Вернуться в сказку
Шрифт:
***
Делюжан всё утро чувствовал себя не слишком хорошо. Все эти балы, приёмы, маскарады изматывали уже пожилого первого министра, утомляли его, делать какие-то дела после этих нескольких часов, проведённых на публике, было практически невозможно, а дела накапливались, и мужчина боялся, что через какое-то время они могут лавиной обрушиться на него. Делюжан предпочитал всё делать спокойно и размеренно, без излишней беготни, без какой-либо суеты. Только так можно быть уверенным в правильности своих действий, в их целесообразности, быть уверенным в том, что всё должно получиться. Делюжан едва мог встать сейчас с постели, хотя было уже довольно много времени. Голова не болела, но во всём теле присутствовала такая слабость, что первый
— Зарина! — окликнул он служанку, протиравшую пыль в коридоре. — Принеси кофе в мой кабинет. Завтракать я не буду.
Девушка поклонилась и побежала выполнять приказ министра. Мужчина почти был готов улыбнуться. Зарина была похожа на его дочь. Так же, как и Хоффман был похож на его сына. На ту семью, которую у Делюжана отняли пятнадцать лет назад. Он постоянно держал перед глазами этот облик, этот блик всех своих родных, а если что-то забывал, портреты напоминали ему. Милая белокурая девушка, всегда улыбающаяся, с открытым добрым взглядом, его дочь Лирта… Смышлёный и молодой парень, Яков, ставший по собственному желанию военным, миновав все запреты отца, и проводивший теперь всё меньше времени дома… Строгая и уже немолодая женщина, Милана, всё ещё горячо любимая, воспитавшая двух детей первого министра… Их троих не было уже пятнадцать лет. И Делюжан корил себя за то, что настоял на том, чтобы его сын прибыл из полка в тот день домой. Если бы он этого не сделал, то, возможно, хотя бы один его ребёнок был бы жив…
Изменить прошлое теперь уж невозможно. Делюжан не сможет вернуть себе семью, как бы ему того не хотелось… Только больнее становилось и оттого, что тот взрыв во дворце должен был убить самого министра, а не его семью. И мужчина не понимал, почему вдруг у него появились настолько важные дела, что он на полчаса задержался. Взрыв прогремел, когда министр подходил к своему дому. Все в доме оказались уже мертвы. Лирта, Яков, Милана, все слуги… Все были мертвы. Министр не мог простить себе того, что не пришёл раньше. Тогда ему бы не пришлось мучиться долгими вечерами теперь в полном одиночестве в свои почти семьдесят лет…
— Ваш кофе, мистер Делюжан, — сказала Зарина, входя в комнату. — Вам принести ещё чего-нибудь?
Министр жестом показал, что больше ничего не желает и девушка может идти. Та поклонилась и вышла из кабинета. Зарине было семнадцать лет. Ровно столько исполнялось Лирте в день смерти… Яков по какой-то причине не мог прийти тогда, но именно он, первый министр, настоял на том, чтобы сын обязательно пришёл, чтобы обязательно присутствовал рядом со своей сестрой в такой знаменательный день… Почему всё получилось именно так? Разве взрыв не мог грянуть в другом месте? В кабинете самого Делюжана, в столице, когда он работал, например… Или где-то ещё — на улице, в карете, в кофейной, куда каждый день ходил министр… Где угодно, только не там, только не в доме на Сосновой поляне, где жила семья Делюжана… Где угодно, только не в том доме.
Министр всё ещё жалел о том, что произошло тогда. Впрочем, куда более странным было бы, если бы он не жалел об этом. Его семья… Его дети… Всё безвозвратно ушло. И остался только он, семидесятилетней старик, управляющий государством, которое, фактически, теперь заменяло ему всё: семью, жизнь, любовь… Он жил так, как предписывал закон. Ровно так и никак иначе. Просто потому, что ничего, кроме этого, ему и не оставалось. Он мог только сидеть здесь, в этом кабинете, и думать о том, что ничего другого ему не оставалось.
Молодой человек стоял перед отцом и хвастался тем, что его приняли, а значит, уже скоро должны назначить командиром. Его сестра, бледная худенькая девочка, светленькая, вечно напуганная, стояла рядом и заворожено
наблюдала за этим. Женщина, вышедшая в тот момент и увидевшая сына, ахнула. Правда, видимо, он была не слишком то рада тому, как выглядел сейчас её ребёнок.— Подумай, что отец тебе скажет, Яков! — укоризненно сказала она. — Ты же знаешь, он всегда был против твоей идеи стать военным!
Парень усмехнулся и, подойдя к сестре, что-то шепнул ей на ухо. Девочка кивнула и будто бы взлетела по лестнице, помчалась в кабинет отца. Парень засмеялся и развёл руками. Женщина покачала головой. Её сын всегда был слишком своевольным, своенравным, из-за этого он всегда впутывался в огромное множество разнообразных конфликтов… Милану беспокоило это. Её мальчик не мог найти общего языка даже со своим отцом. Что говорить о ком-то другом? Её ребёнок почти всегда лез туда, куда ему лезть не следовало.
— Яков! — услышала расстроенная женщина голос своего мужа. — Яков! Я думал, мы с тобой обо всём поговорили!
Милана вздохнула. Этот тон её мужа, отца её детей, означал только одно — тот сильно рассержен, а значит, Якову обязательно влетит за его дерзкую выходку. Парень же только смеялся. Сколько помнила женщина, её сын почти никогда не унывал, всегда был в центре всех событий, всегда умел поднять остальным настроение. Всем, кроме своего отца, который по своей натуре был человеком куда более спокойным и не желал каких-либо перемен.
— Отец! — воскликнул Яков, всё ещё смеясь. — Ты сам не выполнил своего обещания! Ты подавал документы на моё зачисление в министерство, а мы договаривались на кое-что другое, если ты помнишь!
Лирта укоризненно посмотрела на брата. Тот смеялся. Тот всегда смеялся. Особенно тогда, когда затевал спор с отцом. А Милана лишь вздыхала— когда её муж и сын начнут ладить, как подобает нормальной семье?…
Делюжан с грустью смотрел на фотографию сына, стоявшую у него на столе. В последние пять лет жизни Якова они слишком сильно ссорились, они никогда не находили общий язык, и Милана так расстраивалась из-за этого… Сейчас министр отдал бы всё, чтобы его семья снова была с ним. Так же, как и раньше…
— Зарина! — крикнул мужчина. — Принеси мне ещё кофе!
Про себя министр думал, что только работая, отдавая и выполняя приказы, он может чувствовать себя так же, как и раньше. Хотя бы чувствовать. Каждый раз осознавать для себя то, что как раньше никогда не будет, было пыткой. Делюжан чувствовал, что не сможет выдержать воспоминаний о семье, каждый раз с новой силой и особенно болезненно накатывавших на него.
***
Альфонс Браун нервничал. Он сейчас находился в королевском дворце. Он сейчас мог найти Марию. Но той нигде не было. Нигде… Тюрьма была пуста. В ней не было абсолютно никого, все камеры пустовали, там даже было чисто, хотя, когда Ал заходил туда в прошлый раз, там было ещё более неприятно находиться… Низкие своды, будто бы давящие, будто бы пытающиеся раздавить, уничтожить другого человека, будто бы готовые разрушить всё, что было создано матерью-природой, полумрак, из-за которого создавалось впечатление, будто бы это даже не тюрьма, а ад, адский холод, благодаря которому редкий узник раньше осмеливался уснуть, и абсолютная тишина… Альфонс был удивлён. Когда он был тут в прошлый раз, тут было куда более шумно… Более шумно…
Если Мария была тут одна, подумалось Алу, она наверняка молчала. Молчала просто потому, что говорить что-то в подобной ситуации представилось бы ей излишним… И парню показалось, что, если он сейчас выкрикнет её имя, позовёт её, она может услышать и ответить ему… Она же всегда отвечала…
— Мария! — крикнул Альфонс. — Мария!
И ему ответило только эхо. Никто более. Звук пронёсся по подземелью, достиг дальней стены, ударился о неё и отправился назад… Мария услышала бы его. Тогда… Что могло с ней случиться? Ал выдохнул, снова набрал полную грудь воздуха и снова крикнул. И опять ответа не было. Как и в прошлый раз.