Весь Дортмундер в одном томе

Он снова уткнулся взглядом в письмо, а потом спросил:

— Как я понимаю, какое-то время вы жили в «Уисперинг пайнс»?

— Да, сэр, в доме на колесах.

— И как долго вы там жили?

— Четыре, может пять дней. Да, пять дней.

— И как давно вы здесь не были?

Она посмотрела на него непонимающим взглядом.

— Где?

— Здесь.

Она улыбнулась, ее лицо смягчилось, хоть и не сильно.

— Я никогда раньше здесь не была, — сказала она. — Моя мама была здесь, когда была маленькой девочкой со своей мамой, а потом они уехали, как это написано в моем письме. Я впервые в жизни приехала домой.

Он взял в руки карандаш и ластиком указал на нее.

— Будьте осторожнее, мисс Фарраф.

— Рэдкорн.

— Это еще не доказано. Единственный документ, удостоверяющий вашу личность, говорит, что вы Фарраф. Пока вы не удовлетворите мою потребность в доказательствах, что у вас другое имя, я буду называть вас так, как это указано на ваших документах, на вашей карте социального страхования и на ваших правах. Это ясно?

Она пожала плечами.

— Ладно, — сказала она. — Но как только вы перестанете предпринимать все попытки, чтобы избавиться от меня, я хочу, чтобы называли меня мисс Рэдкорн и почаще.

— Когда для этого придет нужное время, — заверил ее судья. — Я даже буду рад. А сейчас вернемся к вопросу. На чём я остановился?

— Вы спрашивали, как давно она тут была, — напомнила ему Марджори. И по слабой ухмылке, с которой она это сказала, можно было понять, что она тоже причастна к этой игре с именами и что она использует победу судьи в своих целях.

Ну и ладно.

— Спасибо, Марджори, — поблагодарил ее судья и снова вернулся к мисс Фарраф. — Если вы раньше никогда здесь не были, а я думаю мы можем это доказать с помощью ваших документов о местах работы, таким образом мы установим, где вы находились, скажем, последние два года…

— Я могу дать вам свои налоговые декларации, — предложила она.

— Думаю, они не понадобятся, — ответил Хигби, явно задетый этим предложением. «Боже, как же она в себе уверена», — подумал он.

Хлопая по письму, он сказал:

— Я должен вас спросить: где вы взяли эти имена, которые по вашему заявлению, являются коренными американцами потакноби?

— От мамы, — ответила девушка, — только она называла их индейцами.

— Правда? Если в мире больше нет представителей потакноби, и доказательства говорят, что их точно нет, — сказал ей судья, — то навряд ли вы сможете найти, хоть какое-нибудь доказательство того, что они были.

— Ну, — начала мисс Фарраф, — мой дед Медвежья лапа утонул на своем корабле, когда служил в военно-морском флоте во время Второй мировой войны. У государства разве не будет этих записей?

— Возможно, будут, — ответил судья. Он подметил, что этот ответ заставил его нахмуриться. — Но я заметил, — говорил он, постукивая ластиком карандаша по письму, — что, ни у кого из этих людей нет могилы, на которой можно было бы посмотреть на имя. Ваша мать и бабушка обе пропали, а дед утонул в море.

— Так бывает, — вздохнула мисс Фарраф.

— Ваша честь, — заговорила Марджори, — на самом деле, во время моей вчерашней беседы с мисс Фарраф она упомянула еще одного родственника. Ваш прадед, верно?

— Абсолютно, — подтвердила девушка, сделав довольно холодный кивок в сторону Марджори. «Не сдавайся, их всего двое», — про себя подумал судья.

— Мисс Фарраф сказала, — продолжила Марджори, — что ее прадед работал на…

— Сталеваром.

— Да, спасибо, сталеваром в Нью-Йорке и работал на Эмпайер стэйт билдинг. Он умер, упав с высоты.

— Моя мама говорила, — перебила ее мисс Фарраф, — что в семье всегда считали, что это могавки его сбросили. Я тоже так думаю.

Судья придвинул свой блокнот.

— Значит, судя по всему, — сказал он, — есть родственник, который известно где захоронен, поэтому можно будет посмотреть на его могилу или, как минимум, найти в документах, кто похоронен в этой могиле.

Не похоже было, что это высказывание подразумевало какой-то ответ, по крайней мере, ни одна из девушек ему не ответила. Это дало ему еще несколько секунд на раздумья.

— Мы знаем, как его зовут? — спросил он.

— Джосеф Рэдкорн, — ответила мисс Фарраф, как будто долгие годы она ждала, что ее спросят.

Судья записал имя и повторил вслух:

— Джосеф Рэдкорн. Отлично. Теперь мне кажется, что если кто-то упал с Эмпайер стэйт билдинг, то кто-то должен это помнить, кто-то из племен. Я позвоню Фрэнку Огланда.

Девушки позволили ему позвонить. Когда он попал на секретаря Фрэнка Ольгу, она ему ответила:

— Извините, судья, Фрэнка сегодня еще не было.

— Ольга, я пытаюсь проследить историю одного имени, — сказал он ей, — Человека, который умер около семидесяти лет назад. Возможно, он был одним из потакноби.

— О, судья, — сказала она, — боюсь, в казино нет таких записей.

— Это особый случай, — стал уверять ее судья, — Его история заключается в том, что он когда-то давно работал сталеваром, и его убили, столкнув в Эмпайер стэйт билдинг. Такое событие должно быть…

— А, я знаю, о чем вы! — вспомнила секретарша.

Судья часто заморгал в удивлении.

— Правда?

— Да, сейчас вспомню, как его звали. Табличка в другом кабинете. Я бы могла…

— Табличка?

— Тогда это был большой скандал, и очень много людей думали, что могавки столкнули этого мужчину с лесов. Могавки пытались заключить мир и пытались доказать, что они не делали ничего подобного. И в знак примирения они сделали табличку с символом трех племен, чтобы почтить его память. Это была кованая медь с изображением Эмпайер стэйт билдинг, написанным его именем, датами рождения и смерти. И посвящено это было его светлой памяти от нации могавков. Но люди до сих пор думают, что это дело рук могавков.

— И у вас есть эта табличка.

— Да, сэр, Ваша честь, в соседнем кабинете. Могу сходить посмотреть. Вы подождете?

— Одну минутку, Ольга, вы сказали, что она в соседнем кабинете. Это публичное место?

— О, нет, сэр, это зал совещаний трех племен. Посторонние никогда тут не бывают.

«Значит, мисс Фарраф не могла видеть эту табличку», — подумал он, и ему вдруг даже стало интересно, знала ли она вообще о ее существовании.

— Ваша честь? Мне сходить посмотреть? Тогда вам придется подождать.