Версты

— Убит! — прошептал он с ужасом, уложил осторожно умершего на землю и уселся поодаль от тела, обняв голову обеими руками. Задумался. События последних дней промельк-пули в его мыслях цепью ясных образов, заполненных вплоть до юследней мелочи. Удивился в глубине души, сколько странных вещей случилось с ним в течение этих нескольких дней, и в первый раз почувствовал в этом хаосе катастроф какую то связь и таинственный смысл. Значения

его он не мог, да и не пытался понять, подавленный только что происшедшим, которое — он чувствовал — выросло поперек его дороги стеною выше его роста. Отсюда нужно будет повернуть на какой то новый, не-отгаданный путь. Он не сможет пойти дальше, минуя этот труп, равнодушно, ничего не помня, сам почти как труп. Значит помимо воли он должен ожить так, как вот этот тут погиб. По почему? За чем? Отчего же судьба обременила его этим невероятным злодейством! II что его еще ждет на этом безлюдьи?"

Беглец устраивает среди камней что то в роде могилы и хоронит убитого им красноармейца.

,,Над готовой могилой он встал с непокрытой головой, понимая, что тут нужно еше что-то выполнить. Помолиться — да! нужно бы помолиться. Жажда произнести несколько самых простых слов над могилой этого бедняги охватила его с силой непомерной. Помолиться! Он не делал этого со времени охватываемого памятью, забыл слона, не смел придумывать других. Несмотря на это стал на колени и силился вырвать кз памяти глубоко закопанные слова молитвы. Не выходило...

Отче Наш. Отче, Отче, — начал с громадным трудом, — который нас здесь, Отче...

Он не докончил молитвы. Встал с колеи разбитый, с раскрытыми ранами души, как будто какая-то бесстрастная рука сорвала с них струпья забвенья".

На убитом беглец нашел бумажку. Удостоверение красноармейцу Ефрему, отправляемому в сельскохозяйственную коммуну. Беглец берет бумажку и продолжает путь.

„Вдруг, когда почти начетве-ринках, он добрался до скрещенья двух хребтов, он увидел глубокую долину, со дна которой подымался вверх тоненький столбик дыма. Он напряг взгляд и заметил спрятавшееся под скалами мазанки туземцев, похожие на гнезда горных птиц, либо норы диких зверей.

ОГРАФИЯ

Деревня была какая то странная, пустая и безмолвная. Никто не выглядывал пз хат, нигде не мелькали любопытные глаза девушки или туземной женщины, не ворчал ни откуда злой киргисскпй пес. Но он, одпако, не имел сил зайти в мазанки,

, так как к каждой нужно было подыматься от тропинки по которой он шел. А она вела к столбику дыма. Дымок подымался над огнем, разведенным на террасе одной из ниже всех расположенных мазанок. Какой-то человек, туземец, сидел около него, повернувшись сшшой к тро-тшке. Шум шагов не вызвал у него движения и только когда беглый стал тут же рядом с ним, он повернул голову. Лицо его было так страшно исхудавшим, что он утратил все черты живого человека. Оно состояло из глубоких впадин и шишек , обтянутых почерлсвшей кожей. Тем более странно тлели на нем глаза, огнем угасающим. Легкий

1 блеск удивления мелькнул в них при виде пришельца.

— Салем! — глухо выжал из себя пришедший/

, — Салем! — беззвучно ответил сарт.

Беглец опустился на землю и присел, не спрашивая разрешения, к огню. Туземец отодвинулся и уступил ему кусок войлока, на котором сидел, Они молчали.

— Голод? — спросил пришелец несколько спустя.

Сарт только кивнул головой и пододвинул к огню ком сушеного навоза.

— Везде голод, во всей деревне?

— Деревни нет.

Он пытался напрасно понять значение этих слов. — Избавиться от меня хочет, или это значит еще что нибудь другое?

— Деревни нет, — повторил он послушно. Ну а эти дома?

— Дома? Дома не деревня, люди! а людей нет.

— Умерли?

— Умерли, убежали, нет никого.

Снова молчали довольно долго...

Как то поневоле он протянул руку к хлебу. Но сарт спокойно отодвинул её.

— Подожди немного! так — нехорошо! Видать недавно ты голодаешь. Вода разогреется... получишь.

Он покорно подчинился голодающему уже давно. Но он претерпевал страшные муки, ожидая пока закинет вода, и беспрерывно поправлял огонь, не обращая внимание на то, что лишь портит искусно уложенный очаг.

— Наконец!

Сарт уступил ему единственный кубок и терпеливо ждал, пока он его не опорожнит два раза. Тогда он пододвинул ему кусок лепешки и смотрел как-то благорасположепио, пока пришелец поглощал его с восторгом. Быть может припоминалось ему время,когда он только начинал голодать.

Куда же ты пойдешь, арбаб?

— сжалился над ним туземец. Деревни пусты, все пусты. Разве что пойдешь туда, далеко, к тем русским. Да, — прибавил он мрачно немного спустя — ты вероятно к ним пойдешь.

— К русским? — полюбопытствовал пришелец. Это что ж за русские?

— Не знаешь? — II я не знаю! Прибыли в прошлом году.

— Злые люди! — Жадные люди! Сели на чужих землях и забирали все, у тех и везде в округе. И тут были. Забрали баранов, забрали лошадей, над женщинами издевались. — Шайтаны это, не люди, псы проклятые! бормотал он с ненавистью, тряся бородой как в лихорадке...

Лицо пришельца исказилось от грусти.

— Не знаю я их, как и ты. Ведь ты видишь, сам я голодный. II у меня все забрали. Дом, жену, все забрали. Не пойду к ни*. Спрашивал я, не зная кто они такие".

Доносящийся откуда то, из

БИБЛИОГРАФИЯ

одной из мазанок, жалкий крик,

ведет туда беглеца:

„...Когда,остановившись по середине помещения, он осмотрелся кругом, то остолбенел от ужаса. То, что он увидел здесь, было уже не пристанищем нищеты, как он того ожидал, но внутренностью гробницы. Под стеной лежал целый ряд трупов, целая семья туземцев, уложенная ровно и в порядке, согласно иерархии и возрасту, прежде всего седоволосый дед, затем отец, мать, сынок маленькая и младенец, полунагие, как то че-резчур вытянутые,высохшие,как мумиь еще при жизни, отвердевшие за долгие дни умирания, закостеневшие на морозе по смерти. Каким-то величавым трагизмом веяло от :»той семьи, вымершей солидарно, могло казаться в один и тот же день, так как все трупы были одинаково худы, одинаково жалки н одинаково не тронуты разложением.

Но более ужасным чем трупы было тут присутствие живого.

Девушка, покрытая тряпьем, сидела тут в углу, заливаясь отчаянным плачем".

Беглец решил взять сироту, выбиваясь из сил идет неся ее по горным тропам, по направлению к коммуне. Сарт идет за ним. Больной, обессиленный беглец сваливается с ног. Его подбирают русские из коммуны, принимают его по документу за направленная к ним красноармейца Ефрема.

Описание коммуны, весной.

„Коммуна в Бектымире была совершенно отрезана от света. Город, присутственные места, деревни покрупнее и поселения русских колонистов лежали по ту сторону реки, горсть туземных деревень за оврагами, что гудели от половодья. Скука стала гнести поэтому товарищей, привыкших к широкому образу жизни революционных дней. Пре кратились погони за уцелевшими из белой гвардии, экспедиции в дальние деревни, на базары и усадьбы богатых туземцев, что не пострадали, благодаря зажиточности, от голода. Никого не

тянуло к пашне, прежде всего потому, что каждый из товарищей почитал пребывание свое в коммуне наградой за труды,понесенные для революции, во вторых — кругом всегда можно было раздобыть больше нежели на месте, и, наконец, потому, что заданием коммуны должно ведь было быть разведение скота. Луга пересохли, скот повымер — а когда луга вновь зацвели, так это дело присутственных мест подумать о новом инвентаре. Пока что — присутствия за рекой. Провизии было к счастью вдоволь — а также и изюма для гонки водки. Поэтому пили, ели и играли в карты, поджидая, пока не спадут вешние воды, что должно было случиться в середине лета. В промежуток- проклинали горы, реку и коммуну, а также тех, кто это место выбрал под поселение.