Весёлый Роман

Эта скамья подсудимых и привлекла наше внимание.

— Может, это клен? — спросил у меня Виля.

— Старая она, как тут разберешь?

— Сто лет, — сказал Виля. — Она тут простояла сто лет. Представляешь, как ее просушили те, кто на ней сидел? Чует мое горячее сердце, что это она. Или он. Клен, я имею в виду. Произведем измерения.

Мы обмерили скамью с помощью Вилиной шариковой руч­ки, длину которой нам потом предстояло перевести в обыкно­венные метрические единицы, и Виля ножом сколупнул щепку с нижней стороны скамьи подсудимых.

— Клен, — сказал дядя Петя. — И редкой текстуры. Рисун­ка, — пояснил он для меня. — Где такой?

— Вот, дядя Петя, — показал Виля наши расчеты, — такая скамейка. Получится из нее корпус?

— Вполне получится. Еще и на обечайки останется. Куда струны крепятся, — пояснил он для меня.

— Нам нужна на завтра такая скамейка. По нашим разме­рам. Взамен, — потребовал Виля.

— Да я ее из дуба сделаю. Как лялечку.

— Ну, из дуба там другая мебель, — заметил Виля. — Из чего-нибудь попроще.

— Можно и попроще, — сразу согласился дядя Петя. Он все разглядывал, прощупывал пальцами щепку, которую мы ему принесли.

На следующий день мы надели грязные, промасленные ком­бинезоны. Мы в них работаем в мотобоксе. Нашли кепчонки похуже. И только сейчас я обратил внимание на то, что Виля со своей бородкой в этой одежде выглядит каким-то переоде­тым, несуразным. В мотобоксе это как-то не замечалось.

— Нет, — сказал я, — тебя немедленно арестуют, и ты по­падешь на ту же скамью. Посмотри на себя в зеркало. Я еще не встречал человека подозрительней.

Виля подошел к зеркалу и согласился.

Скобы мы приготовили у себя в автомастерских и заранее прикрепили их к ножкам скамейки. В карманы комбинезона я положил шурупы, чтоб прикрепить новую скамейку к полу, мо­лоток, клещи, мощную отвертку. Скамейку мы довезли на Вилином такси до садика против областного суда, а там я ее вы­грузил, положил на плечо и пошел в суд. Скамейка была новень­кая, ровная, даже лаком покрыта, не чета старой.

Мне повезло. Меня никто ни о чем не спросил, хотя при входе на лестничной площадке стоял сторож или дежурный. И в этом зале заседаний снова было пусто. Но когда я уже отковы­рял старые гвозди из скоб, в зал вошли три человека.

— Что вы тут делаете? — недовольно спросил один из них,

седой важный дяденька со шрамом на щеке.

— Скамью заменяю, — ответил я простовато.

— Зачем?

— Начальство указало.

— Какое начальство?

— Мое начальство. И ваше.

— Нашли время. У нас тут сейчас суд. Долго это еще у вас?

— Только одну минутку, — заторопился я. — Только скобы к полу прибью.

— Хорошая скамья, — одобрительно сказал дяденька со шрамом. — Только давайте побыстрей. А я и сам спешил.

Дядя Петя только что не плясал вокруг нашей скамейки.

— Ну, хлопцы! — говорил он. — Такая тут текстура!.. Я ко­ряк из двух частей соединю. И рисунок будет повторяться на обеих половинах, и звук будет!.. — Он стучал по скамейке сог­нутым пальцем. — Где вы расстарались такое золото?..

— Есть одно место, — многозначительно ответил Виля, но этим и ограничился.

Вечером я рассказал нашим ребятам об этой истории и изо­бразил в лицах свой разговор с дяденькой со шрамом. А когда мы расходились по домам после тренировки, Николай негром­ко, невпопад спросил у меня:

— В каком зале это было?

— Кажется, в третьем.

— Понятно, — сказал Николай. — Значит, мой отец сидел на этой скамейке.

«А мой батя, — подумал я, — сидел справа или слева от судьи. На одном из этих кресел с серпом и молотом на спинке… Но теперь дядя Петя сделает из этой скамьи подсудимых бан­дуру с серебряным звуком».

Моя мама — человек особый. Она никогда и ни перед кем не старалась показать себя лучше, чем есть на самом деле. Это мы все стремимся выглядеть лучшими, чем в действительности. Даже батя.

— Ты не крути, как цыган солнцем, — сказала мама. — Ты мне прямо скажи — к нам он придет?

Батя отвел глаза, помычал и недовольно ответил:

— Ну… не знаю.

— Знаешь. Не придет. И я к нему не пойду. Хорошая мода ходить в гости к людям, которые к тебе прийти погнушаются.

Да и платья у меня такого нет, чтоб к заместителю Совета Ми­нистров в гости ходить.

— Ну это ты, мать, того… —– Батя запыхтел от негодования.— Что у тебя, платьев мало? А в котором ты к куме ходила?

— Тесное оно.

Мама в последнее время стала поправляться.

— Ну так другое… Я в шкафу между платьями да жакетами уже и пиджака своего не найду.

— Да разве ж это платья? Кто теперь такие носит? Не пой­ду — и кончено. И Ромке незачем туда таскаться.

— Ромка уже самостоятельный. Пусть сам решает.

Батю на воскресенье пригласил с семьей к себе на дачу пер­вый заместитель Председателя Совета Министров Украины Ва­силий Степанович Бокун. Они в одной делегации ездили в Поль­шу и как-то там подружились. К тому же оказалось, что заме­ститель председателя, как и батя, тоже с Винничины и даже родом из соседнего села.

Мне было интересно посмотреть вблизи на первого заме­стителя. Мне вообще непонятно, как это возможно, чтоб было несколько первых заместителей. Ведь не может же быть не­сколько председателей. Первый заместитель, казалось мне, дол­жен быть только один. В общем, побывать там мне хотелось. Только я тоже выдвинул условие.

— Я на мотоцикле поеду. Если хочешь, и тебя довезу. На заднем седле.

— Я тебе что, Верка, чтоб на заднем седле ехать? — взвил­ся батя. — Василий Степанович машину пришлет.

— Ну вот, ты и поезжай на машине, а я следом на мотоцик­ле. Не бойся, не отстану.

— Да по мне хоть на велосипеде, — чертыхнулся батя. — Только там хоть не показывай, какой ты наверле.

«Наверле» — это такое старое украинское слово. Его, по-моему, только в нашем доме и говорят. Оно обозначает чело­века, который все делает наоборот, шиворот-навыворот.

Батя всегда ходит на работу пешком. От нас до завода три­дцать пять минут хорошим шагом. Я много раз предлагал бате подбросить его на мотоцикле, но он только сердито отмахивал­ся: «Обойдусь». Где-то в бате сидит непреодолимое недоверие к мотоциклу.