Верность джиннии

Он снова опустил голову. Как давно он не чувствовал вкуса ее губ… Его поцелуй ласкал ее рот, снова узнавая форму, единственные в мире контуры, сладкие, медовые впадинки.

Наконец он подхватил Марджану на руки, уложил в середине лунной дорожки на ложе и, опустившись рядом, стал ласкать ее губами и руками. Кончики пальцев обводили розовые вершинки грудей и, спускаясь ниже, медленно гладили все ее тело. Он наблюдал, как собственные руки скользят по бледной вздрагивающей коже ее живота. Наконец он растянулся рядом, приподнялся на локте и снова стал ласкать ее живот и бедра.

И Марджана мгновенно ощутила новый прилив желания. Лоно пульсировало жаркой тяжелой болью, заставлявшей жаждать прикосновения этих настойчивых пальцев. Каждая его ласка была невыносимо обольстительной, обжигающе нежной, а скользкий бархат ее лона теперь был полностью открыт его пальцам. И там, где они дотрагивались до этого бархата, разгоралось наслаждение. Потом он сжал ее бедра ногами, и один палец вошел особенно глубоко, заставив Марджану громко вскрикнуть. Ощущения становились поистине невыносимыми.

Изнемогая от страсти, Марджана жадно потянулась к Мехмету, и он ответил на ее призыв. Губы опустились к груди, потом ниже, ниже… прожигая дорожку к самому низу живота. Ниже… еще ниже. Язык осторожно разделил розовые лепестки, и Марджана зажмурилась от неожиданности. Она и не думала, что такое бывает! Но настойчивый язык продолжал воспламенять ее, и она едва подавила стон. Мехмет остановился, чтобы поднять голову.

— Нет, не сдерживайся, милая. Я хочу слышать каждый твой стон.

Она вынудила себя не шевелиться, когда язык снова нашел ее. Подобно темному огню он дразнил, постепенно возбуждая ее. И через несколько мгновений ее бедра уже напрягались, выгибаясь под огненной пыткой. Наслаждение росло и копилось, пока Марджана не лишилась остатков разума. Она металась, словно в лихорадке. Собственное тело больше ей не принадлежало.

И когда первые судороги сотрясли ее, она попыталась отодвинуться, уйти от опаляющей ласки, но он по-прежнему твердо удерживал ее, не давая ускользнуть. И продолжал ублажать ее. Ее затрясло, когда язык скользнул внутрь еще глубже. Марджана безумно вскрикнула.

— Да, кричи для меня, кричи громче, любимая, — хрипло прошептал Мехмет.

Марджана беспомощно повиновалась. Волны наслаждения захлестывали ее — наслаждения столь утонченного и непереносимого, что, казалось, она вот-вот взорвется изнутри. Наконец он поцеловал ее в последний раз, впиваясь губами в нежную плоть, воспламеняя в ней огненную бурю. Потрясенная, Марджана снова изогнулась, напрягаясь из последних сил, и рухнула с головой в море безумного наслаждения.

Не в силах пошевелиться, она лежала с закрытыми глазами, тяжело дыша, облизывая пересохшие губы. Потом он снова стал осыпать поцелуями ее раскрасневшееся лицо, и она ощущала его удовлетворение. Удовлетворение мужчины, подарившего своей женщине утонченный экстаз.

И, к удивлению Марджаны, снова лег на спину, не делая попыток поцеловать ее. Она сама не знала, почему поняла, что на этот раз он предоставляет ей свободу действий. Девушка приподнялась и жадно оглядела его, восхищаясь игрой упругих мышц на бронзовых плечах и груди. Повинуясь неодолимому порыву коснуться его, она дала себе волю. Его кожа казалась гладким шелком, плоть была упругой и трепещущей под ее ладонью.

Марджана счастливо вздохнула, второй раз в жизни ощутив истинный смысл своей женской власти. Но когда попыталась погладить его, Мехмет перехватил ее руку.

— Ты знаешь, что значат для меня твои прикосновения? — хрипло спросил он.

Наверное, то же самое, что его прикосновения — для нее… Словно она факел, ждущий первой искры. Марджана была уверена, что он испытывает то же самое. Она почувствовала пульсирующее напряжение его тела, когда он привлек ее к себе, так, что она распростерлась на нем. Жар, ошеломляющий и первобытный, охватил их.

— Мехмет, пожалуйста…

Второй просьбы не потребовалось. Он немедленно перевернулся, подмяв ее под себя. Она наслаждалась его тяжестью, уверенной силой его тела, заставившей ее ощущать себя хрупкой, желанной и непривычно беспомощной. Его пылкий взгляд окончательно лишил ее воли. Она попыталась закрыть глаза, но он тихо приказал:

— Нет. Смотри на меня. Я хочу видеть твои глаза.

Медленно раздвигая складки ее лона, он стал медленно входить в нее. В его глазах сверкали огонь и нежность, и она не могла на него наглядеться.

Он снова стал двигаться, медленно, мощно. Грудь задевала ее напряженные соски, а тяжелые бедра придавливали к кровати все сильнее. Его плоть проникала до самого основания, и вскоре пламя, которое, казалось, только что утихло, стало разгораться с новой силой. Они стали единым целым, выгибаясь в слаженном ритме. Скоро она уже то ли плакала, то ли просила… Он наклонил голову, и ее губы раскрылись, принимая его жаркий дерзкий язык. Марджана исступленно вернула ему поцелуй, одержимая его прикосновением, запахом и вкусом. Лихорадка его обладания, настойчивость губ казались небесным блаженством.

Его губы продолжали мучительную пытку, вознося ее к неведомым ранее высотам. Тело пульсировало желанием наслаждения, таким сильным, что девушка сходила с ума. Он заразил ее лихорадкой этого желания. Дикой, неистовой, яростной.

Желание Мехмета было столь же велико. Он восторгался ее стонами, голову кружил каждый ответ ее тела. Ему хотелось врезаться все сильнее и глубже, больше он не мог сдерживаться. Куда девались нежность и неторопливость его ласк! Он брал ее, брал безжалостно, врываясь победителем в покоренную крепость, и Марджана царапала его спину, отвечая на буйство насилием.

Когда она вскрикнула, он поймал губами жалобный звук, жадно целуя ее, упиваясь криками обезумевшей женщины. И содрогнулся в сладостных спазмах, рыча и задыхаясь. Экстаз, первобытный и ослепляющий, накрыл обоих раскаленным взрывом, сотрясшим тела.

Мехмет бессильно обмяк на ней, хрипло прошептав ее имя, слыша лихорадочное биение ее сердца, настоящее эхо биения его собственного, ощущая повлажневшую от жара и ярости его обладания кожу, раскрасневшуюся от только что пережитого блаженства.

— Я совсем с ума сошла, — прошептала она.

Именно то, что чувствовал он сам, находясь в ней, — полную свободу, безумное желание брать и владеть. Других мыслей у него не было…

Наконец, найдя в себе силы отодвинуться от нее, он поцеловал ее в лоб и прижал к себе. И долго лежал молча, потрясенный только что пережитым наслаждением. Такого взрыва страсти он не испытывал никогда в жизни. Бездумно потерялся в Марджане, как ни разу не терялся ни в одной женщине. И снова жаждал того же самого, хотя понимал, что она слишком неопытна для такого накала.