всякими нечестивыми, а именно воскрешению детей. Это уже не Ветхий Завет, а можно сказать, без одной буквы Новый. И меня вдруг ослепила ассоциация: да во-от же что нам нужно, вот же о чём все свидетельства. Царство Небесное - это же Государство воскресших сыновей! (1)

Государство, для которого надо со Христом умереть и воскреснуть: это единственный путь получения его гражданства. А Ромка тогда, помню, тоже хорошо сказал про эту фреску: "Я всё понял, мам. Чтоб воскресить, надо обнять". И ещё я думаю: значит, уже тогда людей не меньше нашего будоражил вопрос: "Детей-то за что?.." И вот на стенах церкви XVII века два пророка воскрешают двух ребят. Это, конечно, прообраз той победы над смертью, что одержал Христос. И знаешь, Кирилл, я тогда перевела для себя эти фрески фразой: нет ничего непоправимого! В моей жизни они стали таким бессловесным свидетельством именно об этом... Потом, ещё несколько лет спустя, я встретила в акафисте "Слава Богу за всё": "С Тобою нет непоправимого. Ты весь любовь. Ты - Творец и Восстановитель". И я поразилась, как созвучен этот акафист ХХ века и те фрески XVII-го.

И Сергий Радонежский, к которому мы ездили, он ведь тоже когда-то воскресил ребёнка. Тоже, получается, имел от Бога такую высшую власть - даже над жизнью и смертью... это только у очень немногих святых бывает! И когда всё это с нами случилось, я-то осталась в сознании, а Ромку первую минуту не было слышно... я не могла до него добраться - меня зажало!
– и не могла увидеть, что там с ним... а он был-то всего метрах в двух, за обломками кресел...
– никогда в жизни не забуду эту одну минуту! И тогда я изо всех сил взмолилась именно Сергию Радонежскому: "Мы же к тебе ездили! спаси Рому!" И прям тут же, в ту же секунду, Ромка откуда-то вырос, помахал: мамуль, я живой! у меня всё норм! только ноги там чуть-чуть чего-то, а так всё норм... а у тебя? Я ему: у меня тоже что-то немного с ногами, а так всё норм. (Мы были именно со стороны удара, со стороны того железного ограждения). Потом уже по телефону он мне хвастался, объяснял, что стоял тогда на одной пятке, а правую "более сломанную" ногу рукой поддерживал на весу - и вот свободной рукой мне махал. К счастью, тогда уже всё было видно - светло от фар, когда дальнобойщики подъехали... Знаешь, я думаю: когда на средневековых фресках детей изображали как маленьких взрослых, в этом была какая-то мудрость. Но если они, как все люди - образ Божий... значит, у них может быть и своя Голгофа. Мне это уже слишком ясно, как бы ни было больно! Богу же не запретишь идти на крест. И образу Божьему - не запретишь...