Вернуться в сказку
Шрифт:
— Так не бывает! — усмехнулся мальчик беззлобно. — Мария! Ну неужели ты не понимаешь, что всё то, что происходит в книжке — выдумка? Не бывает выдуманных королевств! И выдуманных королей тоже не бывает…
Девочка разозлёно посмотрела на него. Потом ударила по голове своим блокнотом и слезла с ветки, успев при этом ободрать ещё и свой локоть. Ранка стала кровоточить, но Марии, казалось, было не до этого. Она направилась к своим любимым качелям. Согнав какого-то незнакомого мальчика с них, Мария уселась и снова стала что-то писать. Ал пошёл за ней. Он уже давно привык к такому поведению подруги. Они познакомились уже давно, как им казалось, и могли спокойно называться старыми друзьями… Сейчас Мария слишком злилась, и оставлять её одну было опасно. Так что, Ал старался не отставать…
Если с этой упрямой девчонкой что-то произойдёт, то он будет виноват. А быть виноватым совсем не хотелось… А Мария,
История мира часто вершится в кабинете одного лишь человека. В небольшой комнатке, которая вряд ли особенно больше какой-либо другой. В комнате с большими окнами, тяжёлыми гардинами и монолитными стульями и столами… В комнате, где редко бывает слишком темно или слишком светло — всегда царит некий полумрак, что-то среднее между так называемыми «темно» и «светло»… Нередко, история вершится в богато украшенных кабинетах королей, герцогов, графов… Нередко именно в этих комнатках происходит то, что можно считать как началом войны, как началом мира… Не всякий человек может выдержать тот спёртый тяжёлый воздух этих душных кабинетов, в которых, кажется, происходит вся жизнь и вся жизнь пролетает, будто бы зря… Иногда кажется, что стены начинают давить на человека, заставляют его чувствовать себя не только не защищённым от всех внешних опасностей, но и как будто бы ещё более уязвимым. Ковры с яркими причудливыми узорами, после некоторого времени кажущиеся до ужаса раздражающими. Дубовые грубые столы, слишком простые, но зато очень крепкие.
Теодор Траонт предпочёл что-нибудь несколько менее долговечное, но более красивое и изысканное. Пожалуй, тут сказывались детские годы, проведённые в поместье сестры, всё старавшейся делать красиво. Теодор ненавидел вещи, которые хоть как-то выбивались из его понятий об изысканности. Кажется, будет неплохо полностью сменить интерьер этого кабинета.
Теодор в который раз перечитывал письмо Кассандры. Она писала ему о том, что, возможно, не будь он таким эгоистом, а она такой наивной дурой, у них всё бы могло получиться… Кажется, покойная принцесса искренне сожалела о том, что не сложилось тогда… Пожалуй, Теодор и сам переживал из-за этого. Не из-за Кассандры. Из-за Марии. Быть может, будь он рядом с девочкой все эти годы, всё сложилось бы иначе… Разумеется, всё сложилось бы иначе! Мария не ненавидела бы его, они жили бы мирно и счастливо, возможно, не произошла бы революция… Все бы только выиграли от того, что отношения Кассандры и Теодора не закончились бы, почти не начавшись.
За стеной слышится какой-то шум, и Теодор поднимается из-за стола, откладывает в сторону перечитанное раз двадцать письмо, идёт к двери… Стоит узнать, что же такое там происходит и попросить слуг не шуметь, когда он работает.
— Убирайся! — кажется, кричит не какой-то там слуга, а король. — Я казню тебя, если посмеешь ослушаться! И я не посмотрю ни на что! Тем более, на чёртову справедливость!
Да… Думается Теодору, перезанимался всё-таки мальчик. Стоило больше внимания уделять тому, как он проводит отдых. Всё-таки, нервы короля для королевства, возможно, вещь даже более дорогая, чем его же мозги. Нужно было давать Алу побольше свободного времени. Всё-таки, такое резкое изменение образа жизни, которое молодому королю устроил Теодор. Ал не был приучен ко всем этим церемониям и тонкостям… И пока Теодор занимался самым важным — политикой, Альфонсу приходилось изучать то, что он не имел возможности изучить, родившись на Земле. Всё-таки, определённо стоило относиться к мальчику более снисходительно.
Впрочем, когда Теодор вышел из своего кабинета, Ала на месте уже не было. Зато была сидящая на полу рыдающая… Марта? Сара? Кэтрин? Джейн? Клара?Как там звали эту бестолковую горничную? Кажется, она на него когда-то работала… Может, Рейчел? Или… Лея? Что-то определённо похожее…
— И что такого ты ему сказала? — почти брезгливо спросил мужчина. — И перестань реветь! Раздражает…
Обычно ему редко приходилось общаться с простыми служанками. Для этого всегда был управляющий, бравший на себя все хлопоты по ведению хозяйства. Можно было и не беспокоиться на тот счёт, что что-то пропадёт или будет сделано не так… Нейл был человеком опытным и серьёзным, к тому же, был весьма преданным. Ему можно было доверять. Так что, Теодор, вообще, имел весьма смутное представление о том, как говорить со слугами. Тем более — с ревущими.
Девчонка долго бормотала что-то о несправедливости Альфонса к какому-то Паулу, хотя нет, не к какому-то Паулу, Теодор кажется знал этого чернокнижника,
о том, что она сказала королю об этом… Министр едва сдержался от того, чтобы не зашипеть на эту глупую девчонку…Паул был весьма опасным магом и весьма опасным человеком, и его устранение было, пожалуй, самым правильным решением молодого короля, которого служанка обвинила в несправедливости. Теодор сам был бы рад придушить чернокнижника, только бы не видеть больше его самодовольной рожи. Но дело, кажется, было в другом. И… Кажется, Теодор Траонт начинал догадываться, кого именно прокляла Джулия. Да. Это было вполне в её стиле.
Служанка смотрела на него полными обиды и надежды на сочувствия глазами, и Теодор удержался от смешка. Что за глупая девочка! Впрочем, сочувствия она нисколько не вызывала. Глупость, вообще, редко вызывает какое-либо сочувствие. Разве что смех. Или презрение. В данном случае легче было испытывать последнее.
— Вот и дура… — пробормотал Траонт. — Ну неужели трудно было промолчать? Или выдумать какую-нибудь историю о Пауле, чтобы Ал сам понял, что он был несправедлив?
Какое-то время он помолчал, словно думая над тем, что теперь делать дальше. Честно говоря, насколько же ему это всё надоело… И как Джулия со всем этим справлялась? Он так уже едва мог что-то сказать или сделать… По правде говоря, он бы многое отдал, чтобы снова оказаться в своём поместье, на мягком диване… Впрочем, нет. Такая жизнь тоже была не для него. Да… Пожалуй, стоило перестать винить всех и вся в своих неудачах и плохом настроении. Нужно было что-то делать. При том, делать срочно. Нынешняя ситуация во дворце не терпела каких-либо отлагательств.
Служанка почти удивлённо смотрит на него, будто ожидала другого ответа. Что же… Тогда, эта ситуация заслуживает только смеха. Она как будто даже не осознавала, в чём её главная ошибка… Глупая девчонка, которая даже внимания то не заслуживала… Или заслуживала? Её действия могли быть весьма опасны для действующей королевской власти. Пусть Паул не имел целей захватывать трон или свергать правящую династию, но… он мог представлять ощутимую угрозу.
— Знаешь… Уезжай-ка ты отсюда… — сказал он, немного подумав. — Король злится на тебя, а, значит, ты не должна в ближайшее время попадаться к нему на глаза.
Теодор развернулся и ушёл обратно к себе в кабинет. Письмо Кассандры было куда более забавной и интересной вещью, чем разговоры со всякими глупыми служанками. И куда более важной. Она, кажется, писала, что как-то нашла очерки Георга Траонта, отца Генриха, Джулии и Теодора, во дворце. А они могли быть весьма полезны для нового короля. Насколько Траонт знал с рассказов сестры, отец просто обожал покрасоваться, раздавая направо и налево бесплатные советы…
Стоило, пожалуй, поговорить с Алом и как-нибудь осторожно намекнуть ему на то, что нужно немного отдохнуть. Или устроить какой-нибудь праздник, который понравился бы королю на время приезда послов… Это было бы вполне неплохо. И менее хлопотно, чем уговаривать короля даже на время отказаться от дел и приёмов. Но, что нужно сказать в пользу молодого монарха, он всё-таки девчонку не казнил, видимо, понимая, что сейчас казни королевству Орандор ни к чему.
***
За окном лил дождь. Капли стучали по оконным стёклам, по крышам. Пожалуй, было бы неплохо запастись чаем, печеньем и прочей приятной ерундой до того момента, когда природа решила излить на людей свой гнев. Впрочем, гнев ли? В этой непогоде, как часто любят говорить люди, было что-то необычное, таинственное, что и пугало, и завораживало одновременно. Это было словно какое-то таинство, непонятное человеку. Сверкали молнии. Их вспышки озаряли небо… Было достаточно красиво. Дэвид только сейчас начинал понимать это. Он только сейчас будто бы очнулся от того сна, в котором пребывал практически всю предыдущую жизнь.
Сейчас вдруг начинало казаться, что и не было ничего — ни того огромного дома в небольшом посёлке, ни вечно усталого взгляда такой покорной и порядком поднадоевшей за время их брака Элис, ни падения с лестницы десятилетней Аннэт, ни того ужасного крика в день смерти Мари, ни смерти Маргарет, ни той жгучей ненависти в глазах Джорджа… Дэвиду хотелось бы верить в то, что то, что произошло с его семьёй — лишь дурной сон, плод его больного воображения… Ему иногда кажется, что его жизнь была бы куда счастливее без этой погони за счастьем, кажется, что стоило отпустить Элис, дать ей построить отношения с Джимом, которого она любила, в отличие от него, от Дэвида… Тогда, быть может, и у самого Дэвида Блюменстроста жизнь сложилась бы удачнее. Он бы приезжал раз в месяц в гости к брату, к ораве шумных племянников… А, может быть, и сам обзавёлся бы семьёй — в конце-концов, не одна же Элис была на свете. Было полно самых разных женщин, красивых и не слишком, любой из которых он мог бы сделать предложение. И быть при этом счастливым…