Вершинины, старший и младший

Вовка выжидал. Феодосия вдруг встала на четвереньки и завопила в полный голос:

–  Люди добрые, грабют!..

За собственным воплем она не слышала, как лопнули в мешке последние две четверти. Вовка расстрелял их молниеносно.

Еще через полминуты Вовка проскочил в щель забора, отделяющего сквер от стадиона, и сразу стал подавать советы каким-то футболистам.

Митька выслушал эту историю с интересом, но без одобрения. Потом выслушали остальные. Валька грустным голосом сказала:

–  Дурак… Надрать бы уши, тогда бы узнал.

Всего ожидал Вовка: могли восхищаться им как героем, могли устроить нахлобучку за то, что действовал без разрешения. Но такого пренебрежительного осуждения он не ждал.

–  А ты… А ты… - поднялся он на Валентину.

Но Митька дернул его за штаны.

–  Сиди, не дрыгайся.

Они были в штабе. Внизу уже прочно обосновалась Жадина корова, но сеновал еще пустовал и мальчишек пока не трогали. Но все знали: недолго им тут жить.

Может быть, эта неуверенность, может быть, усталость (набегались днем), а может быть, какое-то предчувствие делали ребят грустными и серьезными. Потому и не дождался Вовка ни восторгов, ни скандала, ни крепкого нагоняя от ребят. Не та была обстановка. Они сидели в полумраке «шатра» и даже лиц почти не видели, только касались друг друга голыми локтями.

–  Вот выгоним из звена, будешь знать, - сказал Виталька.
– Ты у нас и так незаконно. Да еще неприятности из-за тебя.

Вовка вздохнул. Он знал, что не выгонят. Да и говорил Виталька не сердито, а так, будто между прочим. Но все же Вовка огрызнулся:

–  А сами… Тоже рисовали его по-всякому на заборах и стреляли.

–  Дурак ты, Вова, - сказал Митька.
– На голове густо, а внутри… Одно дело рисовать… Когда рисовали, мы это показывали, какой он буржуй и кулак. Рисовать и в заборы стрелять никто не запретит. А сейчас вышло, что мы сами бандиты. А он, выходит, прав. Заявления пишет. Думаешь, не обидно?

–  А почему в НКВД?
– подал голос Цыпа.
– Ну, царапал бы свои каракули для милиции. А то получается, будто мы шпионы или вредители. Враги народа.

–  А Жала думает, что он как раз и есть народ, - сказала Валентина.
– А мы его враги. Так и получается.

–  Он - народ?!
– подскочил Цыпа.
– Помру от смеха! Народ - это кто на заводах работает и в колхозах кто трудится. И с фашистами дерется. В Испании.

Все деликатно помолчали, потому что знали недавнюю историю, как Цыпа собирался в Испанию.

–  Ха! Вот бы Жаду послать драться с фашистами!
– заговорил Вовка, стараясь загладить вину.
– Вот драпал бы! А?

–  Скорей всего, к ним бы сбежал, к фашистам, - сказал Цыпа.

–  Не… - заспорил Вовка.
– Не сбежал бы. Они бы его с нашими заставили воевать, а он ведь трус. Только собак вешать может.

И опять замолчали в сумраке. Сидели, привалившись друг к другу, и тихо дышали, как один человек. Только Павлика не было. Потом послышались шаги, и Виталька угадал:

–  Павлик.

Белая рубашка Павлика замаячила в двери.

–  Где был?
– спросил Виталька.

–  С папой приемник доделывали.

–  Работает?

–  Работает…

–  Хорошо слыхать?

–  Хорошо… - тихо сказал Павлик.
– Только… лучше бы уж плохо было слышно. А то включили, и сразу - бах - новость: фашистские диверсанты взорвали республиканский линкор… «Хайме Первый»…

–  Во гады!
– сказал Цыпа.

–  И под Бильбао положение ухудшилось…

–  Врешь, - по привычке сказала Валентина, но больше никто ничего не сказал, потому что понимали: Павлик не врет.

Митька подвинулся на скамейке и тихо позвал Павлика:

–  Садись.

Внизу, за забором, на Жадиной веранде весело заорал патефон:

Все хорошо, прекрасная маркиза!

Вовка Шадрин пошевелился и медленно сказал:

–  Хлопну я из рогатки этот ящик с маркизой. С крыши его хорошо видать!

–  Я тебе хлопну!
– пригрозил Митька.
– Молочный снайпер… Люди с фашистами воюют, а ему только бутылки да пластинки бить.

–  Воюют… - сказал Вовка тихо и обиженно.
– Я же не могу там воевать. Если бы пустили да винтовку дали…

Никто не засмеялся. Потому что каждый знал: если бы пустили и дали винтовку… Ну, а что, в самом деле, разве не вышли бы из них снайперы?

–  Пустят тебя… - заметил Серёга.
– Они своих-то пацанов отсылают подальше от беды.

И сразу вспомнился им вокзал, люди, цветы, плакаты, деловитое буханье барабана, и голоса труб, и шестеро темноволосых мальчишек, растерянно вышедших из тамбура на дощатый перрон. Обыкновенные пацаны, худенькие, тонконогие, некоторых можно одной рукой на лопатки уложить. Только загар потемнее, чем у здешних, вот и все. Даже не верилось, что эти ребята строили баррикады, а может быть, и стреляли по врагам. Потом автобус увез испанских мальчишек в дом отдыха Рыбкоопа, а наши ребята пошли бродить по улицам.

Надо было готовиться к экзамену по арифметике, но они ходили по рассохшимся деревянным тротуарам, растревоженные и недовольные тем, как устроен мир. Там, на вокзале, их на секунду задела грозная жизнь Испании, а сейчас в заросших лебедой газонах мирно стрекотали кузнечики и тишина висела над городком. Зной раннего лета жарил мальчишкам плечи.

Они ходили, позабыв, что надо учить правила действий с дробями, спорили о боях под Мадридом, и только смуглый сердитый Цыпа был молчалив и спокоен…

…- Не дадут нам винтовки, - сказал в темноте Павлик.
– Чего ж говорить…

–  А что делать?
– спросил Вовка.

Это был серьезный вопрос.

Это был очень серьезный вопрос, потому что в самом деле нельзя же сидеть просто так, когда «юнкерсы» бомбят Университетский городок Мадрида, когда войска Франко осадили Бильбао - столицу басков, когда взорвали республиканский линкор… Но что делать?

–  Учиться стрелять, - твердо сказал Митька.
– Это нам еще пригодится. Не в заборы пулять, а как следует. Чтоб отряд у нас был настоящий, а не то, что сейчас. Чтобы, когда надо, мы сразу… Ну все равно сейчас мы больше ничего не можем.

–  Хорошо тебе, ты в кружке, - откликнулся Цыпа.
– А мы что? Из луков да из луков.

–  Я. Скобелева упрошу. Пусть всех запишет. Я за ним по пятам буду ходить, когда из отпуска вернется.

–  Мы тоже будем, - сказала Валентина.

–  А луки тоже нельзя бросать, - продолжал Митька.
– Думаете, я на значок сдал бы, если бы из лука не стрелял? Он глазомер развивает и руки.

–  Название какое-то у нас неподходящее, - сказал Серёга.
– Непонятно как-то: «Белые перья». Какие перья, откуда, для чего?