Верноподданный (Империя - 1)

Магда говорила тайной графине: "Поворачивайся живей, деревенская чушка! Подай господину лейтенанту кофе!" - "Чаю!" - поправлял чей-то голос. "Кофе!" - повторяла Магда; голос настаивал на своем. Магда - на своем. Публика поняла, что это пререкаются Магда и суфлер. К счастью, лейтенант нашел выход из положения, он звякнул шпорами и сказал: "Прошу того и другого", - после чего публика засмеялась уже добродушно. Но президентша кипела от негодования.

– Вот вам публика! Она была и остается зверем!
– скрежеща зубами, проговорила фрау фон Вулков.

– На всякую старуху бывает проруха, - сказал супруг и подмигнул Дидериху.

– Но если люди понимают друг друга, - так же многозначительно ответил Дидерих, - прорухи никогда не будет.

И тут он счел за благо всецело посвятить себя фрау фон Вулков и ее творению. Пусть бургомистр тем временем предает своих друзей и обещает Вулкову исполнить все его пожелания относительно выборов.

– Моя сестра - дура, - сказал Дидерих.
– Дома я ее проберу.

Фрау фон Вулков пренебрежительно усмехнулась.

– Бедняжка, она делает, что может. Но публика! Какая нестерпимая беззастенчивость, какая неблагодарность! Ведь только что автора так вознесли, так восхищались его идеалами!

– Поверьте, графиня, - проникновенно сказал Дидерих, - не вам одной приходится делать столь горький вывод. Такова уж общественная жизнь.
– Он думал об энтузиазме, который всех обуревал после его столкновения с оскорбителем величества, и об испытаниях, посыпавшихся затем на его голову.
– В конечном счете правда все-таки торжествует!
– заключил он.

– Вы тоже такого мнения?
– сказала она с улыбкой, точно пробившейся сквозь тучу.
– Да. Доброе. Истинное. Прекрасное.
– Она протянула ему тонкую руку.
– Верю, друг мой, что мы с вами найдем общий язык.

Дидерих, понимая, что несет в себе это мгновенье, смело приложился к пальчикам фрау фон Вулков и щелкнул каблуками. Прижав руку к сердцу, он сказал проникновенным голосом:

– Поверьте мне, графиня...

Вулковская племянница и юный Шпрециус остались наедине, он наконец узнал в ней униженную графиню, она в нем - неимущего кузена; им было уже известно, что они предназначены друг для друга, и вот они вдвоем мечтают о будущем блеске, о зале, сверкающем позолотой, где они вместе с другими избранниками смиренно и гордо будут упиваться лучами монаршей милости...

Президентша вздохнула.

– Вам я могу признаться, - произнесла она.
– Я здесь очень тоскую по двору. Если по рождению принадлежишь, подобно мне, к дворцовой знати... А теперь...

Дидерих увидел за стеклами ее пенсне две слезинки. Эта нечаянно открывшаяся ему трагедия из жизни аристократов так его потрясла, что он стал во фронт.

– Ваше сиятельство, - сказал он сдержанно и отрывисто.
– Значит, тайная графиня?..
– Он испугался и умолк.

Как раз в эту минуту бургомистр своим бесцветным голосом говорил на ухо фон Вулкову, что Кюлеман не будет больше выставлять свою кандидатуру, а на его место свободомыслящие собираются выдвинуть доктора Гейтейфеля. Он соглашался с Вулковом, что надо уже сейчас, пока еще никто не ждет роспуска рейхстага, предпринять необходимые контрмеры...

Дидерих осмелился наконец прервать молчание, он сказал тихо и бережно:

– Но надеюсь, графиня, что все кончится хорошо? Их ведь никто больше не разлучит?

Фрау фон Вулков овладела собой и с большим тактом перешла от интимного тона душевных излияний к тону непринужденной болтовни:

– Боже мой, господин доктор, что вы хотите, этот злосчастный денежный вопрос! Разве могут наши молодые люди быть счастливы?

– Почему бы им не обратиться в суд?

– воскликнул Дидерих, оскорбленный в своем чувстве законности.

Но фрау фон Вулков поморщилась:

– Fi donc!* Это привело бы к тому, что молодой граф, то есть Ядассон, объявил бы своего отца психически неполноценным. В третьем акте, который вы сейчас увидите, Ядассон угрожает этим лейтенанту в сцене, по-моему, удавшейся мне. Неужели лейтенанту взять такой грех на душу? А дробление родового имущества? В вашей среде это, быть может, не встретило бы особых возражений. Но у нас, видите ли, многое, невозможно.

______________

* Что вы! (фр.).

Дидерих поклонился.

– Высшие сферы руководствуются понятиями, недоступными нашему пониманию. Да, пожалуй, и пониманию судей.

Президентша кротко улыбнулась:

– И вот лейтенант очень деликатно отказывается от тайной графини и женится на дочери фабриканта.

– На Магде?

– Разумеется. А тайная графиня выходит за учителя музыки. Так угодно высшим силам, дорогой доктор, перед которыми там, - в голосе ее послышались глухие нотки, - остается лишь склониться.

У Дидериха было еще одно сомнение, но он затаил его. Почему бы лейтенанту не жениться на молодой графине без приданого? Дидериха, с его мягким, чувствительным сердцем, такая идиллия вполне удовлетворила бы. Но увы! В нынешние суровые времена иные взгляды на вещи.

Занавес опустился, и публика, поборов волнение, вызванное спектаклем, наградила щедрыми аплодисментами молодого лейтенанта и служанку, - они, конечно, долго еще будут страдать от своей тяжелой участи, ведь они лишены доступа ко двору.

– Это действительно ужасно!
– вздыхали фрау Гарниш и фрау Кон.

Возле буфетной стойки Вулков сказал в заключение беседы с бургомистром:

– Мы еще вправим мозги этой банде!
– Затем тяжело опустил свою лапищу на плечо Дидериху.
– Ну что, милейший доктор, моя жена уже пригласила вас на чашку чая?

– Само собой, и приходите поскорее!
– Фрау фон Вулков протянула ему руку для поцелуя, и Дидерих, совершенно счастливый, удалился. Сам Вулков выразил желание встретиться с ним! Он готов плечом к плечу с Дидерихом завоевать Нетциг!

Пока супруга президента, окруженная восхищенными зрителями, принимала в зеркальной галерее поздравления, Дидерих обрабатывал общественное мнение. Гейтейфель, Кон, Гарниш и еще несколько человек мешали ему. Они - правда, очень сдержанно - давали понять, что пьеса, на их взгляд, чистейшая дичь. Дидериху пришлось выразительно намекнуть на превосходный третий акт, и только тогда они замолчали. Он подробно продиктовал все, что ему было известно о драматурге, редактору Нотгрошену, который очень спешил, - номер газеты уже верстался.

– Если насочините какого-нибудь вздору, я отхлещу вас по щекам вашей же стряпней! Поняли, вы, писака?

Нотгрошен поблагодарил и простился. Кюнхен, слышавший весь разговор, ухватил Дидериха за пуговицу и визгливо затараторил:

– Послушайте, драгоценнейший! Одно только вы должны были еще сказать нашему господину обер-сплетнику...

Редактор, услышав свое прозвище, вернулся, а Кюнхен продолжал:

– Дивное творенье достопочтеннейшей фрау фон Вулков было уже однажды предвосхищено, и не кем иным, как нашим непревзойденным мастером Гёте в его "Побочной дочери"{282}. А высшей похвалы, надо полагать, нельзя и придумать для писательницы.