Весь Дортмундер в одном томе

Казалось, Доусон теряла все больше и больше уверенности в себе. Она сказала:

— Племена уверены, что больше нет никого из потакноби.

— Они не правы.

— Хорошо… — Доусон теперь сильно колебалась, она снова уткнулась в свои документы в поисках помощи, но помощи она там так и не нашла.

— Если вы и правда мой адвокат, — продолжила Перышко, — вы вытащите меня отсюда.

— Хорошо… Завтра…

— Завтра!

— Сегодня мы уже ничего не сможем сделать, — сказала Доусон, — максимум, вы можете внести залог.

— Я уже думала об этом, — ответила Перышко. — Я могу заложить собственность. Могу заложить свой дом на колесах, он оформлен на меня. И стоит он больше пяти тысяч долларов.

— Но это все равно будет только завтра, — сказала Доусон. Она выглядела и говорила обеспокоенно. — Ширли Анна, если вы…

Перышко погрозила ей пальцем.

— Меня зовут, — она говорила медленно и четко, — Перышко. Думаю, вам стоит называть меня мисс Рэдкорн.

— Кем бы вы ни были, — сказала Доусон, пытаясь выкрутиться, — если бы вы подписали документ, вы были бы свободны уже сейчас.

— И навсегда.

— В общем-то, да. Но при нынешних обстоятельствах, вижу, что вы непреклонны относительно этого момента, поэтому, боюсь, сегодня мы ничего сделать не можем.

— А что вы собираетесь делать завтра?

— Поговорить с судьей Хигби, попрошу, чтобы он поговорил с вами в кабинете судьи, посмотреть, что можно сделать.

— Но тогда мне придется провести ночь здесь.

— Да, но сейчас невозможно…

— Ни в чем толком не обвинена, ничего не сделала, и должна провести ночь здесь.

— Завтра…

Перышко покраснела. Она очень злилась и не видела ни одной причины скрывать это.

— Я здесь уже несколько часов. Мой настоящий адвокат потратил бы это время на то, чтобы вытащить меня отсюда, а не на то, чтобы заставить признаться в вещах, которых я не делала.

— Завтра мы…

— Сегодня вы еще кое-что можете для меня сделать, — снова перебила ее Перышко.

Доусон посмотрела на нее с готовностью.

— Да, все, чем смогу помочь.

— Позовите охранника, чтобы он отвел меня в камеру, — сказала Перышко. — Мне нужно расстелить койку.

16

Судья Т. Уоллес Хигби понял, что все это глупость. Все годы обучения в юридической школе и частной практики он верил, что главное — это закон, каков он есть. Но за последние двенадцать лет, с тех пор, как ему исполнилось пятьдесят семь, и он был избран в коллегию, он понял, что вся его практика и опыт сводились к одному — его задачей было распознать, а затем наказать глупость.

Джо Доукс угнал машину, пригнал ее к дому своей девушки, оставил ее заведенной, пока он зашел в дом и громко с ней ругался, что заставило соседей вызвать полицию, которые приехали утихомирить парочку, а в итоге поймали угонщика. А судья Т. Уоллес Хигби дал ему от двух до пяти в Даннеморе. За что? За угон? Нет, за глупость.

Бобби Доукс, профи в нелегальных делах, однажды в четыре утра понял, что его мучает жажда, и ему захотелось пива. Но ближайший магазин был закрыт, поэтому он просто взломал служебную дверь, выпил несколько банок пива, уснул прямо в торговом зале, а утром его обнаружили. Судья Хигби дал ему от четырех до восьми за глупость.

Джейн Доукс украла соседскую чековую книжку, расплатилась эти чеками в супермаркете и аптеке и даже не подумала о том, чтобы вернуть ее на место. А два дня спустя соседка обнаружила пропажу, и Джейн поймали с поличным. От двух до пяти за глупость.

Возможно, говорил сам себе судья Хигби время от времени, где-то в больших городах, например, в Нью-Йорке или Лондоне есть криминальные гении, из-за которых судьи качают головами, восхищаясь их тонкой и проворной работой, когда выносят приговор. Но здесь, в этом маленьком мирке, единственное преступление, которое совершается снова и снова, — это глупость.

Поэтому Марджори Доусон стала такой полезной. Не самая выдающаяся персона, но тем не менее, она была умнее, хоть и ненамного, своих клиентов, которых она защищала перед судьей Хигби. Она знала весь процесс слушания, знала право, знала, как вести дела своих клиентов, чтобы они не сделали себе еще больше проблем, проявляя еще большую глупость. И при всем этом она никогда не жаловалась и была согласна со своей жалкой зарплатой государственного адвоката. Она никогда не создавала проблем. И никогда сама не проявляла откровенной глупости.

Так почему же тогда она появилась этим утром в кабинете судьи Хигби и сказала, что Фарраф потребовала слушания? Потребовала? Слушания? Ширли Анна Фарраф, танцовщица из Лас-Вегаса, попыталась провернуть старый трюк на владельцах казино Серебряная пропасть, показав себя как назойливого человека, от которого нужно откупиться частью прибыли. Это было первое оскорбление. Владельцы казино не хотели быть слишком суровы — но и чрезмерного внимания тоже — поэтому судья Хигби согласился помиловать эту глупость, как только обвиняемая согласится проявлять свою глупость в каком-нибудь другом округе, под другой юрисдикцией.

Так в чем же сейчас проблема?

— Скажи мне, Марджори, — сказал судья и опустил свои огромные густые седые брови, глядя в сторону Марджори, которая сидела напротив за столом, теснясь между другими работниками суда, — скажи мне, в чем проблема?

— Она настаивает на том, — сказала адвокат, — что все, что было написано в письме, — чистая правда.

— Марджори, Марджори, — вздохнул судья, — они все настаивают на том, что их фантазия — чистая правда. Спустя какое-то время они начинают и сами верить в том, что у них и вправду аппендицит, и что их срочно нужно везти в больницу, причем со скоростью сто миль в час на незастрахованном автомобиле с просроченным водительским удостоверением в два часа ночи.

Марджори кивнула.

— Да, я помню этот случай, — сказала она. — Но Ваша честь, это другой случай. Боюсь, она говорит правду.

— Ты ей веришь?

— Я никому не верю, судья, — ответила Марджори, — это не входит в мои обязанности. Моя работа заключается в том, чтобы добиться для них лучшей сделки, дать им понять, что это и есть самый лучший исход и заставить их с этим согласиться.

— И?

— Эта девушка не согласна с моим предложением.

— Ты хочешь сказать, что она не подпишет отказ от прав? — уточнил судья.

— Именно, Ваша честь, — подтвердила его догадки адвокат.

Судтя Хигби был довольно-таки крупным, крупнее всех, с кем работал, и с каждым десятком он становился все крупнее. Когда он хмурился, как сейчас, он весь скукоживался и сморщивался, а его глаза становились похожи на два голубых восходящих солнца, поднимающихся над горной цепью зимним утром.

— Мне это не нравится, Марджори, — сказал он.

— Я это предвидела, — ответила она.

— Роджер Фос и Франк Огланда подали иск, — заметил судья, — и они хотят, чтобы эта проблема была решена. Если эта, черт ее дери, девица подпишет отказ, то я смогу закрыть это дело сегодня утром, а до обеда отправлю ее восвояси, сэкономив налогоплательщикам по два доллара. Но если она откажется, мне придется ее здесь держать до слушания.