Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция

— Алло? — сказала она.

— Мисс Ричмонд, это доктор Лоуренс из «Вашингтонского электрического стула». Добро пожаловать в город.

Странно было слышать знаменитый голос в телефонной трубке. Ей казалось, что она давно знакома с этим человеком, хоть это было и не так.

— Спасибо, доктор Лоуренс. Чем могу помочь вам?

— Мы хотели бы пригласить вас на наше шоу на следующей неделе, — приветливо сказал он.

— Ох, это очень лестно, но я уверена, что не представляю ни для кого никакого интереса.

— Напротив. Вы приобрели широкую известность, порвав на части того неонациста. Ваше выступление в защиту латиноамериканцев тоже было весьма впечатляющим. Ваши взаимоотношения с этим ископаемым, Маршаллом — тема для можества бесед. И давайте говорить прямо — известных черных женщин совсем немного. Мы устали от обычных подозреваемых.

Элеанор явилась сегодня на работу со всем энтузиазмом новичка. Если бы доктор Лоуренс позвонил на несколько минут раньше, она бы, может быть, даже не обиделась бы. Однако новости о раке костей переменили ее настроение. У нее даже не было времени, чтобы их переварить; она пребывала в совершенном смятении.

— А в чем проблема, доктор Лоуренс? Тетушка Джемайма [458] отказалась в последнюю минуту?

Долгое молчание.

— Эээ…

— Если вам понадобилась черная женщина, то почему бы вам хотя бы раз в жизни не прогуляться на восток от парка «Рок Крик» и не подцепить какую-нибудь прямо на улице? Некоторые из них делают уборку так, что закачаешься.

— Вообще-то нам нужна не первая встречная.

— Могу порекомендовать вам нескольких монашек из моей старой школы, которые могли бы поучить вас самой обычной вежливости. Когда вы немного разберетесь в теме, звоните моей черной женской заднице снова, потолкуем.

458

Карикатурный и насквозь расистский образ негритянки, торговый знак компании «Квакер Оутс», производящей различные блюда для завтрака. Женский эквивалент Дядюшки Тома.

Элеанор швырнула трубку с такой силой, что телефон подпрыгнул.

Из комнаты для переговоров раздалось завывание и прерывистый хохот.

— Вам помочь, Калеб? — закричала Элеанор.

— Вы просто-таки гений пиара! — закричал он в ответ. — Он же лично вам позвонил! Обычно он поручает это своим клевретам!

— Вы мне настроение испортили.

— Это было великолепно. Эта история разойдется по всему городу и вас станут вожделеть еще сильнее, чем сейчас. И захотели бы, а лучше не придумали.

— С кем я должна быть вежлива?

— Из этих холоднокровных защеканцев — ни с кем, — проухал Маршалл. — Они лепят свои программы, как бумажные сосиски. Им надо чему-то заполнять каждый вечер эфир. Их картотеки забиты белыми мужиками и всех из за это пилят. Если им удасться заманить вас на ТВ, они смогут кивать на вас как на доказательство радикальной широты взглядов.

— О. А я думала, причина в моих аналитических способностях.

— И в них тоже, — сказал Маршалл.

Через несколько минут телефон зазвонил снова. На сей раз это была Анита Росс из «Вашингтон Пост», отдел «Стиль».

— Мисс Ричмонд, мы слышали, как вы взгрели доктора Лоуренса. Мы хотели бы посвятить вам статью в нашем разделе.

Маршалл по-прежнему находился в пределах слышимости — ему, вероятно, нечем было заняться — и Элеанор, отключив микрофон, прокричала:

— Это «Пост»!

— В жопу их.

— Мисс Росс, — сказала Элеанор. — Почему бы вам не позвонить через пару недель, когда я немного освоюсь? На моем бейдже еще чернила не высохли.

— Понимаете, сейчас, послав Профессора, вы имеете шанс мгновенно стать культурным героем. Но только в том случае, если история об этом будет опубликована.

— В культурные герои за пять минут? Неплохо.

— Некоторые совершали путь туда и обратно за пятнадцать, — произнесла мисс Росс многозначительно.

— Что ж, приятно было поболтать с вами, — сказала Элеанор. — Перезвоните через двенадцать минут, может, я все еще буду тут.

— Неплохо, — сказал Маршалл. — Что вы думаете о моем труде?

Элеанор поняла, что Маршалл сидит и ждет, когда она заглянет, наконец, в книгу.

— Пока что ничего. Все никак не удается его раскрыть.

Маршалл похромал в свой кабинет, и было слышно, как он скрежещет зубами от боли.

— Давайте, взгляните уже, а я пока полежу на кушеточке.

Элеанор взяла книгу и раскрыла ее. Первая страница была пуста, и вторая, и третья. Она пролистала их все. Все они были пусты.

— Сенатор, что это такое?

— Это моя табула раса. Работа в процессе. Вы будете моим литературным негром.

— И что вы хотите, чтобы я написала?

— Не досаждайте мне по мелочам, женщина. У меня осталось не так много времени.

— Но я не могу просто взять и написать за вас завещание.

— Послушайте меня. Ваша речь о Колорадо — штате побирушек, заставила меня задуматься. Я такая же часть проблемы, как Джесси или Тед Кеннеди [459] или, если уж на то пошло, как этот сукин сын Шэд Харпер, которого вы распяли в Денвере. Вы знаете, что я люблю эту страну. У меня никогда не было проблем с деньгами, потому что папа оставил мне целую кучу, и я мог позволить себе быть диссидентом. За сорок восемь лет службы на благо общество, за сорок восемь лет в Вашингтоне я понял одну штуку: величайшая редкость в жизни — это человек, который говорит правду. Величайшая опасность в жизни — тот, кто постоянно ссылается на «ценности». Если я соберусь записать свое завещание, то вот оно. Никто не имеет право говорить другим, как им жить. Никто не имеет право притеснять других из-за чего угодно — расы, религии, дохода, чего хотите. Вся жизнь — неведомое. Задача правительства — сделать его неведомым в равной степени для всех. Рецепт не слишком глубокий, но по-настоящему эффективный.

459

Джесси Джексон — борец за права человека, правозащитник; Эдвард Мур Кеннеди — председатель сенатского комитета по здравоохранению, образованию, труду и пенсионному обеспечению, младший брат Джона Фицджеральда и Роберта. Оба, в противоположность Маршаллу, левые (по американским стандартам прошлого века).

— Так чего вы от меня хотите?

— Если вы ощущаете в себе готовность придерживаться основных принципов, которые я только что изложил…

— Ощущаю.

— Тогда блуждайте в пиар-лабиринте, представляйте меня на ТВ и не забывайте записывать свою лучшие мысли в эту чертову книгу. Олицетворяйте свободу и честность… тьфу, я опять понес о ценностях.

— Вы вправду думаете, что кто-то вроде меня может представлять кого-то вроде вас?

— Именно так, черт возьми. Меня никто не смог завербовать. Никто не сможет завербовать вас. И эта наша способность — гигантское преимущество внутри Кольцевой.

— Как мне представляться на публике?

— Элеанор Ричмонд.

— Как скажете.

— Леди, вы мой последний дар этой стране.

К концу дня календарь Элеанор оказался расписан на лето вперед. По одному большому интервью и по два небольших в неделю. Первое она должна была дать «Александрия Газетт» в пятницу. Даже доктор Лоуренс перезвонил, полный раскаяния за проявленную неучтивость, и попытался пригласить Элеанор на свидание в «Мэзон бланш». Элеанор оставалась горячей темой весь май и июнь.