Вернуться в Антарктиду

«Пусть мы и живем внутри иллюзии, но мы в состоянии ее вскрыть и даже изменить по нужному трафарету!» - утверждал он. Это приводило в ужас оппонентов: как это – «мир иллюзия»? Коммунизм, партия, пролетариат – это тоже иллюзия?! И как вы, товарищ физик, собираетесь ее вскрывать и изменять?

Просто удивительно, что с такими «скандальными взглядами» Соворотову позволили поехать на антарктическую станцию, чтобы изучать суперсекретный артефакт. Но, видимо, ситуация требовала кого-то с нестандартным мышлением. Замшелые академики, увешанные наградами, совершенно не годились.

В Антарктиде Соворотов взялся за дело с энтузиазмом. Он был уверен, что перед ним находится устройство для путешествия между мирами. Не имея ключа, они не могли его включить, но подозревали (опираясь на невнятные намеки из древних текстов), что его способны оживить звуки музыки или вибрация – надо лишь правильно подобрать колебания звуковых волн. «Мы проникнем в иные миры! – смело заявлял Соворотов. – Мы сделаем это, чтобы доказать, насколько прав Шредингер со своим котом в коробке. Мы найдем эталонную вселенную!»

Демидов-Ланской и сам не отказался бы обнаружить среди бесчисленного количества вариаций свою эталонную версию, однако для него все это долго оставалось абстрактными умствованиями, пусть и имеющими под собой сносную математическую базу. Он изучал артефакт отстранённо, желая, скорее, удовлетворить научное любопытство, чем кого-то осчастливить. Но Иван догадывался, что для Патрисии все выглядело иначе.

Патрисия стремилась найти мир, в котором ее муж, Павел Долгов, остался жив. Павел играл для нее роль кота Шредингера, ведь квантовый процесс – случайное событие, предсказать его невозможно, но возможно описать произошедшее с Павлом так, чтобы определить его шансы на выживание и открыть дверь туда, где эти шансы максимально велики.

Иван не брался судить, права ли она и должна ли идти на поводу личных желаний за государственный счет. Он даже ни разу не задавался вопросом, что она будет делать с «ожившим» мужем, когда рядом с ней уже находится другой мужчина? Иван просто решал для нее задачи, стараясь делать это максимально быстро и хорошо. «Черное солнце» было для него всего лишь инструментом познания мира.

(Сноски. *Образ ученого Соворотова имеет реальный прототип - советского авиаконструктора и физика-теоретика Роберта Ороса ди Бартини. Он был потомком итальянского аристократа (родился в 1897 году в семье барона), коммунистом, уехавшим из фашистской Италии в СССР, где стал известным ученым. Бартини придумал более 60 видов необычных самолётов, из которых в серийный выпуск пошёл только один. Еще он занимался космогонией, философией, знал 12 языков, писал стихи. «Чтобы догнать далеко ушедшую вперёд страну, не надо бежать ей вслед, надо бежать наперерез» - таков был его девиз. Изложенную в главе гипотезу о шести измерениях Бартини высказал задолго до возникновения Теории суперструн (кстати, в классическом варианте Теории суперструн было тоже шесть измерений).Бартини умер в ночь с 4 на 5 декабря 1974 года. Когда его тело два дня спустя было найдено на полу ванной, из крана шла вода, а на кухне горел газ. По заключению милиции, смерть была внезапной и случайной, однако Бартини именно в ту ночь написал завещание, в котором просил запаять все его бумаги по теме, над которой он работал накануне, в металлический ящик и не вскрывать его до 2197 года. Почему он назвал именно эту дату, осталось загадкой.

**В 1935 году физик Эдвин Шредингер предложил мысленный эксперимент, согласно которому кот, находящийся в коробке, может считаться живым и мертвым одновременно, пока никто не заглянул в эту коробку. С его помощью он иллюстрировал проблему так называемой «Копенгагенской интерпретации», предполагающей, что коллапс волновой функции происходит, когда частица подвергается наблюдению, измерению или каким-то иным образом взаимодействует с обычным миром. В 1957 году Хью Эверетт предположил, что господствующие представления ошибочны, и волновые функции на самом деле не коллапсируют. Тогда все вероятности продолжают существовать, и Вселенная делится всякий раз, когда гипотетический наблюдатель фиксирует результат для той или иной частицы.

Комментируя Теорию струн и гипотезу о Мультивселенной, известный популяризатор науки физик-теоретик Митио Каку писал: «Существует бесконечное число других вселенных и планет Земля, и бесконечное число копий всех нас. Если это правда, то одновременно происходят все возможные варианты развития всех жизней. В каких-то вселенных, которые называют «мультивселенной», ваша копия живет абсолютно также, но в других все может быть немного по-другому. Все, что физически возможно, происходит в другой параллельной вселенной. Это значит, что где-то Элвис Пресли жив, а Джордж Буш является баскетбольным комиссионером. Возможно, в какой-то вселенной мы вообще не существуем»)

15.4

15.4/5.4

Поначалу Ивану Демидову-Ланскому поручили работу в отделе, где занимались узкой темой двигателей на новых физических принципах. Там изучали так называемое «поле гравитационного магнита». Однако с появлением Владимира Грача, его обязанности значительно расширились.

Владимир Грач был «глазом урагана». Вокруг него постоянно бушевало неустойчивое поле квантовых флуктуаций, что порождало искажения реальности, выливающиеся в опасные техногенные катастрофы. Пат создала под него отдельный подпроект «Циклон» и попросила Демидова-Ланского возглавить его.

– Грачу нужны не только медики и биологи, - сказала она, - нужен еще и человек широких взглядов, с дипломом квантового физика, чтобы здраво оценивать все схемы и предложения, направленные на стабилизацию континуума.

Иван сначала попытался отказаться, упирая, что хоть и имеет соответствующий диплом, ему ближе работа инженера-механика.

– Я только-только стал разбираться в тонкостях проектирующегося двигателя. Появилась идея, как именно усовершенствовать механизм по управлению флуктуациями поля и тем самым уменьшить инерцию. А вы предлагаете мне все бросить и уйти с головой в метафизику?

– Это очень важно. И не только для Грача, но и для меня в первую очередь, - подчеркнула Пат, устремляя на него один из тех самых затянутых поволокой взглядов, которым Иван не смел сопротивляться. – Мы, выжившие, должны держаться вместе, потому что за нами следует наблюдать.

– Наблюдать за вами? За вами тоже, Пат?!

– Конечно. Мы все своего рода пришельцы, отразившиеся в глубине квантового зеркала. Любое зеркало искажает, и это значит, что мы можем носить в себе непроявленный источник диффузии. Грач стал первым, но второй могу стать я.

– Но я мало пониманию в нейробиологии...

– Медики уже набросились на своего пациента, как пираньи. Вы нужны Грачу, чтобы они не переусердствовали. Вы всегда будете помнить, что Володя живой человек, а не просто объект для экспериментов. Я бы поставила на «Циклон» Соловьева, но он не физик, ему не победить в бесконечной игре квантовых зеркал. К тому же, он – один из нас.

Компетенции Соловьёва и впрямь были неглубоки. Демидов-Ланской отдавал должное его выдержке и коммуникабельности, но в глубине души считал поверхностным дилетантом, нахватавшимся по верхушкам в различных областях. Персонал «Ямана», включая охрану, относился к Соловьеву с почтением, почитая едва ли не за гения, но Иван знал, насколько эта «гениальность» близка к шарлатанству, поскольку проистекала из умения пустить пыль в глаза.

Патрисия тоже это знала, потому и предпочла обратиться к нему.

Короче, Иван согласился, но работа над «Циклоном» долго не приносила ему удовлетворения. Грач оказался трудным и нервным пациентом. Демидов-Ланской склонялся к мысли, что именно посттравматический синдром и несдержанность являются истинными источниками техногенных катастроф. Это было ненаучно и необъяснимо, тем не менее, прослеживалась корреляция между вспышками ярости экс-солдата и очагами диффузий.

Приходилось признать, что Грач неуклонно превращался в человека, способного убивать не то что взглядом, но с помощью отдельной эмоции. Обещание создать «живое оружие», данное Патрисией высокопоставленным чинам, переставало звучать как «голимые враки», сказанные для пущего эффекта ради пополнения бюджета.