Вершинины, старший и младший

–  Вот видишь, - наставительно заговорил Матвей Жарников, - мы с тобой, выходит, знакомые. Как-то неловко получается. Вот пришел бы я сейчас с тобой к твоему отцу, рассказал бы про все… Что он сказал бы?

–  Ну, что… - начал Митька, стараясь точнее рассчитать удар.
– Он сказал бы: «Здравствуйте, Жарников, рад вас видеть». Сказал бы: «Как поживаете? Не делаете больше механизмов, чтобы школьные скелеты махали руками, пускали дым из глаз и кукарекали? Не доводите больше учителей до обморока? Это похвально».

–  Ч-черт возьми… - произнес Матвей и свернутым Митькиным удостоверением почесал кончик носа.

– Все еще помнит?

–  Он мне про это раз десять рассказывал.

–  Да-а… Ну, я тогда маленький был.

–  В шестом классе, - беспощадно уточнил Митька.

–  Пить что-то хочется, - сказал Жарников.
– Вон там вроде клюквенный морс продают, киоск открыт. Пойдем?

–  Можно… Хотя нет, у меня ни копейки.

–  Ладно уж. Возьми-ка свой документ.

Потом, когда они у голубой будки глотали теплый и довольно противный морс, Матвей спросил:

–  А все-таки чего тебе приспичило в тумбу стрелять? Ну нарисовал бы на заборе мишень, где-нибудь подальше от глаз, да пулял бы.

–  Дак это целая история, - сказал Митька- Долго рассказывать. Если все по порядку говорить, то даже не знаю, с чего начать… Есть у нас в школе немка Адель Францевна. Ты ее… То есть вы ее, наверно, знаете…

Ух и шумная была история!

Она случилась в середине мая. (Полкласса), в основ ном мальчишки, не выучили урок по немецкому. Ну, сами понимаете, на дворе уже полное лето, а тут сиди и зубри, как два балбеса - Петер унд Отто - шпацирен в лесу унд баден в речке. Мальчишки из пятого «Б» предпочитали сами шпацирен и баден, хотя вода была еще зверски холодная.

Но Адель Францевну это не интересовало. На каждом уроке она грозила «неудами» и переэкзаменовками. Она требовала прилежания и порядка.

Надо было оттянуть беду. И в самом начале урока маленький, симпатичный и очень вежливый редактор отрядной стенгазеты Павлик Шагренев спросил у Адели Францевны, понравилась ли ей пьеса «Приключения Карла Бруннера».

–  М-м?
– удивилась Адель Францевна.
– Ах, ты имеешь в виду эту постановку… Ну, конечно, вам она должна нравиться. Но когда вы повзрослеете и станете смотреть на вещи более взыскательно, то поймете, что это совсем не блестяще.

–  А почему?
– задиристо спросил с места Митька.

–  Слишком много пафоса и весьма недостаточно мастерства. Я говорю об игре исполнителей. Вы меня понимаете?

–  Вполне, - сказал Павлик.
– Только… Вот всем нам кажется, что игра не такая уж плохая. Наоборот. Вот помните баронессу? Как она…

–  Да-да, - снисходительно согласилась немка.
– Эта дама играет действительно несколько лучше остальных.

–  А Карл?
– воскликнул Митька. Он по правде обиделся и разозлился. Будто его самого задели.

Адель Францевна устремила на Митьку свое пенсне.

–  Ты говоришь о мальчике, исполнявшем роль Бруннера? Ну что же, он достаточно мил… Но это просто мальчик, а не актер. Он ведет себя так, словно все это происходит у нас в городе, а не в Германии. А там иной уклад жизни, иные обычаи и мальчики тоже другие.

–  Какие это они другие?
– недовольно спросил с задней парты похожий на сердитого скворца Игорь Цыпин (по прозвищу Цыпа).
– Что, там у ихних пацанов уши на затылке растут, что ли?

–  Цы-пин… - возмущенно выдохнула Адель Францевна.

–  Извините, это он нечаянно, - торопливо заговорил Павлик Шагренев, а бестолковому Цыпе показал за спиной кулак.
– Но нам всем непонятно… Конечно, у капиталистов дети не такие, как мы. А у рабочих?

–  Они такие же пионеры, - агрессивно сказал Митька.

–  Ну безусловно. Я имею в виду не классовые различия, а некоторые особенности… Впрочем, это сложно для вас. Я только хочу сказать, что для этого мальчика полезнее было бы не играть на сцене, а без пропусков занятий учиться в школе. Театр отвлекает его от учебного процесса.

–  А может, он отличник, - опять не выдержал Митька.

–  Возможно. По крайней мере, я уверена, что с немецким языком у него все в порядке. К сожалению, про вас этого не скажешь. И потому пусть Цыпин выйдет к доске и переведет первые пять строчек текста, который был задан.

Цыпа шумно вздохнул и пошел навстречу неизбежности.

Вторым она вызвала Вершинина.

–  Можно, я лучше стихотворение Гете по-немецки прочитаю?
– безнадежно спросил Митька.

–  Конечно, можно, мы все послушаем с удовольствием. Только после того, как сделаешь заданный перевод.

После Митьки схлопотали «неуды» еще шесть человек.

У Адель Францевны от возмущения тряслись на висках рыжеватые букли прически.

–  Ёлки зеленые, - шепотом сказал Митьке Виталька Логинов и от переживания вцепился в свой белобрысый чуб.
– Как по заказу: почти все из нашего звена.

–  Потому что самые лодыри, - тут же влезла в разговор Эмма Каранкевич, председательница совета отряда. Она сидела впереди Митьки.

–  Насчет лодырей на перемене поговорим, - пообещал Вершинин.

–  Очень испугалась!

Всю оставшуюся часть урока Адель Францевна говорила о том, как пагубны лень и легкомыслие. Наконец она велела всем, кто получил «неуды», остаться после занятий и удалилась, держа указку как рапиру.

Они остались. Но в их душах кипело негодование.

–  Теперь три часа будет мучить, - сказал Цыпа и пнул парту. Старая парта крякнула.

–  Это она нарочно «неудов» навтыкала, - мрачно сообщил Митька.
– Из-за пьесы разозлилась. Потому что мы Карла стали защищать.

–  Она, между прочим, сама на ту баронессу похожая - вдруг заявил Сергей Иванов, человек молчаливый и сосредоточенный. Он говорил всегда немного, но умно и безошибочно. К его словам следовало прислушаться.

–  А правда!
– подхватил Виталька.
– Такая же худая и старая. И вредная. Только не со стеклом в глазу, а с очками.

–  Пенсне, - сказал Павлик.

–  Какая разница!

–  По-моему, она шпионка, - сказал Цыпа. Он был сердит больше всех: папаша его часто лупил за «неуды».