Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Максы также установили в углу помещения с ОДЕКом душевую кабинку и подключили систему, которая вбрызгивала в горячую воду дезинфектант. Я зашла туда и долго стояла под душем, тщательно оттираясь чем-то вроде жидкого мыла — оно должно было уничтожить всех бактерий и вирусов. Рядом с душевой кабинкой в лотке из нержавейки лежали таблетки, и я, выйдя, их приняла. Тем временем ОДЕК и само помещение опрыскивали дезинфектантом и обрабатывали бактерицидным фиолетовым светом.
Я вошла в небольшую раздевалку, где лежала моя одежда, и уже в футболке и джинсах шагнула через другую дверь в помещение с пультом управления, где меня встретили как героя-победителя.
— Ты не погибла, — гордо объявила Эржебет. — Я знала, что так будет. Ты не такая, как генерал Шнейдер.
Ребекка смотрела на меня округлившимися глазами и качала головой:
— Я даже не знаю, о чем вас спрашивать.
— Это хорошо, — ответила я, — потому что я даже не знаю, что сказать. Давайте отправимся на место и посмотрим, там ли книга. Остальное объясню позже.
Но тут из коридора донеслось ликующее: «Стоукс!», и меня сгреб в охапку Тристан — который выходил поговорить по мобильному с вашингтонским начальством, сообщить хорошую новость. Ощущения почти как когда меня облапил бочар, только без эрекции и не противно. Я поняла, в каком напряжении была все прошедшие
Разумеется, я ничего не сказала, только похлопала его по спине и дождалась, когда он меня отпустит.
— Рассказывай! — потребовал Тристан. — Рассказывай все.
— По пути к валуну.
Он просиял:
— Ты ее закопала! Все получилось!
Я попыталась не раздуться от гордости.
— Конечно. Но я хочу пойти туда, пока еще хорошо помню, где именно ее закопала.
— У нее получилось! — заорал Тристан, обращаясь к миру в целом. — Ты отличный парень, Стоукс. Пошли. Машина профессора стоит позади здания.
Меня ошеломляло все: запах выхлопных газов, городские шумы, швы на моих джинсах, мягкость автомобильного сиденья. Мне чего-то мучительно недоставало. По пути через Сентрал-сквер и дальше по Массачусетс-авеню я, как могла, подробно описала всем четверым (Ода вел машину) прошедший день. Эржебет пришла в восторг, узнав, что живет в куда лучшую эпоху, чем несчастные пуританские ведьмы.
— Отрадно сознавать, что кто-то страдал даже больше моего из-за того, что попал в неудачное место в неудачное время, — сообщила она нам.
Мы научились не отвечать на такие ее выпады.
Наконец подъехали к дому, и все впятером прошли через калитку в сад и дальше на задний двор.
Валун был здесь — он казался пониже, чем четыреста лет назад, но лишь чуть-чуть, да и то главным образом потому что его окружал сад. Почти невозможно было сообразить, где раньше протекал ручей, но в любом случае мне нужна была ближняя сторона валуна. Я нашла знакомый выступ камня, сориентировалась по нему, легла на траву, коснулась его вытянутой рукой и похлопала по земле рядом с моим плечом.
— Прямо здесь. В запечатанной бадейке.
Лопаты уже были наготове. Копали все. Даже Эржебет приняла участие — по большей части символическое.
Через час у нас была яма пять футов глубиной и десять шириной, а от огорода Ребекки не осталось практически ничего. Задний двор напоминал археологический раскоп. Собственно, это он и был: мы нашли ржавый игрушечный грузовик примерно пятидесятых годов двадцатого века и несколько костей, вероятно, зарытых собакой. Ниже нам попался целиком проржавевший фонарь девятнадцатого столетия. А под ним — и тут сердце у меня забилось быстрее — лежали те самые битые ракушки, которые я держала в руках четыре века назад, несколькими часами раньше…
И все.
Бадейки под ними не было.
Из дневника Ребекки Ист-Ода
16 июня
Температура сегодня около 75о по Фаренгейту, ясно, солнечно, безветренно. Барометр стоит.
Все овощи: погибли. Цветы: по большей части вытоптаны. Пионы с южной стороны (в бутонах), желтая азалия (в бутонах) и почти все розовые кусты по-прежнему живы-здоровы.
Огород полностью уничтожили ради книги, которую Мелисанда, по ее словам, зарыла четыреста лет назад. Никаких следов. Ни разу не видела Мел такой расстроенной и растерянной. Мы стояли перед огромной ямой на месте моих грядок. Тристан в утешение заметил, что «по крайней мере почву взрыхлили». Мел, качая головой, обошла яму, спрыгнула в нее, встала на четвереньки, ощупала землю, попыталась копать руками.
Эржебет (она так и ходит везде со своей винтажной сумкой под мышкой) наблюдала за нами с видом насмешливого превосходства.
— Очевидно, книги здесь нет, — сказала она. — Надо будет попробовать снова в другой Нити. Это совершенно нормально.
Мел из ямы вопросительно глянула на Тристана. Тристан и Фрэнк тоже переглянулись.
— Что значит «другая Нить»? — спросил Фрэнк.
Эржебет пожала плечами:
— Это значит другая Нить. Времени, — пояснила она, видя наше непонимание. — У вас есть для этого какие-то заумные термины, а я просто говорю, как есть. Существует много возможностей, и ты не управляешь тем, на какую из Нитей влияешь при вызове. Над этим ты не властна. Магия не дает всемогущества. Так что Мелисанда просто попала в одну из Нитей, и эта одна Нить не изменила события, как вам хочется. Возможно, если она отправится в другую Нить, и в другую, и в достаточном числе Нитей произойдут мелкие перемены, то здесь и сейчас это скажется желаемым образом.
— У меня мозги плавятся, — усталым голосом проговорила Мел. — Вы хотите сказать, я должна еще раз туда отправиться и все повторить? Заново прожить этот день?
— Конечно, — ответила Эржебет. — Скорее всего несколько раз.
Мелисанда застонала и бросилась на землю в яме — Офелия в сухом доке.
— Я почти с большей охотой вернулась бы к Блевинсу.
Эржебет (строго): Вы упрощенно представляете себе сложный процесс. Это как с евро. (Общие недоуменные взгляды.) Если кто-то придумал новую монету, назвал ее евро и пришел что-нибудь на нее купить, она не станет деньгами вот так сразу. Но поскольку много людей согласились ввести новые деньги и расплачиваться ими снова и снова, теперь в ходу евро, а старые деньги — нет.
Тристан (раздраженно): Плохое сравнение. Это был экономический шаг правительственных органов, а не…
— Решали правительственные органы, но это не случилось, не стало реальностью, пока много людей не перестали делать что-то по-старому и не начали делать это по-новому, сознательно и целенаправленно. Теперь, разумеется, все расплачиваются евро и никто об этом не задумывается.
Мел встала и отряхнула с джинсов влажную черную землю. Эржебет находит ужасным, что Мел «одевается как мужчина», и даже не как приличный джентльмен, а как сельскохозяйственный рабочий. Она постоянно убеждает Мел носить платья и красить губы. В некоторых советах Эржебет есть резон, поскольку вкус у нее хороший, хоть и не менялся с пятидесятых годов. Но сегодня джинсы — правильная одежда.
— Сколько раз мне придется это повторять, прежде чем сработает? — обессиленно проговорила Мел.
— Точно сказать не смогу, но попробую определить из симпатии к тебе, — сказала Эржебет и достала из сумки вещь, похожую на измочаленную веревочную швабру.
— Что это? — спросил Тристан. По тону было ясно, что он видит ее впервые.
— Мой цамологеп, — ответила
она с вызовом и начала задумчиво перебирать шерстинки — нити.Тристан вопросительно повернулся к Мелисанде.
— Калькулятор, — перевела та. — Не как настольный калькулятор, скорее как счетное устройство.
Мы все смотрели, как Эржебет выбрала нить, тщательно изучила, что-то бормоча себе под нос, вытянула ее из основной массы. У основания нить была спутана с соседними.
— Да, — сказала Эржебет, убирая все обратно в сумку. — Тебе придется туда вернуться. Следующий раз мы заметим изменения.
— То есть в следующий раз книга будет здесь?
— Почти наверняка нет! — фыркнула Эржебет. — Но мы приблизимся к тому, чтобы книга была здесь в следующий раз.
— Простите, — с вежливой улыбкой спросил Фрэнк, — не покажете ли вы мне, как эта вещь работает?
Эржебет пришла в ужас и крепче прижала к себе сумку.
— Я не могу дать вам мой цамологеп, — сказала она. — Я сама его сделала с матушкиной помощью. На это ушли годы. Я скорее отрежу себе волосы и отдам их вам.
— Я не хочу его забрать. Только посмотреть.
— Вам он ничего не скажет. А если вы станете его трогать, то можете изменить. Так что нет.
— Можно хотя бы спросить, для чего он вам служит? — спросил Фрэнк.
Тристан протянул Мел руку, помогая вылезти из ямы, и я отдала ей свитер. Вечерело, в воздухе уже чувствовалась прохлада.
Эржебет взглянула на свой странный предмет, как будто вопрос представил его в совершенно новом свете.
— Для чего он мне служит? Это… своего рода жульничество.
Она издала короткий резкий смешок: мол, упрекните меня, если посмеете.
— Жульничество?
— Каждое действие производит другие действия и так далее. Так что, много последствий. Надо учитывать все возможные последствия, иначе случится плохое. Никто не способен одновременно удержать в голове столько информации. Цамологеп помогает мне прослеживать возможные последствия.
— И как именно он работает? — спросил Фрэнк. Лицо его светилось предвкушением — сейчас утолят его научный зуд.
— Легче будет показать после того, как Мелисанда проделает это все несколько раз.
— Несколько раз, — тихо повторила Мел таким голосом, словно у нее грипп. — Хорошо. Но прежде я хочу поесть по-человечески.
— Я отвезу тебя домой, — сказал Тристан, бросая ей мою чистую садовую тряпочку, чтобы вытереть с лица землю. — Молодцом, солдат. Завтра попробуем снова. Идемте, Эржебет. Э… — Он глянул на яму, потом на меня. — Извините, что все тут перекопали, мэм. Я завтра пришлю людей перекидать землю обратно.
— Помидоры это не спасет, — ответила я.
— Ну, надо сделать, как было, чтобы можно было раскопать снова, — произнес он почти виновато.
Когда они ушли (Эржебет теперь живет у Мел, которая переехала в квартиру побольше), мы с Фрэнком переглянулись в сгущающихся сумерках над тем, что раньше было моей лучшей огуречной грядкой.
— Какая интересная вещь, этот… цамологеп, — сказал Фрэнк, неверно выговаривая слово. — Интересно, удастся ли мне понять, как он работает и что она с ним делает.
(Я могла бы догадаться, что для него будет главным итогом дня: не провал операции, не будущее, не загубленный огород, а любопытный гаджет.)
Я вспомнила про вещь на чердаке. Подумала: «Лучше бы ее там не было». И: «Лучше бы я не знала, что она там есть». Но светящееся мальчишеским жаром лицо Фрэнка… Уже больше пятидесяти лет я от него таю.
— Подожди здесь, — сказала я. — Скоро вернусь. Я знаю, где такой найти.
В которой я, не преуспев, повторяю попытку снова и снова
Стрела настигла меня до того, как я рухнула на землю.
От растерянности я не сумела сдержаться и вскрикнула. И тут же мне вспомнились слова матушки Фитч: «Другой раз стрела в тебя попадет». Она имела в виду, что сейчас, во второй раз, стрела в меня попала. Матушка Фитч знала. Знала, что я оказывалась тут неоднократно. Интересно, что еще она знает?
Словно в полусне я слышала, как она кричит на Самюэля, как приказывает мне не двигаться. Через некоторое время матушка Фитч принесла одеяло и — на сей раз — полотняную ленту, которой перевязала мне икру. Стрела лишь задела ногу; рана, или, вернее, глубокая царапина, действительно требовала перевязки, но я по крайней мере не охромела. Однако она сделала этот кошмарный день еще более кошмарным.
Последовало шестичасовое дежавю, скрашенное тем, что запоздалое понимание превратилось в дар провидения. У нас с ведьмой произошел почти тот же разговор, что в мой первый визит. От маисовой каши я отказалась, зная, что желудку от нее будет плохо. Когда матушка Фитч дала мне ружейную пулю и вампум, я попросила еще одну бусину и получила ее. Я взмолилась дать мне корсет, потому что я иду в люди, а матушка Фитч остается дома, но та отказала, пояснив, что матушка Григгз придет к ней шить лоскутное одеяло, и негоже при соседке выглядеть распустехой.
— Впрочем, всегда не стесняйся меня спрашивать, — добавила она. — Иногда я смогу его уступить.
По сути, она дала понять, что знает о неоднократности моих посещений. Теперь слова дочери «вы мне уже говорили» обрели смысл. Я решила, что закончу дела в Кембридже и расспрошу матушку Фитч о ее понимании Нитей, как называла их Эржебет. Возможно, из объяснений разных ведьм удастся выстроить доступную нам картину.
Дежавю вернулось, когда дядюшка Григгз бросил на меня тот же осуждающий взгляд. Мы доехали до реки. Паромщик так же ел меня глазами, мальчишки так же плескались в воде. Чуть прихрамывая, с лопатой в руке, я снова прошла по Уотер-стрит до лавки, где Ашер и Дэй спорили о качестве печати. Прежний трюк сработал — удивительно, как спокойно я себя чувствовала, зная, что он мне удастся. Однако, подходя с украденной книгой к бочарной мастерской, я замедлила шаг. У меня было подозрение, что даже если предложить бочару обе бусины (включая ту, что предназначалась на обратный путь), он все равно объявит плату недостаточной. Главная моя беда — отсутствие корсета.
Но по крайней мере я знала, что меня ждет, и это странным образом успокаивало. Я сразу повела себя чуточку развязно и не дала себя облапить, а посулила будущую «щедрость» до того, как бочар начал меня домогаться. Он сразу стал как шелковый, поэтому я получила бадейку быстрее и ушла не в таких растрепанных чувствах, как прошлый раз.
Дежавю продолжалось по дороге к Уотертауну, в роще у ручья и возле валуна. Прежде чем копать, я сняла фартук и обмотала им руку, так что избежала занозы. Мышцы болели после вчерашней работы — тело помнило все, что произошло тогда, хоть я и находилась далеко-далеко в прошлом от вчерашнего дня. И еще меня страшно мучил голод. И нога болела