Веселые каникулы мажора

— Не знаю, Андрюш. У меня не получилось.

— То есть… Подожди… — сжимаю пальцами переносицу. — Получается, со мной ты тоже не хотела?

— Хотела, не хотела. Пришлось, Андрюш. Пришлось, — Маринка сдувается на глазах, превращаясь из журнальной красотки в растерянную обычную девчонку. — Мой папа умеет убеждать.

Умеет. Непроизвольно тру рубцы от ожогов.

— Марин, слушай, а тот парень? Которого ты любила? Он где?

Если у нас не получается, может, они тоже могут быть счастливы?

— Где? — Савельева отворачивается к окну и долго смотрит в него. Когда уже не жду ответа, выдыхает одно слово: — Убили.

* Исп. — Шура «Ты не верь слезам»

Глава 19

Лето 1998 год. Андрей.

По узкой горной дороге,

Что вьется как серпантин

Под месяцем одиноким

Я еду, как он, один.

Как он, молодой да ранний,

Влюбленный в одну звезду

Из тысяч других сияний

Я вижу ее одну.

«Убили» звучит так буднично, что я вздрагиваю. Не от неожиданности, а от того, как спокойно произносит Маринка. Смирилась?

— Как давно это произошло? Ты знаешь того, кто…

— Кто убил? Какое это имеет значение? Я знаю того, кто приказал сделать.

Молчим, каждый понимая, чьё имя не было произнесено.

Удивлён? Совру, если скажу, что да. Не удивлён.

Более того, чего-то в этом духе ждал, наверное, учитывая, как настойчиво нас сводили.

Ну а методы Савельева известны не только узкому кругу: потушить окурок о мою руку ему показалось когда-то смешным. На тот момент отец только начинал мутить схемы, а я был подростком, который очень любил сунуть нос в чужие дела.

С тех пор тот подросток вырос, нарастил броню, поумнел, обзавёлся своими знакомствами и поддержкой, но против Савельева даже с этим запасом идти в открытую почти как с шашкой против танка.

— Что будем делать, Андрей?

Маринка присаживается рядом, опустив сложенные ладони между коленей. Её вид откровенно пугает — не привык видеть настоящей что ли…

— Не знаю, — признаюсь, — с наскока ничего решить не получится, нужен план. А лучше ещё и запасной, чтобы наверняка.

— Уверена, ты что-нибудь придумаешь, — слабо улыбается Савельева. Покусав ноготь, просит: — Расскажи мне о ней?

— О Василисе? — уточняю зачем-то, ведь и так понятно.

— О ней. Ты ведь давно её знаешь?

Давно? Сейчас, оглядываясь назад, кажется, что всю жизнь. Сначала слова подбираются с трудом, а позже не могу остановиться.

Рассказываю, как мелкой Васька меня раздражала, и я таскал жаб и ужей, чтобы её напугать, а она не боялась. Рассказываю, как следил за ней, как рвал ей клубнику, как дрался с другом, потому что тогда мне казалось, что она отбирает у меня Генку.

Про цветы, камушки, звёзды… Про яблоки у злого деда Вити, который гонял нас хворостиной, но мы упорно лезли в сад, потому что Василиса любила именно его яблоки. Про маки, которые мы нарвали с ней в поле и несли домой, чтобы сделать гербарий, но нас остановили как-то ненормальные парни и отобрали. Я был мелкий, но защищал девчонку. А она потом смеялась, как я упал от тычка, однако бегала за водой и делала холодные компрессы, безжалостно разрезав платье единственной куклы.

Про конфеты, которые Ваське было нельзя, поэтому свои я, став постарше, собирал и мы в конце недели делали тайники в огороде.

Про то, как Геныч рассказывал бабке, что женится на Василисе, а я дулся и не хотел с ними играть. И всё равно приходил и стоял у ворот, карауля их.

Как вырос и решил, что она мой враг, потому что занимает мысли. Потому что ей было всего двенадцать, а мне уже шестнадцать, и мысли начинали течь в другую сторону.

Мне хотелось полапать девчонок, поцеловаться за остановкой или углом клуба, а Васька играла в куклы, переписывала в дневник слезливые стишки и танцевала перед зеркалом…

— Получается, ты давно к ней привязался, просто не понимал?

— Наверное. Оно само как-то, — хмыкаю. — Даже не верится, что я тебе рассказываю. Никогда бы не подумал…

— В жизни и не такое происходит, — философски заключает Савельева, доламывая последний ноготь на руке и принимаясь ковырять краску на подоконнике. — Я тоже многое не представляла. Пока мама была с нами, папа сдерживался. А потом как с цепи сорвался. Говорил, что она ушла к другому, что теперь мы ей не нужны. Только, Андрюш, мне кажется, что никуда она не уходила…

— Ты… что он её тоже?

— Мне так кажется. Но точно я не знаю.

А вот я теперь однозначно должен узнать… И про того парня, и про родную Маринкину мать. Но сначала надо встретиться с папой.

— А с этим что будем делать? — собранная сумка мозолит глаза. — Останешься?

— Нет, Андрюш. Домой. Может, на настоящее море слетаю. Ты извини, — Марина морщит нос, — но ваше село это… это СЕЛО. А я хочу нормально искупаться, нормально погулять и не бояться пересечься с коровой или гусями твоей бабушки.

* * *

Провожаю глазами взлетевший самолёт. Курс — на родной город.

С Савельевой нам удалось расстаться мирно. По моему возвращению мы не раз пересечёмся с ней, а пока по легенде она устала от деревенского отдыха и решила сменить обстановку.

Без поддержки отца соваться в разборки не рискую, а потому, зажав в руке ладонь Васьки, веду её к другому входу. Через час должен приземлиться самолет с моими родителями. И мы их встречаем.

Вместе.

С нашей днюхи прошло два дня, но по ощущениям не меньше вечности. Хорошо, что Василиса вчера не стала меня прогонять, когда я пришёл вечером, чтобы объясниться.

Выслушала. Переварила. И утром позвонила, попросила приехать. Успел её забрать по дороге в аэропорт. Не самый, наверное, лучший вариант, но ждать уже не мог.

Глаза режет от недосыпа, голова тяжёлая, и общее состояние похоже больше на зомби, чем на человека.

— Сколько нам ждать? — Василисе явно не нравится шумная толпа, распивающая пиво в нескольких шагах от нас.

Я же их почти не слышу, погрузившись в полудрёму. Цветочек рядом, вкусно пахнет, греет своим дыханием… и мозг расслабленно уплывает в нирвану.