Вернуть мужа. Стратегия и Тактика

– Добрый вечер!
– широкая улыбка мужчины, возвышающегося надо мной, демонстрирует мне не только его отличное настроение, но и радостное ожидание моей реакции. Заметьте, не смущенно-скромное, не предупредительно-сомневающееся. А ожидание, совершенно не соответствующее моменту. Как будто мы договорились о встрече заранее, причем по моей инициативе.

– Добрый?
– переспрашиваю я, запрокинув голову и глядя в его довольное лицо.

– Я принес, - докладывает мне Кирилл.

– Принес?
– снова переспрашиваю: первая реплика партнера по диалогу ничего мне не объясняет.

– Думаю, эти подойдут, - убежденно говорит мужчина.

– Эти?
– уточняю так, на всякий случай. Начинаю сомневаться, что игра в наводящие вопросы принесет мне победу. Может быть, мне сон снится с перепоя? Все-таки я девушка малопьющая. А тут две щедрые дозы коньяка в кофе...

– Для новорожденного и старше, - поясняет Кирилл, перекладывая из одной руки в другую большой пакет.

– Старше?
– выбираю я слово для очередного вопроса, но, видимо, ошибаюсь в выборе.

– Ну, после двадцати одного дня уже не новорожденный, - уверяет меня нежданный гость.

И тут я, решив сломать сценарий нашей странной беседы, находчиво спрашиваю:

– Кирилл?

Легендарный (для Мышильды, а значит, для всей моей семьи) баскетболист наконец перестает улыбаться и с тревогой начинает вглядываться в недоуменное выражение моего лица.

– Варвара?
– растерявшись спрашивает уже он.

Так. Приехали. Происходящее начинает серьезно напрягать, даже пугать. Я впервые искренне понимаю кэрролловскую Алису. Вот не просто восхищаюсь философским абсурдистским юмором, а именно понимаю, как это: оказаться в компании с существами, ведущими с тобой странный разговор так, как будто ты в теме. Сути беседы ты не улавливаешь, но из вежливости поддерживаешь.

– Думаю, подойдет!
– горячо уверяет меня Кирилл, резким выпадом протягивая пакет, будто испугавшись, что я передумаю брать.

Неужели алкоголь так долго остается в крови? Был полдень, когда я села завтракать. Сейчас почти одиннадцать часов вечера. Нет, ерунда.

– Что это?
– с опаской гляжу на белый пакет с черной надписью "Усы, лапы и хвост". И меня осеняет.

– Коко Шанель?- догадываюсь я.

Теперь из смыслового отрезка нашего странного диалога выпадает Кирилл. Он смотрит на меня с тревогой, в глазах беспокойство и что-то вроде сострадания: так смотрят на больного родственника, неожиданно догадавшегося о своей тяжелой болезни.

– Котенок Коко, - терпеливо поясняю я.
– Шанель надо добавлять обязательно, а то какой-то цыплёнок получается. А это мой котёнок.

– Ваш?
– мило смущается великан, показывая две прелестные ямочки на щеках. (А Мышильда - девушка со вкусом!) - Ну, теперь он, конечно, ваш... я сюрприз хотел сделать... Потом только сообразил, что вы, может, не рады. Вот смеси купил, чтобы малыша кормить.

Ой! Кормить! Господи! Я же проспала весь день, про котёнка ни разу не вспомнила, ему же еду надо принимать по часам!

Правильно говорил папа: меня надо лечить принудительно от рассеянности, забывчивости, погруженности во внутреннее в ущерб внешнему, лучше электричеством. Это он погорячился, конечно, переволновался тогда за нас с Мышильдой.

Пятнадцать лет назад.

Было раннее субботнее утро. Мы вдвоём с сестрой уехали на дачу от разгневанной Риты, замучившей Машку придирками и рекомендациями воспитательного характера. Девчонке было всего семь лет. Мне уже четырнадцать. Она попросила спрятать ее от матери - я спрятала. На бабушкиной даче. Отец с Ритой и бабой Лизой даже не догадались, что искать нас надо там. Ноябрь все-таки, а мы туда с октября традиционно почти не ездим. У родителей была своя дача, Ритина, на которой она упражнялась в огородничестве. Помню, что только сортов помидоров в теплицах у неё было более двадцати.

Даже не знаю, что меня подвигло на организацию такого опасного приключения, скорее всего, всегдашнее чувство протеста, появляющееся неожиданно и пугающе, как черт из табакерки.

Сначала все шло хорошо: мы на электричке добрались до нужной нам станции и пошли к дачному поселку, играя "в слова". Ноябрь в том году был холодным и малоснежным. Голая земля застыла и заиндевела, была скользкой, как снежный наст.

Дом мы открыли, найдя запасной ключ в "заветном" месте, в тайнике под крыльцом. А вот ключ от сарая с дровами найти не смогли. В огромном двухэтажном деревянном доме с двумя печами и одним камином нечем было топить. Совсем. Правда, через пару часов, когда у Мышильды покраснел нос и посинели губы, у меня возникла мысль топить книгами, но я не решилась. Подошла к книжной этажерке, погладила плохо гнущимися пальцами темно-коричневые корешки одного из пятидесяти томов юбилейного издания Маркса и Энгельса. Потом достала и полистала. Меня смутил год издания - 1954. А вдруг для бабушки эти книги дороги? Иначе зачем бы она их хранила? Баба Лиза легко избавлялась от хлама, старых вещей, говоря, что они "тянут нас назад, в прошлое". Но к некоторым относилась с уважением, трепетом и хранила всю жизнь. Может, это антиквариат? Нет. Пока потерпим.

Чтобы отвлечься, начали играть "в стихи" по системе нашей бабушки. Благодаря ей я их знаю сотни. Надо терпеливо повторять за ней строчку за строчкой. А она считает, с какого раза я запомнила стихотворение целиком. Чем меньше попыток, тем дороже награда: обычно это самые разные вкусняшки.

Я начинаю, а Мышильда послушно повторяет за мной:

Сусальным золотом горят

В лесах рождественские елки,

В кустах игрушечные волки

Глазами страшными глядят.

Глаза Мышильды округляются. Вот я бестолочь, зачем Мандельштама выбрала? Ладно, дальше она вообще не поймет:

О, вещая моя печаль,

О, тихая моя свобода

И неживого небосвода

Всегда смеющийся хрусталь!

Сестра быстро, за два повторения, справляется с первым четверостишием. Со вторым с четырех повторов. Вот только наградить мне ее нечем.

Мы побегали по дому, поиграли во все, что можно. Но холод, голод и темнота за окном сделали свое дело: мы устали, замерзли, проголодались и стали бояться.

Да. Так "находчиво" придумав поход на дачу, я не взяла с собой еду. Ни крошки. Я вообще про нее не вспомнила. Электрички уже не ходят. В город мы сможем вернуться только утром. Если дождемся утра. Мышильда начала ныть и проситься домой, вдруг вспомнив, что мама Рита будет ругаться, а ей не хочется, вот до слез не хочется ту огорчать.

– Мы сейчас пойдем в домик к сторожу. У него тепло, и он нам поможет, - успокоила я сестру.

Сторожа дачного поселка мы с Мышильдой, честно говоря, недолюбливали и даже боялись. Он терпеть не мог детей и в ужасе смотрел на нас, бегающих летом по поселку, как на вырвавшихся из загона овец. Таких же сообразительных и трудно собираемых в одну кучу. Мы прозвали его дачку домиком дядюшки Ау. Он и похож на него был немного: неизменно, круглый год, в большом сером свитере крупной вязки, с длинными седыми волосами до плеч и старой фетровой шляпе.

– Да!
– обрадовавшись, согласилась Машка.
– Давай к нему, а то совсем холодно.

Мы не успели дойти до домика сторожа - приехали родители. Выскочившая из машины Рита схватила Мышильду в объятия. Отец долго не выходил, видимо, собирался с силами, чтобы не порвать меня на британский флаг.

Михаил Аронович как-то объяснял нам с Вовкой, откуда пошло это выражение. Мы спросили его сами, очередной раз напросившись разглядывать фарфоровую коллекцию.

– О! Чем вызвано такое оригинальное любопытство?
– поинтересовался старый врач и, узнав, что именно это сделает с нами учитель по истории, если мы всем классом "митрофанушек" не пересдадим зачет, рассмеявшись сказал: