Верные друзья

Чижов и Лапин вваливаются в комнату, своим появлением и видом сразу разрушая уют обстановки: с пиджаков при малейшем движении угрожающими облаками вздымаются следы известки. Волосы взлохмачены. Выражение лиц не предвещает ничего доброго.

Референт на миг каменеет, потом бросается вперед:

– Куда?! Куда, товарищи?! Здесь не строительная площадка!

– Где Нестратов?
– хрипло спрашивает Лапин.
– Дайте мне его.

Референт узнает их. В его голосе появляется утренняя надменность.

– Сейчас не приемное время, товарищи.

– Послушайте, молодой и гордый человек, - вкрадчиво говорит Чижов, моя специальность - починять человеческие головы, но никогда в жизни я не был так близок к обратному процессу...

– Где Нестратов?
– упрямо спрашивает Лапин, и референту чудится, что он засучивает рукава.

– Товарищи! Уверяю вас...

В это мгновение открывается тяжелая, обитая ватой и дерматином дверь, ведущая в кабинет, и на пороге появляется высоченная, облаченная в великолепный костюм фигура Нестратова.

Нестратов провожает пожилого человека начальственного вида, и бархатный его басок раскатывается по приемной:

– ...Да не верьте вы строителям, друг мой дорогой. Они, друг мой дорогой, люди сезонные, а мы с вами строим на века!

– Что ж, разберемся, разберемся, Василий Васильевич!
– Человек начальственного вида пожимает руку Нестратову и уходит. Только теперь друзья обретают дар речи.

– Все ясно. Он и не уезжал отсюда, - тихо говорит Лапин.
– Можешь не сомневаться... Он целый день просидел в кабинете, пока мы рыскали по всей Москве!

Нестратов, заметив, что в приемной кто-то есть, обращает скучающий и величественный взор на смятые, пыльные фигуры посетителей.

– Откуда, товарищи?
– спрашивает он, посмотрев куда-то между друзьями и референтом.

Референт, ринувшись вперед, захлебывается торопливой скороговоркой:

– Я неоднократно пытался объяснить товарищам, Василий Васильевич...

Но Нестратов движением руки останавливает словоизвержение референта. Он глядит во все глаза на молча стоящих Лапина и Чижова.

– Господи!
– вскрикивает он.
– Господи боже мой... Вы... Дорогие мои... Когда?.. Откуда?..
– И вдруг, опомнившись, Нестратов оглядывается, видит знакомую приемную, референта и стенографистку и вновь преображается. Пройдемте ко мне, кабинет. Прошу. Пожалуйте. Давно жду вас! Поговорим...

– Ну нет, - свирепо отвечает Чижов.
– Здесь, в этом помещении, лично я могу только убивать, а не разговаривать! Не мы с тобой, а ты с нами уйдешь отсюда!

– Ладно, ладно. Пойдемте, раз уж так вам приспичило.

Нестратов оглядывается на референта.

– Я на совещании, - говорит он и, подхватив друзей под руки, выходит.

Шофер такси ждет их не в машине - он тревожно прогуливается перед подъездом.

– Размяться захотелось?
– приветливо спрашивает Лапин.

– Да нет, - смущенно отвечает шофер, - садитесь, граждане. Счетчик, знаете, стучит, он - машина серьезная, а вас все нет и нет.

– Готово, - говорит Лапин, усаживаясь поудобнее, - нас из-за твоих порядков приняли за жулье!

Нестратов снисходительно улыбается:

– А зачем нам в такси ехать? Отпустите. Поедем на моей.

– Нет уж, усаживайся.

– На Яузу!
– командует Лапин.

– Подальше, - добавляет Чижов, - туда, где удобнее совершить преступление.

"Зис" пролетает по московским улицам, украшенным гирляндами фонарей. К вечеру, как всегда, Москва похорошела. Нестратов, раскинув длинные руки, обнимает друзей за плечи.

– Ну, рассказывайте. Тысячу лет мы не виделись!

– Погоди, - Лапин усмехается, - время исповедей еще впереди.

Машина выходит на набережную, и перед ней иллюминированным утесом вырастает высотное здание на Котельнической.

– А вот и Яуза, - тихо говорит Лапин.
– Стой! Стой! Здравствуй, милая моя...

Он выскакивает из машины и бежит к низенькой ограде. За оградой катится темная тихая вода. Чижов и Нестратов вылезают из машины.

– Спасибо вам, товарищ, - Чижов снимает шляпу и кланяется шоферу. Теперь мы с вами расстаемся, чтобы обойтись без свидетелей...
– Он поворачивается к Нестратову: - Василий Васильевич, взглянув на счетчик, вы легко обнаружите, во что обходятся обыкновенному советскому человеку поиски академика Нестратова.

Он отходит и запевает приятным баритоном:

– ...Итак, мы начинаем!..

Нестратов, поглядев на счетчик, с тоскливым выражением в глазах лезет в карман.

Чижов и Лапин стоят на берегу и восхищенно глядят на узенькую полоску воды. Нестратов подходит и становится рядом. Вид у него оскорбленный.

– Свиньи!
– произносит он прочувствованно.
– На триста тридцать восемь рублей наездили!

– В первый раз за долгое время услышал человеческую интонацию от этого Индюка!
– с удовлетворением отмечает Чижов.
– Это наводит на некоторые мысли.

– Вникните!
– радостно говорит Лапин.
– Вот она, Яуза, а вот мы. Все трое. Стоим на берегу. Не кажется ли вам, что сейчас, вот из-за этого поворота, выплывет наше счастье - дырявая лодочка.

Чижов смотрит на него, любуясь. Нестратов снисходительно улыбается. Но постепенно радостное настроение Лапина передается и ему. Прожитые годы уходят куда-то, время отодвигается.

– Кошачий барин. Кошачий барин!
– нежно говорит он.
– Только борода тебя и изменила... Да ты погляди вокруг. Разве наша это Яуза?

Лапин оглядывается. Каменные громады домов окружают маленькую речку. Розовое небо - отражение электрического зарева - висит над городом.

– Наша, наша!
– подмигивает он.
– Ну, оделась в каменную набережную, приукрасилась, но все равно течет из тех же подземных ключей...

– Все равно?
– оскорбляется Нестратов.
– Кому все равно? Строили-то мы, архитекторы, строители! Сколько это мне крови стоило, ты знаешь? Здоровья, сил!

– Бедняга, - вздыхает Чижов, - он один, бедняга, и строил. Все - он!