Вернуться в Антарктиду

Выяснить все подробности Грачу не удалось, но Вик успел упомянуть про преследовавших Милу бандитов и парня в берете и с перстнем.

– Пасли ее долго и похитили по приказу французского атташе, каким-то макаром оказавшегося в Башкирии, - сказал Вик. – Мила им нужна позарез, но отчего – не пойму. Попробую завтра напрячь Мухина.

– Кир, конечно, голова, но ты бы лучше ее напряг, вдруг вспомнит чего, - посоветовал Грач. – Не может быть, чтобы Мила ни разу не сталкивалась с этими окольцованными. Конечно, сектанты при посторонних не особо распространяются, но наверняка же предпринимали попытки обратить Москалеву в свою веру. Ну, раз она им так дорога.

– Мила может что-то забыть или не знать, особенно, если конечная цель не она, а ее супруг.

– Тогда напряги Пат. Зуб даю, что Патрисия об этом типе наслышана со времен Парижа.

– Да, меня сильно смущает, что Пат промолчала, - вздохнул Соловьев. – Не верю, что январская диффузия, затронувшая Францию, настолько все изменила.

– А меня смущает Милкина смерть, - прямо заявил Грач. – У них Солнечный клинок, и они меняют реальность. Чисто как мы тут пытаемся на что-то повлиять. Что если Мила для них – это главный элемент мозаики?

– Прозерпина?
– пробормотал Вик с сомнением.
– Божество посмертного возрождения и королева подземного царства… Но кто тогда король?

– Я не силен в греческой мифологии…

– В римской, - на автомате поправил Вик. – У греков была Персефона, дочь Зевса.

– В римской тоже. Но раз эти ненормальные носят на пальце кольца с символами, гоняются за ритуальными культовыми предметами и по уши увязли в мистицизме, как фашисты из «Аненербе», то они вполне могли так поехать кукушкой, чтобы принять живую девушку за воплощение их божества.

– Может быть... Поэтому мне и нужен Мухин, Вов. Он лицо не входящее в узкий круг приближенных к директорату и потому вне подозрений. Простой стажер. Ты присмотри завтра за Милой, пожалуйста. Не хочется ее таскать по территории. Не знаю, как отреагирует.

– Без проблем, - пообещал Грач. – Сразу после утреннего полигона. Тем более, что я печенкой чую: нас ждет крупная заварушка.

– Дай бог, еще пронесет.

– Не пронесет, Вик, увы, не пронесет...

И вот теперь стремительными шагами он летел к выходу, сознавая, что помощь Москалевой сейчас гораздо важней всех прочих его неотложных дел.

Улица поселка встретила моросью и порывами холодного ветра. Грач натянул капюшон.

– Электрокар возьмем? – спросил охранник. – Или как обычно?

– Нет, сегодня надо как быстрей!

Подъезжая к Фуксии, Грач в который раз напрягся, ощущая неладное. Тяжким бременем навалилось на плечи предчувствие близкой беды, сдавило в груди. Борясь с головокружением, он спрыгнул на ходу и побежал, уже понимая, в чем причина, и зная, что не успел. Мила Москалева, маленькая свечка, полыхнула, превращаясь в огромный огненный шар, и разлетелась цветными искрами по горам и долам. Это грозило поставить крест на всех их замечательных планах.

К счастью, всеобщего переполоха пока не случилось. Охранник Москалевой мирно курил у крыльца.

– Куда? – сурово спросил он. – Да еще на таких скоростях?

– У меня срочное дело! – Грач попытался обойти привратника, но тот заступил дорогу.

– Внутри Людмила Москалева. Вам вообще позволено встречаться с ней в одном помещении?

– Не запрещено, - ответил Володя. – А все что не запрещено, разрешено. Дай пройти!

Услышав их голоса, на крыльцо высунулся Кирилл. Вид у него был взлохмаченный, а глаза нервно сияли:

– Володя! – выпалил он, подыгрывая.
– Проходи скорей! Да пустите его! Он ко мне, мы договаривались!

Грач, не мешкая, проскользнул в дом, и Кир проворно заперся, отдуваясь – как будто это он только что бежал со всех ног, а не Грач.

– Где она? – Володя, не дожидаясь указаний, ломанулся в комнату.

Впрочем, можно было и не торопиться – все, что должно было свершиться, уже свершилось. Возбужденный и несколько растерянный Кир последовал за ним.

– Я на диван ее переложил. Вов, я не знаю, что делать…

– Успокоиться.

Грач уже увидел Милу на кожаном диване. Девушка лежала навзничь и, кажется, пребывала без сознания.

– Она среагировала на диффузию. У меня весь экран красным залило, а она упала и стала биться в судорогах.

– В судорогах? – Грач на секунду отвлекся. Он проверял пульс, оттягивал веко, но новость про судороги выходила за рамки его былого опыта. Подобных припадков с ним самим не случалось.

– Да, я ей карандаш в зубы засунул, чтобы язык не прикусила. А когда все прекратилось, перетащил с пола на диван. Еще я Вику позвонил на мобильник.

Грач вспомнил, что «в миру» у всех имелись мобильники, отчего он, полдня проводящий в изолированных помещения, давно отвык. Со всеми своими контактами, включая жену, ему приходилось общаться исключительно через дежурных или по рации.

– Это правильно. Окно открой, ей свежий воздух нужен.

– Ага!
– Кир бросился к окну.

– Да не это! С той стороны, где охранников нет.

И тут Мила дернулась, запрокидывая подбородок, и застонала. Звук, вырвавшийся из ее горла, оказался настолько жутким, что по спине у Грача побежали мурашки. Он отпрянул, хватаясь одной рукой за спинку, а другой прижимая Москалеву к дивану. Девушка снова начинала биться в припадке.

– Карандаш дать? – нервно выкрикнул Кирилл.

– Да будь ты проклят! – взвыла Мила, пугая всех. – Убийца!

– Я?! – возмутился Мухин.

– Она не тебе! – Грач навалился на Москалеву двумя руками, вцепившись в плечи. – Мила, борись! Борись, черт тебя подери!

– У нее галлюцинации что ли? – пробормотал юноша, пятясь от них.
– У тебя так тоже бывало?

У Грача так не бывало, и он был растерян не меньше, но ждать, когда придет Соловьев, посчитал опасным. Вжимая Москалеву в обтянутый скрипучим кожзамом матрас, он удерживал ее за плечи, но потом, рискнув, уперся лбом в ее лоб.

Огненный вихрь ворвался в мозг, ослепляя и опаляя. Сквозь немыслимую боль разноцветных всполохов он вдруг четко увидел незнакомое помещение. Оно было просторным, со стенами, обитыми деревянными панелями, и темными книжными шкафами, скомпонованными по двое. Между шкафами стояли музейные витрины, за стеклами которых что-то выставлялось. Что именно, Грач не мог различить, слишком далеко и ракурс неудобный. Над головой горела люстра, заливая пространство желтоватым теплым светом, но неожиданно вид загородило искаженное ненавистью мужское лицо.