Весёлый Роман

«Что же, — подумал я, — наша встреча с Верой тоже ре­зультат «свободы воли электрона»?»

— Это противоречит здравому смыслу, — словно в лад моим мыслям сказал Анатолий Петрович.

Виля немедленно ополчился на здравый смысл. Он говорил, что в большинстве случаев здравый смысл представляет собой общедоступные данные науки и повседневного опыта, превра­тившиеся в предрассудок, как галстуки. Как воротнички на муж­ских рубашках. Серьги в женских ушах. Или пуговки на рукавах пиджаков. Совершенно бессмысленно и загадочно. Тут же он привел цитату, из которой следовало, что именно здравый смысл долгое время отрицал существование антиподов и дви­жение Земли вокруг Солнца.

Пригвоздив с Вилиной помощью здравый смысл, Николай заговорил о том, что в микромире между причиной и след­ствием совсем не прямой путь. Уже в области молекулярно-атомных процессов невозможно одновременно определить скорость движения частицы и ее положение в пространстве. При еще меньших расстояниях обнаружены взаимопревращения частиц, то есть частица становится то одной, то другой. А в об­ласти ядра атома частица даже не существует во времени и определенных координатах, там непрерывно происходят взаимо­превращения.

По теории Гейзенберга, в ультрамалых областях некоторые процессы могут протекать в направлении, противоположном своему причинному ряду.

— Я не стану приводить расчеты, это сложно, — сказал Николай, — но, в общем, грубо говоря, если бы с помощью преобразования Лоренца, а его правильность не вызывает со­мнений, рассчитать, что получится, если, скажем, скорость пули будет большей, чем скорость света, то выйдет, что пуля раньше попадет в цель, а потом уже вылетит из дула. События поме­няются местами: сначала следствие, а потом причина.

Так, по словам Николая, все происходило в микромире, в мире мельчайших частиц и невообразимых световых скоро­стей. Но и в большом, обыкновенном мире наши отношения с Верой превратились в какой-то скрытый особый «микромир», где я боялся причин и боялся следствий.

— Принцип неопределенности, — повторил Анатолий Петро­вич.—У одного старого немецкого писателя, у Франца Мейринка, был такой рассказ… Он, по-моему, не переводился. Молодой человек во время путешествия решил навестить своего профессора. Дело, кажется, происходит в Гейдельберге.

«Очень приятно, — сказал старый профессор, когда молодой человек сообщил, что учился у него.— Чем вы теперь занимае­тесь?»

«Выпускаю автомобили».

«Значит, в цирке работаете?» —сказал профессор.

«Нет, профессор, вы меня не поняли. Мой отец владеет авто­мобильной фирмой, а я — главный инженер».

«Я же и говорю — в цирке работаете. Если вы у меня учи­лись то должны знать, что…»

Дальше идет целая строчка математических формул.

«Это показывает, что автомобиль не может двигаться».

«Но, позвольте, господин профессор, я путешествую и толь­ко что приехал на автомобиле из Швейцарии».

«Чепуха. Вам должно быть понятно, что…»

Дальше идут две строчки математических формул.

«Но, профессор… Я сам езжу на этом автомобиле».

«Как вы не понимаете, что…»

Дальше идут три строчки математических формул.

«Из этого, раз вы учились в университете, вам должно быть совершенно понятно, что при любой попытке завести двига­тель взорвется третий цилиндр и поломается шток второго поршня».

Молодой человек стал уговаривать профессора выйти с ним на улицу. Там стоит его машина, и профессор сейчас убедится, что она ездит.

Профессор долго не соглашался. Формулы уже все сказали. Но, наконец, снисходя, так сказать, к еще детским представле­ниям своего гостя, он вышел вместе с ним на улицу.

«Ганс, заводи», — приказал молодой человек.

Водитель в фуражке с галунами, в кожаных перчатках с рас­трубами вооружился заводной ручкой и вставил ее в мотор. Как вы понимаете, дело происходило еще в те времена, когда автомобили заводились ручками.

«Но я вас предупреждаю, — сказал профессор, — это опасно».

Молодой человек отмахнулся: «Давай, Ганс!»

Ганс закрутил ручку. Раздался громкий взрыв. Водителя от­бросило в сторону.

«Я же вас предупреждал,—укоризненно сказал профессор. — Я вам показал все расчеты».

Они подошли к двигателю, с которого сорвало капот. Ока­залось, что взорвался третий цилиндр и поломался шток второго поршня.

— Вот весь ваш принцип неопределенности, — подвел итог Анатолий Петрович.

Хорошо, что шоссе было по-субботнему свободно. Я ничего не видел вокруг. Действовал как автомат, Хорошо, что этот автоматизм срабатывал, иначе я б уже давно валялся в кювете.

Я опомнился только в Умани, где при въезде в город распо­ложена автозаправочная станция. Тут есть отдельное место, где обслуживают мотоциклистов. Специальная установка сразу раз­мешивает масло с бензином в пропорции 1 :25. Я хотел запра­вить бак, но заправщика не было на месте. Я нашел этого за­правщика — волосатого дяденьку с кривой ногой — в неболь­шой конторке. Он пил чай и ел бублик.

Я рассеянно сообщил ему, что мне нужно заправить «Яву». В ответ заправщик что-то неразборчиво зашептал. Я наклонился поближе к нему и тоже перешел на шепот. Он странно посмот­рел на меня, бросил бублик, подозвал девушку, которая стояла у входа, и шепотом приказал ей, чтобы она заправила мне бак.

— Спасибо, — шепотом поблагодарил я заправщика и по­шел за девушкой.

Она все время странно похихикивала.

— У меня вырос второй нос? — спросил я сердито.

— Ой! — виновато сказала девушка. — Мирон Семенович простудился и сипит… А вы… Зачем вы с ним па секрету гово­рили?..

Уже месяц как осень. Скоро мотоциклы на прикол. Но вот первое ноября, а утро туманное, не по-осеннему теплое. На то­полях листья ничуть не померкли, а клены охватило золотом.

На окне троллейбуса, на стекле внизу я увидел раздавлен­ную осу. По-моему, это редкость в такое время года. А может, осы живут до глубокой осени?

Она едва шевелила брюшком. Как-то конвульсивно, незамет­ными толчками. Чем-то она мешала мне, эта оса. Я то погляды­вал на нее, то отворачивался. И потом вспомнил: мне ночью снилась оса. Снилось, что я хочу напиться газированной воды, а над стаканом летает оса. Я еще удивился во сне, откуда она взялась здесь осенью.