Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Бросив дурную привычку прожигать жизнь в амритсарских «Мариоттах», Лакс начал экономить. Но теперь, когда его путешествие близилось к концу, не пожалел потратиться на теплую одежду и разные другие вещи, которые пригодятся ему на Крыше мира.
Его отъезд едва ли удалось бы скрыть от общины; подбросить Лакса до Шимлы обещал дальнобойщик Ясмит, ехавший в ту же сторону, а Ясмит был любитель поболтать. Решили выехать в шесть утра, но неизбежные трения и задержки оттянули выезд до восьми. Встретиться договорились на подъезде за гурдварой, где, помимо всего прочего, разгружались продукты, неофициально привезенные для лангара. Придя на место, Лакс с удивлением обнаружил там целую толпу — все его новые знакомые. Он шел по дороге, сгибаясь под тяжестью набитого рюкзака, взвалив на плечо длинную связку ротанговых шестов. По крайней мере, так было, пока кто-то не шагнул к нему и не снял груз с его плеч. Удивленно подняв глаза, Лакс увидел Гопиндера, своего партнера
— Брат, раздели со мной свою ношу! — сказал он и перехватил связку шестов свободной рукой.
Пожалуй, этому не следовало так уж удивляться. После тренировок в дыхательном аппарате Гопиндер, как и Лакс, был готов к большой высоте. И все же на глазах у Лакса — должно быть, от неожиданности — выступили слезы. Сквозь влажную дымку он видел у задних дверей кухни семью уйгуров. Они не появлялись уже пару недель — нашли убежище в местной мечети, где, как видно, о них хорошо заботились. Выглядели они намного здоровее прежнего. Ильхам набрал вес и словно бы подрос дюйма на три. На нем была куллу — цилиндрическая шапка из плотной шерсти, обычная в том краю, куда направлялся Лакс. Он думал, что это просто символический жест — но вот Ильхам достал из машины, привезшей их сюда, свою сумку (куда меньше, чем у Лакса и Гопиндера) и принялся прощаться с матерью, бабушкой и сестрами.
Лакс уже почти не удивился, когда на дороге появился Рави. Его сумка на колесиках, предназначенная для гладких полов в аэропортах, едва не выдергивала ему руку из плеча, прыгая по растрескавшейся мостовой. На плече Рави нес крикетную биту; в таком виде он походил на киногероя — и, несомненно, сам это понимал и этим гордился.
— Никогда не видел горы, кроме как издалека, — объяснил он. — И вот подумал: кому повредит, если я хотя бы тебя провожу?
В небольшом грузовике Ясмита посадочных мест было немного: над двигателем — кабина, над задними колесами — платформа без бортов. Обычно водитель огораживал платформу стальной рамой, позволявшей грузу проветриваться, но не дававшей свалиться по дороге. Сверху Ясмит накрывал платформу брезентом или листами фанеры, защищающими от стихии. Но сегодня этого не требовалось; после муссонов наступила прекрасная солнечная погода. На больших шоссе в густонаселенных частях Индии этот грузовик выглядел совсем крохой. Оно и к лучшему: тяжеловозу, занимающему всю полосу, нелегко было бы добраться до Шимлы. Дело в том, что, едва выехали из восточных пригородов Шандигара и начали взбираться в гору, Ясмиту пришлось сбросить скорость. Дорога, прежде прямая, пошла здесь бесконечными зигзагами, и каждый большой изгиб заключал в себе множество маленьких. Грузовик поднимался в предгорья Гималаев. Прижимался к обочине, пропускал нетерпеливо гудящие легковушки. Впрочем, недолго: вскоре они прочно застряли в пробке, неизвестно откуда здесь взявшейся. Чем дальше, тем выше и прочнее становились придорожные ограждения, и тем с большим упорством лепились к ним дхабы. Слово «дхаба» традиционно означает «чайная», и в глухих местах еще можно встретить настоящие дхабы — сельские чайханы. Но по большей части они превратились в придорожные магазинчики, где торгуют всем на свете. На открытой дороге пассажирам пришлось бы прятаться от пронизывающего ветра и кричать, чтобы услышать друг друга; здесь, за высокими стенами, даже когда машина двигалась, не ощущалось ничего сильнее легкого горного ветерка.
До сих пор Ильхам молчал, но теперь решил объясниться.
— Ты не представляешь, во что ввязываешься, — сказал он. — Боец из меня не очень. Но я наблюдал за китайцами и одно усвоил твердо: в тех краях на каждого человека с оружием, — здесь взгляд его скользнул по обтянутому кожей шесту Лакса, — нужны несколько безоружных — тех, кто организует еду, ночлег и все необходимое. Вот я и подумал: пусть хоть один такой человек будет в нашем… как это у вас называется? Сан-что-то-там?
— Ты, наверное, имеешь в виду «сангат», — ответил Лакс. — Обычно это слово означает «товарищество сантов» [565] . Это не совсем верно…
565
В сикхизме «святой человек», уважаемый член общины.
— Да-да, сангат. То самое слово.
— Оно имеет скорее религиозный смысл, — возразил Лакс. — Верно, в старинных военных повестях сангатом называют братство святых-воинов, выступивших в поход, но здесь не совсем уместно…
— Как Братство Кольца, — серьезно заключил Ильхам.
Не в первый раз Лакс слышал от него неожиданные отсылки к западной поп-культуре. В гостиницах и дхабах на горных перевалах, как правило,
есть общие «гостиные» с телевизором и видеоплеером и при них — разнообразный и до нелепости случайный набор DVD, оставленных предыдущими гостями.— Да, пожалуй, — ответил Лакс. — Ты присоединился к моему сангату и стал мне бхаи, братом. Это верно и для тебя, Гопиндер, и для тебя, Рави.
В ответ Ильхам лихо заломил на лоб свою шерстяную куллу и, сощурившись, устремил взгляд вперед — туда, где солнце в золотой рассветной дымке выплывало из-за белоснежных Гималаев.
Пустыня Чиуауа
Никогда еще Саския не видела настолько безжизненного пейзажа. Даже Сахара, хоть она и крупнее, и безводнее, выглядит как-то помягче — она полна песчаных дюн. А эта пустыня была полна камней. Острых камней, никогда не увлажняемых, не сглаживаемых водой. Немногочисленные осадки, выпадающие на эту землю, мгновенно впитывают местные растения с единственной целью — отращивать себе колючки и шипы. Саския уже несколько часов смотрела в окно, но не увидела на поверхности ни капли воды. Еще до глобального потепления этот ландшафт грозил смертью всякому, кто осмелится сюда забрести.
— Добро пожаловать на ранчо «Летящая S»! — громогласно объявил Т. Р., подняв пивную кружку, едва Пивной вагон пересек границу частной территории. Железная дорога здесь шла бок о бок с гравийной; путь обеих проходил меж двух каменных столбов, украшенных гербом — буквой S с крыльями. Рядом стояла железобетонная будка охраны с солнечными батареями и антеннами на крыше. Перед ней — мужчина в коричневой ковбойской шляпе, вооруженный (какое разочарование!) не парой шестизарядных, а всего лишь «глоком». Когда поезд проезжал мимо, он вытащил большой палец из-за пояса и помахал кому-то, кто, должно быть, махал ему из другого окна. Знакомая с современными мерами безопасности, Саския заметила, что на дороге имеются не только ворота, но и выдвижные оградительные столбики, достаточно прочные, чтобы не дать чужому транспорту прорваться внутрь.
— Просто смешно! — пробормотала Амелия по-голландски.
Они вдвоем сидели за столиком в Пивном вагоне; напротив расположились Руфус и Эшма, которая просто подошла и села рядом. Амелия сидела, скрестив руки на груди, и рассматривала ворота, словно студент, ломающий голову над задачей. Заметив, что Руфус смотрит в ее сторону, она перешла на английский.
— Эти ворота техасских ранчо! Мы уже много таких видели. Огромные ворота в чистом поле! Они же ни к чему не присоединены!
Она махнула рукой в сторону окна. От каждого из массивных каменных столбов отходила стена метра в два высотой, но тянулась она всего несколько метров. Затем уступала место забору из сетки-рабицы, явно поставленному совсем недавно, — но и он продолжался всего метров тридцать, а дальше начиналось обычное для этих краев ограждение: туго натянутая между столбов колючая проволока, высотой примерно среднему человеку по грудь.
Руфус задумался над этим замечанием и думал довольно долго — так, что нидерландки даже заподозрили, что наткнулись на какое-то серьезное культурное различие.
— Они присоединены к забору, — заметил он наконец.
На это возразить было нечего.
— Да, но… — начала Саския.
— Традиционно ворота — самое слабое место в защитном периметре, — объяснила Амелия. — А не самое сильное. Просто по логике вещей. Ты же служил в армии и должен понимать…
— Я понял, — кивнул Руфус.
— Зачем они тогда? Просто для красоты? Напоказ?
— Ради экстетики, — кивнул Руфус. Это слово они от него уже слышали: так он произносил «эстетика». — А еще это сигнал. Вы на моей территории: считайтесь со мной или валите отсюда.
— Вполне логично, — заметила Саския.
Руфус перевел взгляд на Амелию.
— А кроме того — ты верно сказала, я ведь в армии служил. И знаю, что не стоит недооценивать колючую проволоку. Не смотри на само ограждение: посмотри, где оно расположено. Это глубокая оборона. Когда доберемся до места, может, нам дадут прокатиться на внедорожниках или еще на чем-нибудь с четырьмя колесами — тогда увидишь сама. Из окна пустыня кажется плоской, как стол, но стоит съехать вон с той дороги и попробовать проехать напрямик — очень скоро убедишься, что земля здесь вовсе не ровная-гладкая. Здесь даже пешком ходить нелегко — прежде чем шагнуть, думаешь, куда поставить ногу.
Эшма кивнула.
— Я ходила в походы по такой местности. Это изнурительно. Изнурительно для психики, я имею в виду, — поспешила добавить она. — Очень высокая когнитивная нагрузка — приходится обдумывать каждый свой шаг. — И она постучала кончиками пальцев по лбу.
Руфус, подумав, кивнул; по лицу было видно, что, оставшись один, он немедленно наберет в поисковике «когнитивную нагрузку» и внимательно почитает ссылки.
— Поэтому те, кто знает эту землю, предпочитают передвигаться по ней на лошадях. Ты определяешь только, в какую сторону скакать и с какой скоростью. А всю когнитивную нагрузку лошадь берет на себя.