Весёлые и грустные странички из новой жизни Саньки М.

– Я тебя урою! – кинулся он на меня. Я ударил его ногой в живот, потом в лицо.

Мальчишка согнулся, сел на корточки, закрывшись руками, и заплакал:

– Не бей меня, я больше не буду!

– Пи...й отсюда! – сказал я. Мальчишка выскочил за дверь, захлопнул её и сказал в глазок:

– Канец тибе, щинок! – и куда-то убежал. Я хмыкнул и продолжил разминку.

Когда уже заканчивал, дверь снова открылась, на этот раз вошли трое пацанов кавказской наружности.

– Этот, что ли? – спросил один из них, с удивлением глядя на мою тщедушную фигурку.

– Да, он!

– Ты что, сам справиться с щенком не мог? – спросил третий.

– Да он, падла, приёмом! – дальше кричал он по-своему.

– Говори по-русски, Мамед, когда с тобой русский! – перебил его один из пацанов. Воспитанный, поразился я.

– Ты, щинок! – обратился ко мне Мамед, - Ты думаешь, твая систра уехала? Нет! Её убили! Насиловали и убили!

– Чего? – не поверил я, думая, что, не в силах со мной справиться, Мамед решил соврать, чтобы мне было больно.

– Мамед! – крикнул второй мальчишка, - Замолчи! Нам сказали никому не говорить!

И я поверил. Да и осколки мозаики сошлись. Все непонятки стали понятными: «Приказ сверху!», - сказал мне перед побегом Владимир Иванович.

Осознав, что моей любимой сестры больше нет, я увидел, как кружатся перед глазами рваные лохмотья тьмы, потом мир сузился для меня до крохотного светлого пятна, и я медленно упал на удивительно мягкий пол.

Когда я очнулся, глаза открыть не смог. Веки оказались для меня слишком тяжёлыми. Сильно болела голова, а тела не чувствовал. Попытался пошевелить языком, но он будто присох к гортани.

Тут кто-то провёл по губам мокрым тампоном, я сумел разлепить губы, и тампон проник в рот, смочил язык, я облегчённо вздохнул, сумев сглотнуть.

– Очнулся! – обрадовался девичий голосок, и я услышал удаляющиеся шаги. Потом вошёл ещё кто-то.

– Как он? – спросил уже другой, женский голос.

– Хочет пить.

– Воды пока не давайте, смачивайте губы, язык.

– Хорошо! – радостно сказал девичий голос.

– Глаза не открывал?

– Нет, только пытался.

– Ясно, откроет глаза, сообщите мне, - послышались удаляющиеся шаги.

– Саша! – прошептали над ухом, - ты меня слышишь?

И я вспомнил. Глаза наполнились слезами, по щеке побежал ручеёк.

– Ну что ты, Саша! – вздохнула девушка, вытирая мне слёзы ваткой, - Успокойся, всё будет хорошо!

Ну вот что они все врут?! Как мне может быть хорошо, когда такое горе?! Зачем я очнулся?! Слёзы уже душили меня.

– Сашенька! Глазки можешь открыть?

Я постарался. Увидел сквозь слёзы мутный силуэт.

– Молодец, Саша! Умница! Сейчас позову доктора.

Я снова закрыл глаза, не переставая плакать. Зачем я сдался? Меня ведь намеренно отсылали отсюда, чтобы я не узнал этой жути. Вырос бы, узнал правду, но тогда уже боль утраты не была бы такой страшной. Всё же я был маленьким мальчиком, а Лиска мне заменила маму.

– Ну, что? – спросила врач, входя, как я понял, в палату.

– Он всё вспомнил, плачет, - сама, чуть не плача, ответила девушка.

– Как реакции?

– Не реагирует на боль.

– Продолжайте капать глюкозу, колите церебролизин и никотиновую кислоту.

– Саша! Ты меня слышишь? Если слышишь, открой и закрой глаза.

Я приоткрыл глаза, ничего не увидел, и снова закрыл.

– Реакцию на аллергию проверяла? Вколи ему димедрол.

Как кололи, я не чувствовал. Без страха думая, что меня парализовало.

Да, меня частично парализовало. Мне сказали, что это нервное, но организм молодой, отойду.

Когда я уже начал чувствовать тело, ко мне зашёл капитан милиции.

Везёт же мне на капитанов! – подумал я.

Капитан начал спрашивать меня о сестре. Где она могла бывать, не работала ли... сами понимаете, кем. Я не мог отвечать. К своему ужасу я понял, что говорить не могу. Нет, речь у меня не отнялась, просто появилось настолько сильное заикание, что я не мог преодолеть ни одной согласной.

Так со мной уже было. В прошлой жизни. Я даже огорчался, что не умер на этот раз, может быть, родился бы в другом мире, более дружелюбном ко мне.

Писать я тоже пока не мог. Пальцы одеревенели. Я с грустью думал, что теперь мне на самом деле уготована судьба воспитанника детдома, и надо забыть о своей мечте, найти свою призрачную семью. Которой, возможно, нет.

– Я ннне знн... – ответил я.

– Или не хочешь отвечать? – спросил капитан. – Мы же с тобой хотим найти преступника?

– Ччч... дддолгго... – выдавил я из себя.

– Долго? Вы же все молчите, как в рот воды набрали. Ни мать не говорит, ни ты. Отца с братом найти не можем.

– Мама ккк...?

– Нормально твоя мама, лечится. Только она лишена материнства.

– Лллис бббыла ммм... мама, - сказал я, снова, заплакав.

– Понимаю, - вздохнул капитан, - держись, малыш, я знаю, что твоему горю не поможешь, но жить надо. Не распускайся, ты же мужчина. Я обещаю, что буду искать убийц.

За мной ухаживала медицинская сестра, молодая девушка. Она нежно разговаривала со мной, на ночь даже пела колыбельную.

Я раздумывал, каково ей работать с детьми, если она так к ним привязывается. Потом ведь всё равно надо расставаться, а расставаться всегда тяжело и больно.

Уже через день я начал самостоятельно ходить, правда, подволакивая левую ногу. Раны на запястье и лодыжке зажили, но следы остались. К счастью, я не мог рассказать сестре об их происхождении. Она спрашивала. Звали её Маша, ей было восемнадцать лет, она мечтала поступить в медицинский институт, но там был большой конкурс, поэтому девушка вернулась в родной город, решила поработать в детской больнице. Сначала взяли нянечкой, потом обучили на медсестру. Я был её первым пациентом, за которым её закрепили, поэтому она так ко мне привязалась, считая меня чуть ли не братом.

Она знала мою печальную историю и жалела меня.

Но долго отдыхать там мне не пришлось. Как только я пошёл на поправку, меня забрали в родной детдом. Здесь тоже есть врач, долечится на дому, сказали воспитатели врачам в больнице.

Я понимал, что они боялись очередного моего побега. Бежать я решил твёрдо, но только после того, как окончательно поправлюсь.

Меня заселили, к моему удовольствию, в ту же палату, или кубрик. Я уже считал эту спальню своей! Я придирчиво осмотрел всю комнату, инвалидно подволакивая ногу, улыбнулся новичкам, настороженно следившим за мной, потом топнул ногой и сердито показал на пол, промычав, что надо его помыть. Вряд ли дети что поняли. Тогда я показал мимикой и жестами, что надо сделать.