Вертеп

— Исчезновения… — поправил Мазин.

Марина впервые нахмурилась.

— Я не оговорилась. Во всяком случае, для нас Эрлена умерла. А Лильку я вот так знаю, — повторила она и провела ладонью по горлу. — Мне это вам, постороннему человеку, говорить неудобно, но девка давно с приветом. Правда, надеялись, что перерастет. Однако и расти нужно нормально. Ей бы самое замуж, а она к сектантам подалась… Знаете, у нее в голове сумбур какой? К врачу обратиться приходится. Вот я вам и сказала… Думаете, мне это приятно?

— То, что вы мне сказали, дальше не пойдет.

— Спасибо, — откликнулась Марина. — Мне эта девчонка не падчерица. И не племянница даже. Сколько я с ней провозилась! Мужику не понять. А вместо благодарности…

— Как вы ее поведение объясняете?

— Как же! Родная мама роднее тетки. А телеграмма? Я знаю? Спросите у психиатра. Выдумала, чтобы мы с отцом против ее розысков не возражали. Будто мы враги ей! Конечно, мы с мужем разыскивать Эрлену не собираемся. Где ее искать? На том свете? И зачем? Думали, и Лилька сечет, что к чему? Оказалось, иначе мыслит. Что поделаешь? Просмотрели, недоработали. Пусть сама убедится. Ищите!

— Вы уверены, что матери нет в живых?

Дергачева подумала.

— Уверена, нету.

— Почему?

— Была бы живая, давно б объявилась. Она не из застенчивых. Видите, каково мне? Всю грязь раскопать заставила.

«Да, к сестренке она иначе, чем Лиля, относится».

Это все, что позволил себе подумать Мазин, ибо не смог еще составить собственного законченного мнения.

— А вы не допускаете третьего варианта?

— Какого?

— Телеграмму отправила не Эрлена и не Лиля, а кто-то еще?

— Вот уж и в голову не приходило. Кому это нужно?

— Да кому угодно. Начиная от «шутника» до прямого негодяя. Таких, между прочим, сколько угодно. Обидеть человека легко, а уязвимость мерзавцев притягивает.

Марина смотрела недоверчиво.

— Конечно, всякое бывает, но я у Лильки врагов не замечала. Ее скорее жалеют все. Даже неприятно. Вроде какая-то приблажная, несчастненькая, обиженная, родными забытая. А мы-то к ней всей душой. Нет, это ненормально, я считаю.

— Ну, приблажной она мне не показалась.

— А нормальной? Без выдумки ни на шаг. Странная девочка.

— Вы твердо стоите на том, что Лиля сама отправила телеграмму?

Марина покачала головой.

— Другого не вижу.

— Хорошо. Предположим, вы правы, и Лиля сама себе послала телеграмму, и все это, как вы говорите, фантазия. Допустим. Однако и фантазия от чего-то отталкивается. Почему Лиля почувствовала потребность разыскивать мать именно сейчас?

Вопрос задел начальницу.

— Наверно, мы ей надоели, — выговорила Марина с сарказмом.

— Не думаю. Она о вас очень тепло отзывалась.

— Верю, на словах она справедливая. Но сердцу, как видно, не прикажешь.

— Вот-вот. Жалости к матери, к несложившейся судьбе ее…

— Откуда ж Лильке знать, как ее судьба сложилась? Тоже фантазии, воображение. О нас бы с отцом лучше подумала.

— Кто-то мог о матери узнать, проинформировать.

— А, вы опять за свое! Этот кто-то и телеграмму отбил?

— Если хотите. Сомневаетесь? Посмотрим. Мой долг выполнить поручение. Пусть даже правда горькой окажется. Но она хочет знать.

— И вы считаете, это гуманно? А если узнаете, что Эрлена опустилась, бедствует. Знаете, как Лилька с ее уязвимостью отреагирует? Она в больницу попасть может.

— Что же прикажете делать?

— Тут я вам приказать не могу. Скажу только, о человеке нужно думать.

Невольно вернувшись к привычной риторике, которая требовала обязательной серьезности, Марина как-то по-особому поджала губы, согнав с лица «демократическую» улыбку.

— Согласен, согласен, — кивнул головой Мазин. — Понятно, что эта история не только девушку травмировать может, но и вам с мужем ни к чему.

— Вот именно. Я считаю, мы свое пережили. Я тогда еще сказала: такая, как Эрлена, мне больше не сестра. Она сама себя в наших глазах убила.

— Если бросила ребенка и убежала с любовником…

— Именно сбежала.

Тон Марины становился жестким.

— Я пока знаю только, что она уехала и не вернулась, — заметил Мазин. — Дальнейшее мне не очень ясно.

— Нам ясно, — подчеркнуто возразила Марина, как бы подводя черту под затянувшимся разговором. — Не в санаторий она поехала. Это факт.

— Вы всегда так считали? Не сомневались?

Что-то в этом вопросе смутило Марину. Она сочла нужным ответить поподробнее:

— Ну, это понять можно. Я тогда поступок Эрлены восприняла с прямолинейностью юности. Как предательство. И не вижу оснований свое отношение пересматривать. Короче, сестру я любила, но истина дороже, потому я и под держала Владимира.

— Вы именно тогда сблизились?

Прежде чем ответить, Марина взяла тайм-аут. Видно, поняла, что поспешила закруглять разговор.

— Я закурю, ладно?

— Вы здесь хозяйка.

— А вы гость.

И она любезно протянула Мазину пачку «Мальборо».

— Курите! Хорошие сигареты. Актеры наши презентовали. С зарубежных гастролей вернулись, удачно выступили, между прочим, черти. Короче, мы им окно в Европу, они блок сигарет скромным кураторам. Все и довольны. Закуривайте!

— Спасибо, я не курю.

— Счастливый! А я без сигареты, как рыба на песке. Просто наркоманка. Ну ладно, что ж я на ваш вопрос скажу? Владимира я тогда вообще очень редко видела. Училась в техникуме, жила в общежитии. Короче, интересы свои, молодежные, а они «женатики», чуть ли не старики, как казалось.

Марина затянулась.

— Хорошее время, между прочим, было. Зря его сейчас клянут. О нынешних пошлостях и гадостях мы и подумать не могли. Но жизнь есть жизнь. Случилась беда. Я сначала и не знала, как вести себя с Володей. Отец подсказал: «Пойди к нему, помоги с ребенком».

Она чуть помолчала.

— Ну, пришла. Он мне сразу душу растопил. Мы, бабы, любим побрюзжать, дескать, мужики от детей, как черт от ладана. Ну уж Володька любую женщину в любви к ребенку превзойдет. Ради Лильки и ко мне враждебность преодолел.