Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Руфус насквозь видел всю фальшь этих заверений. Но спорить не стал, ибо не хотел терять работу, просто заказал в Интернете дополнительные товары и услуги для новых жильцов.
Присутствие всех этих животных и запах сена привлекли мустанга, по всей видимости, старого товарища Билдада. Руфус назвал его Пелег — еще одно имя из «Моби Дика». Но все вокруг стали звать коня Пеглег — «деревянная нога», из-за того, что на одной из передних ног у него был белый «чулок». Руфусу скоро надоело поправлять и объяснять, что деревянная нога была вовсе у Ахава, и мустанг так и остался Пеглегом. Тордис сеном соблазнила его зайти в загон, а Руфус успокоил настолько, что ветеринар сумел подойти к нему вплотную, вколоть наркоз и отрезать яйца, которые этому коню явно жали. От операции Пеглег быстро оправился и стал примерным членом общества, так что Руфус без особого труда приучил его к седлу и узде.
Что верно для лошадей и мулов, верно и для орлов. Этим птицам требуется разное специальное оборудование, частое кормление сырым мясом, экзотические ветеринарные препараты; но, если уж все это есть, нет особой разницы, одного орла держать или
С Тордис — как и с Руфусом, как и еще примерно с тысячей человек — Т. Р. обменивался личными сообщениями. И она — как и сам Т. Р., и Руфус, и все прочие, кто не вылетал из этого списка через три дня, — понимала, как этим каналом пользоваться. Писать нечасто, делиться только хорошими новостями или какими-нибудь интересными идеями, которые порадуют и развлекут великого человека в свободную минуту. В результате этой переписки, по причинам, которые Руфусу так никто толком и не объяснил, на ранчо появилась маленькая монголка по имени Цолмон с огромным беркутом Чингисханом. А три недели спустя к ним присоединился нидерландец Пит, работавший над изначальным проектом в аэропорту Схипхол. И с ним Скиппи, еще одна самка беркута, названная в честь аэропорта.
Приблизительно в то же время Руфус начал спрашивать себя: какого черта он здесь вообще делает? Уже довольно давно он понял: Т. Р. — ходячее воплощение того, что в наши дни называется СДВГ [595] . Хватается то за одну идею, то за другую; какой-то (небольшой) процент этих идей приносит деньги. Словно техасский нефтеразведчик былых времен, из тех, что просто ездили по Техасу и бурили наудачу, надеясь где-нибудь наткнуться на нефть, чудом перенесся в наше время. Те инициативы, что быстрых денег не приносили, в бухгалтерии Т. Р. переходили в категорию «особых проектов», продолжали финансироваться — нерегулярно и по малопонятным принципам — и вели жалкое существование, пока кто-нибудь не решался положить им конец. Как правило, пока Т. Р. смотрел в другую сторону. Обитая в сей юдоли скорби, «особые проекты» бродили во тьме, порой сталкивались друг с другом и вступали в сложные отношения. И сам Руфус, «дрон-рейнджер», был не более чем одним из таких особых проектов. Весь полезный выхлоп от него пока состоял в обустройстве карьера и приручении одичалой лошади, которой цена доллар в базарный день. Сказать, что Т. Р. планировал поселить на карьере целую компанию орлов вместе с сокольниками, значило бы сильно преувеличить. Просто Тордис слала ему в мессенджер что-то такое, что, похоже, Т. Р. нравилось. Руфус не знал, получали ли Цолмон и Пит зарплату или им просто позволили здесь жить. Но, как видно, их все устраивало. Да и его тоже. Молчаливая Цолмон оказалась любительницей и знатоком лошадей и сразу взяла над ними шефство. Пит, лет сорока, но с фигурой пятнадцатилетнего циркового акробата, неустанно практиковался в ракинге — попросту говоря, в ходьбе по пересеченной местности с тяжелым рюкзаком за плечами. Словом, все эти новые жильцы не доставляли ему хлопот и почти ничего не стоили.
595
Синдром дефицита внимания с гиперактивностью.
Постепенно Руфус пришел к выводу, что его работа на ранчо может окончиться в любой момент, без предупреждений и объяснений; но, пока топор не просвистел над головой, можно попробовать сделаться полезным для сокольников, которые, по-видимому, у Т. Р. сейчас в фаворе. Для этого следовало отказаться от мысли, что он со своими дронами может как-то усилить охрану ранчо — сделать то, чего еще не делают «Черные шляпы». Все свое знание дронов он поставил на службу специальному проекту, ради которого прибыли сюда Скиппи, Чингиз и Нимрод: идеи — выдвинутой много лет назад Питом, развитой Тордис, принявшей ценные поправки и дополнения от Кармелиты и Цолмон, — что специально обученные орлы смогут защищать территорию от вражеских дронов. Проект «Схипхол» был свернут в значительной мере из-за протестов зоозащитников. Но на ранчо «Летящая S» — как и на любом другом ранчо в Западном Техасе — зоошизу в глаза не видывали, а если бы и увидели, то не оценили.
Для начала, однако, Руфусу требовалось разрешить одно сомнение, беспокоившее его с той минуты на вершине горы, когда сокольница стянула с головы Нимрод колпачок и вместо орлана Руфус увидел перед собой беркута. Это сразу превратило затею из личного в семейное дело. По определенным причинам Руфусу пришлось вернуться в Лоутон и удостовериться, что, участвуя в программе, превращающей орлов в оружие, он не станет изгоем в собственной семье. Так что он попросил отгул на пару дней, сел в пикап и проехал пятьсот миль на востоко-северо-восток — туда, где родился и рос до восемнадцати лет.
Как обычно, он ехал по улицам, по которым бегал мальчишкой, и каждый поворот вызывал новые воспоминания из прошлого. Лоутон и огромная военная база Форт-Силл сплелись друг с другом, словно двое борцов на татами. Большинство жителей города были военными: бывшими, настоящими, будущими. Была здесь пара четко очерченных трущобных кварталов, встречались изредка люди, не стригущие лужайку перед домом, но это лишь подчеркивало общую аккуратность и чистоту.
Город был просторный — все здесь выстроено задолго до возникновения современной моды на тесноту, на дома-коробки и узенькие проходы между ними. Со времен его детства изменились только старые дорожные знаки: стали, как везде, электронными, и в нижней части табло теперь бежали рекламные объявления о вакансиях или обновленном меню. Этакий глазок в виртуальный мир прямо посреди улицы. Булочная ищет надежного пекаря.
Две мили спустя: в магазине автозапчастей имеется вакансия для надежного продавца. Надежность — вот главная добродетель в глазах лоутонских менеджеров. Интересно, сколько из тех, что ходят пешком, ездят на велосипедах или на скейтбордах по этим улицам, выдержали проверку на надежность?В молодости Руфус полагал, что недостаток надежности присущ именно Лоутону, однако, завербовавшись в армию, обнаружил, что этот феномен распространен повсеместно. Если ты один из немногих, кого судьба одарила благословением (или проклятием, как посмотреть) надежности — тебе открыты все пути. Мир, жаждущий надежности, то и дело будет втягивать тебя в ситуации, которые юнцу, еще вчера грузившему репу в Лоутоне, покажутся пределом мечтаний, — но скоро ты поймешь, что стоит подумать, прежде чем отвечать «да». Из-за этого в конечном счете Руфус и оказался здесь. Т. Р. поставил напротив его имени галочку в графе «надежный». Это повод порадоваться — но и быть начеку.
У Руфуса имелось племенное удостоверение, но сам он редко называл себя команчем. Не хотел показаться самодовольным индюком или — того хуже — одним из тех позеров, что выдают себя за индейцев. Стоит получить такой ярлык — потом не отмоешься. Однако так уж вышло, что именно команчская ветвь его семьи, когда Руфус приезжал в гости, встречала его гостеприимнее, радостнее… да, попросту говоря, с большей любовью, чем другие родственники. Быть может, потому что приезжал он нечасто.
Он свернул на север, к Команчской реформатской церкви. Это массивное здание из красного кирпича стояло здесь всегда. Здесь он впервые услышал имена вроде Билдада и Пелега — из Библии, которую пастор зачитывал с кафедры. Но до недавнего времени не придавал никакого значения тому, что церковь основана голландскими миссионерами. Недавние события заставили его об этом задуматься. Да, формально это ответвление Нидерландской реформатской церкви, к которой принадлежит Саския. Он бывал здесь на всех положенных крестинах, свадьбах и похоронах, но никогда не думал, что это связывает его с Нидерландами, и уж конечно, даже вообразить не мог всю эту историю с Саскией. Чем дальше, тем больше все происшедшее казалось ему каким-то сном.
К северу от военной базы местность стала чуть более холмистой; появилось немало молодых деревьев, дающих тень, но и пропускающих достаточно света, чтобы трава продолжала расти и кормить коров и лошадей. Везде здесь были дороги: пересекали ручьи и реки, огибали озера, взбирались на холмы и спускались в низины — а вдоль дорог, словно бусины на нитку, были нанизаны участки в сто шестьдесят акров, именуемые наделами.
Надел, которым владела сейчас его бабка Мэри, был чуть меньше остальных: несколько десятилетий назад часть его скрылась в водах рукотворного озера. Однако потеря обернулась приобретением — земля на берегу озера выросла в цене. Как часто случается, со временем права на надел оказались поделены между десятками потомков первого хозяина, получившего его когда-то от правительства. Из-за этого им стало сложно управлять. Часть надела сдавалась в аренду под добычу торфа. Часть низины возле озера поросла можжевельником, кедром и мескитовым деревом: всё инвазивные виды. В старые времена их сдерживали бизоны, поедавшие молодые ростки, но теперь деревья заполоняли все вокруг. Пятнадцать лет назад Мэри и еще трое родственников, поднапрягшись, выкупили землю у всех остальных; Руфус тоже в этом участвовал. По выходным порой появлялся здесь с бензопилой и помогал очищать озерный берег от разросшегося кустарника. На очищенном берегу поставили трейлерный парк на семьдесят пять мест. У половины трейлеров были постоянные жильцы, в основном отставные военные со слабостью к рыбалке. Другая половина предназначалась для отпускников. Трейлеры располагались буквой L вокруг сборного домика, служившего и офисом, и резиденцией для Мэри и некоторых ее потомков — дядюшек, тетушек, двоюродных братьев и сестер Руфуса. Чтобы туда попасть, нужно было проехать по краю бывшей торфяной разработки, ныне огороженной и служащей загоном для трех лошадей и ослика. О лошадях рассказывали: это потомки тех, что пережили зверства армии США во время Войны на Красной реке. Тогда, видя, что команчей не удается победить в бою, белые перебили всех бизонов, а табуны коней загоняли на утесы и заставляли бросаться вниз. Индейцы остались без пищи — и голод принудил их сдаться.
— Weh! Weh! — таким призывом встретили Руфуса родные. Это означает «заходи, заходи!» Можно было подумать, его ждали — хотя, вернее всего, кто-то из кузенов заметил его на заправке в Лоутоне и возвестил о его прибытии в соцсетях.
Руфус вошел в трейлер, и все дальнейшие беседы велись уже по-английски. За одним исключением: бабушка всегда называла его Eka. На языке команчей это значит то же, что по-английски Рэд — «рыжий». В детстве волосы у него отдавали рыжиной, и теперь при каждом визите бабушка приподнималась на цыпочки и дергала Руфуса за курчавую шевелюру, делая вид, что ищет рыжие корни.
Тянуться ей приходилось высоко. Как и многие в племени, Мэри была крепкой и коренастой, но ростом не могла похвастаться даже в молодые годы. А теперь ее согнуло время — ведь ей было уже почти девяносто. Генетическую базу относительно высокого роста Руфуса следовало искать в других ветвях семейного древа. Быть может, у прапрапрадедушки Хопвелла (хотя никто и никогда не измерял его рост), но скорее у Боба Стейли, деда с материнской стороны, метиса из осейджей. Осейджи славятся высоким ростом так же, как команчи — низкорослостью; поговаривали, что, если заглянуть в глубину веков, среди осейджских предков Руфуса найдутся Бегуны — прославленные воины, что могли в разгар боя догнать низкорослую команчскую лошадку, схватить за хвост и опрокинуть наземь. Вот почему команчи, готовясь к войне с осейджами, подрезали или подвязывали своим лошадям хвосты.