Вернуться в сказку

Деифилия с таким любопытством — почти детским — смотрит на ту ракушку, что Драхомир не может придумать ничего лучше, как скинуть с себя куртку и нырнуть за этой безделицей в озеро. Должно быть, Дея приглушённо охает и резко поднимается на ноги — она всегда делает так, когда случается что-нибудь, что ей не слишком-то приятно. Во всяком случае, когда Мир поднимается — уже с ракушкой в руке — на поверхность, она уже стоит на ногах и сердито на него смотрит. Впрочем, можно ли было ожидать чего-то другого? Деифилия никогда не любила, когда кто-то рядом с ней творил глупости.

А он вылезает из воды и набрасывает на себя куртку. Да, пожалуй, это немного глупо — куртка тоже промокнет, но… Едва ли на отцовском Сваарде было теплее. А он никогда не заболевал и там, даже тогда, когда Лори или Линтамер заставляли его что-нибудь делать в ливень.

Драхомир не придумывает ничего лучше, чем схватить Деифилию за руку и оттащить подальше от этого озера. Пожалуй, у него всегда было плохо с фантазией, что там не говорил отец. Но на Эннуи, кажется, купаться запрещено. Ну… Не то что бы — действительно запрещено. Просто, как кажется Миру, больше таких наглецов, как он, едва ли можно найти. Даже Танатос не полез бы в воду просто из-за ракушки. Ох… Киндеирн обязательно назвал бы сына балбесом, если бы узнал об этом происшествии (а он обязательно узнает, хотя бы потому, что на Эннуи ничего не оставалось незамеченным).

Они с Деей останавливаются около одного из деревьев вишни. И Драхомир плюхается на землю рядом с деревом. Прямо на этот белоснежный ковёр лепестков. Он ложится прямо на землю и смеётся. Всё же, пожалуй, это было забавно — искупаться в озере прямо в саду императрицы только для того, чтобы достать какую-то ракушку. Отец обязательно расхохотался, если бы узнал о таком проступке. А уж Асбьёрн или Танатос точно подняли бы его на смех.

— Ты дурак, Драхомир… — вздыхает Деифилия и ложится рядом. — С чего ты такой дурак?Почему ты такой глупый?

Она вертит в руках ракушку и улыбается. Ту самую, которую вытащил для неё из озера Мир — сияющую, отливающую голубым и сиреневым. Эта вещица понравилась ей ещё тогда, когда была в озере, а сейчас, когда можно было потрогать её своими руками… А потом осторожно кладёт её в карман собственной вязаной кофты. И лежит совсем рядом. И смотрит немного иначе — более тепло, что ли… Она редко смотрела на Драхомира так. Впрочем, пожалуй, у неё всегда было слишком много работы, чтобы смотреть на кого-нибудь — даже на собственного брата.

— Отец всегда говорил мне, что из меня ничего не выйдет! А ещё — что я сдохну в какой-нибудь канаве из-за того, что совершу очередную глупость! — смеётся Мир. — Я всегда любил его за то, что он в меня верит!

Деифилия отвешивает ему лёгкий подзатыльник и смеётся. Обнимает его крепко-крепко, касается своими пальцами его волос… Драхомир едва сдерживает удивлённый возглас, когда это происходит. Он редко видел, чтобы она смеялась — чаще всего она была совсем иной, серьёзной, безупречной, но… Никогда она не была ещё так прекрасна, как сейчас — весёлая, с растрёпанными тёмными волосами… Мир улыбается и думает, что ради такого момента можно было сотворить всё, что угодно. Не только провести Дею на уровень Эннуи и достать какую-то там ракушку со дна озера. И страшно даже подумать о том, что это может когда-нибудь закончиться.

Нет, всё-таки Драхомир крайне надеется на то, что Танатос успеет всунуть Киндеирну рекомендательное письмо. До того момента, как вспыльчивого Асбьёрна прибьёт отцовская стража.

Около двух недель назад..

Ратмир никогда не умел делать что-либо хорошо. На самом деле он очень сильно старался — особенно для Танатоса, которым восхищался с первого дня знакомства (о да, Тан был весьма впечатляющим тогда, когда Ратмир впервые увидел Сонм). Он старался и для остальных — для Уенделла с Оллином, с которыми предпочитал дружить, для Лилит и Саргона, для Хелен, Бьёрна и Деифилии… Он старался и для Драхомира, которого боялся почти что смертельно… Но Ратмир никогда ничего не делал так, как нужно. Когда нужно было снять пару комнат для ночлега, он обязательно выбирал самые неудачные варианты, он не умел воровать, не умел играть в карты, убивал слишком кровавыми ритуальными способами (и ужасно долгими), которые требовали слишком много сил. Он ничего не мог нормально пришить, вырезать, починить. Да даже сломать что-нибудь нормально, когда представлялась необходимость, он не мог (к чести Танатоса, он хотя бы ломать умел всё, что угодно). Драхомир порой не понимал, как Ратмира вообще можно было терпеть. Этот гадёныш был трусливым, жалким… Да если бы не Сонм — о нём бы никто никогда и не услышал. Мир прекрасно знал, что об остальных вполне могли услышать. Даже о робком Оллине. А уж об остальных… Драхомир был уверен, что если бы тогда они не встретились, его жизнь пошла бы совершенно иначе. Впрочем, скорее всего, он стал бы куда большим чудовищем — Деифилия была единственной причиной, сдерживавшей его. Деифилия была чудом, которое удерживало его на том месте, на котором он находился. И когда её не стало… Те инициалы — те чёртовы инициалы стали тем, кем он стал. И больше не было ничего.

D.F.L. — именно так его называли все те годы, пока он шлялся на Пайрофендрике, Леджвике, Щравонтеере или Таджхреопе. Это были его инициалы — его имя, фамилия его биологической матери и фамилия первой жены отца, женщины, которая его воспитывала. Это было то, чем он являлся до того момента, пока не напал на шестнадцатилетнего наглого альбиноса. Который в дальнейшем стал достаточно близким другом, чтобы запомнить его на всю жизнь.

А Ратмир… Даже понять трудно, за что Танатос его приметил. Впрочем, Тан был весьма талантлив в плане подбора людей, опасаться конкуренции которых ему не следовало. Он любил выгодно выделяться на фоне других. И Драхомира когда-то это довольно сильно смешило.

И отель, который был подобран Ратмиром для жилья на этой планете… Драхомир бы едва ли смог найти более неподходящее место для него сейчас. Техас. Эль-Пасо. Должно быть, это был вполне неплохой городок, но… Мир не мог выносить его сейчас. Тут было слишком сухо. Всё время вспоминался родной отцовский Сваард. А ещё — солнце. Это яркое палящее солнце. Жаркое, жалящее… Из-за этого было почти что паршиво — оно приносило боль глазам и, пожалуй, душе тоже. Драхомиру бы больше хотелось поселиться в месте, где будет намного меньше солнца. Возможно, он согласился бы поселиться в Фальрании в Осмальлерде — там было даже хорошо, в этих заснеженных крепостях, которые так напоминали по своей планировке крепости отца Мира — Киндеирна. Возможно, его бы устроил остров вроде Вела или Резе. Но не странно солнечное место, которое растравляло старые раны. Можно ли было забыть то, какая именно битва стала последней для Сонма? Забыть — где именно они потерпели поражение, где погибли?..

С тех пор, как вселенная отняла у него Деифилию, Драхомир всей своей выжженной дотла душой ненавидел солнце.

Оно просто не имело права светить так ярко, когда она была мертва! Только Киндеирн имел право быть солнцем после того, как… И Драхомиру думается, что, должно быть, если он придёт к отцу, если расскажет ему всё, что чувствует сейчас, ему станет легче. Но прийти к отцу слишком стыдно. Настолько стыдно, что Мир никак не может заставить себя сделать это.

— Неужто ты не понимаешь, Драхомир? — шепчет Ратмир отчаянно, как всегда пытаясь в чём-то убедить. — Нам суждено встретиться снова. Всем вместе. Суждено встать спиной к спине. Как раньше. Как было раньше.

Демон смотрит сердито. Нет — зло. А этот трус пытается спрятаться за этим хлипким щитом, которым служит дверца шкафа, которую Ратмир зачем-то открыл. Всякий умный человек способен понять, что ничего в жизни не происходит дважды — ни любовь, ни дружба, ни счастье. Всё это появляется лишь один раз. И лишь один раз исчезает. Было бы глупо надеяться на то, что всё то, что происходило когда-то давно с Сонмом, может повториться.

— Ничего не будет так, как раньше! — шипит Драхомир.

Он чувствует, что скоро потеряет контроль над собой. Что — скорее всего — убьёт единственного представителя Сонма, что остался вживых после той битвы. Что убьёт единственное, что ещё связывает его с Деифилией. Ему хочется верить — дьявольски хочется верить, — что догадки его бывшего боевого товарища верны. Хочется верить, что он сможет снова стать прежним — тем белобрысым насмешником, а не просто ублюдком, которого даже родной отец едва способен вытерпеть. Впрочем, Мир был безумно благодарен отцу за то, что тот не отвернулся от него на суде.

— Или ты так глуп, что не способен этого понять?! — он срывается на крик.

Правильнее сказать — не способен понять того, что Драхомир просто не сумеет пережить того, если надежда, данная ему Ратмиром, окажется ложной. А если Мир сойдёт с ума — вряд ли он не утащит в могилу и Ратмира. Этого предателя и без того было не слишком-то жалко. Пусть Танатос лучше его жалеет! В конце концов, это была вина Тана — что в их маленьком отряде завёлся такой трус! Драхомиру кажется, что лучше придушить Ратмира прямо сейчас, пока надежда ещё не поселилась в сердце… Но тот отчаянно вырывается и пытается как-то увеличить расстояние между ними. Чувствует свою смерть, дрянь. Такую змею нужно было убить в первый же день, когда он познакомился с Миром.