Весёлый Роман

— Ребята не поверили. И я им доказал. Когда они набрали в ставке лягушачьей икры, я взял в ладонь скользкий комок, на глазах у всех разжевал и проглотил.

Валя вдруг вскочила из-за стола, выбежала в двери и спу­стя минуту возвратилась с искаженным лицом.

— Так вот, — безжалостно продолжал я, — эта лягушачья икра по вкусу в самом деле очень похожа на зернистую.

Василий Степанович снова посмотрел на меня с любопыт­ством и вдруг как-то странно захохотал, не выдыхая, а втяги­вая в себя воздух:

— Так если они на вкус одинаковы, может, вообще отка­заться от зернистой, а перейти на лягушачью? С красной рыбой у нас теперь туговато.

Может быть, я ошибался, но мне казалось, что, чем меньше мне нравились Василий Степанович и его семья, тем больше нравился я ему. Он расспрашивал меня о заводе, отвечал своим странным смехом на каждую мою шутку, уговаривал приехать к нему на дачу еще в субботу и остаться на ночь, чтоб с утра половить рыбу.

После обеда Василий Степанович нас фотографировал. У не­го был «Киев» с таким приспособлением, что можно снимать самого себя. Нужно только навести аппарат, а потом побыстрее стать туда, куда ты его навел. Мы фотографировались вместе с Василием Степановичем, и каждый раз он ставил меня рядом с Валей.

— Отцы и дети, — говорил он. — Так можно и назвать эту фотографию: «Отцы и дети». Вы не сомневайтесь, карточки я вам пришлю.

Перед отъездом меня удивил батя.

— Нет, нет, не нужно машины, — решительно отказался он. — Хоть раз в жизни хочу попробовать, как это на мотоцик­ле получается. Поеду с Романом.

Василий Степанович долго его отговаривал, а затем вдруг сказал, что и сам бы с удовольствием прокатился за моей спи­ной. Затем первый заместитель, Наталия Доминиковна и Валя проводили нас за ворота, я с места рванул, батя с перепугу вце­пился мне в руки так, что мы чуть не влетели в кювет, но я вы­ровнял мотоцикл и газанул еще сильнее.

Мой красный конек ровно, гладко, без этой противной дро­жи, какая бывает, когда руль в руках любителя, пер по шоссе, а за моей спиной сидел батя, и бате нравилась эта скорость, и с непривычки, конечно, ему было страшновато. А я радовался, что чувствую батю за спиной, что он живой, что я живой и что жизнь такая хорошая и веселая штука.

Я кашлял.

Вера посматривала обеспокоенно. нашла какие-то таблетки, заставила меня проглотить сразу две штуки, а потом дала мне диванную подушку и нерешительно предложила:

— Ты прикрывай рот… когда кашляешь. Чтоб не так слышно было.

Я прижал подушку к лицу. Звук стал тише, он приобрел ка­кой-то странный оттенок, словно кашлял не человек, а собака.

— Ты не сердись, — сказала Вера. — Но понимаешь…

И она рассказала, что, когда забеременела, когда ещё сама не была уверена, и Виктору ничего не говорила, и к врачу еще не ходила, к ней вдруг обратилась соседка из второго подъезда.

— Ты ее встречал, — сказала Вера. — Я даже не знаю, как ее зовут. Ну у нее собака такая, как мрамор. Серая с белым и уши до земли.

— Спаниель, — сказал я. — Знаю.

«Поздравляю… — говорит. — Кого ждете — мальчика или девочку?»

Вера растерялась и стала допытываться, откуда ей известно. «Анна Ивановна говорила. Столярова».

Анну Ивановну я знал. Живет в нашем подъезде. На ше­стом. Усатая тетка, в зубах постоянно папироска. «Прибой». Mама говорит о ней: «Така баба, що їй чорт на махових вилах чо­боти подавав» 11 .

Вера пошла и Анне Ивановне. Сразу же.

«Как же, — сказала Анна Ивановна. — Прежде, как вы с ра­боты вернетесь, у меня по потолку каблучки сразу цок-цок. А теперь домашние туфли: шлеп-шлеп».

11 «Такая баба, что ей черт на маховых вилах сапоги подавал».

Ох, эти бетонные перекрытия.

Я еще плотнее прижал подушку к лицу.

Самой точной и ответственной частью нашего устройства были полосовые дифференциально-мостиковые фильтры. Я их сам рассчитал. Очень просто.

Коэффициенты я определил по частотам, на которых следу­ет обеспечить наибольшее затухание.

Когда я закончил свои расчеты, — а дело это оказалось очень занудным, — я показал их Николаю.

— Как в лучших домах Лондона и Парижа, — сказал Нико­лай, рассматривая мои каракули. — Не хватает только подписи: «Главный конструктор Р. А. Пузо».

— Вот, — сказал я, — если бы можно было так же подсчи­тать человеческие желания. И разделить полученное на сумму возможностей…

— Ну и что?

— Мы бы получили коэффициент человеческого счастья.

— Ты и в самом деле думаешь, что счастье это и есть тож­дество желаний и возможностей? — с сомнением спросил Ни­колай.

— Конечно.

— Тогда получится, что самый счастливый тот, у кого наи­меньшее число желаний? Скажем — труп?

Я как-то не подумал об этом. Подходящая голова у Нико­лая. Соображает.

В остальном мы не очень мудрили и использовали серийные элементы, которые Николай достал в своем институте, а магни­тофон я выпросил в заводском клубе. Сказал, что ненадолго. Что для важного производственного эксперимента. Для про­граммного управления станком. Директор клуба — старый скеп­тик Валерий Федорович, в прошлом пожарник, брандмейстер, сначала отказал нам, а потом дал под расписку совершенно разбитый маг при условии, что я его возвращу целым.

Владимир Павлович Пашко, генеральный директор нашего завода, как это известно всякому, не переносит футбола. Что-то такое было в его биографии. Какой-то фельетон в «Кроко­диле». Когда он еще работал в Челябинске, завод содержал футбольную команду, в которой не было ни одного человека, связанного с этим заводом. Владимир Павлович переманил да­же защитника из «Крыльев Советов» Куйбышева.

С тех пор Пашко совершенно остыл к футболу, но увлекся мотоциклетным спортом. Ездит на все соревнования. Разрешает нашим мотоциклистам производить на заводе любой ре­монт, любые усовершенствования на своих кроссовых машинах. Членов мотоклуба охотно отпускают на любые соревнования. Платят по среднему заработку. Вот только на подготовку к со­ревнованиям получить хоть несколько часов за счет рабочего времени у нас совершенно невозможно. Зачтут прогул. Я сказал Николаю:

— Поставить бы на мой станок программное управление. Он бы себе вкалывал, а я бы перебирал двигатель…

Николай сказал, что это сложно, что он лично занимается совсем другим делом — разрабатывает программы на ЭВМ. Программы эти рассчитаны на емкостные накопители. Такая си­стема совсем не подходит для программного управления ря­довым станком.

Но на другой день, в обеденный перерыв, когда я, наспех жуя бутерброд, возился в мотобоксе, Николай вдруг заметил, что можно записать программу на магнитную ленту, но не от вычислительного устройства, а по движениям опытного рабо­чего.