Весна, которой нам не хватит

Флорбург был совершенно очаровательным местечком – или в моём тогдашнем состоянии он просто показался мне таковым? Очень светлый городок, несмотря на ранний час и выходной день, уже активно живущий своей собственной жизнью, далёкой от убийств, мрачного незаконного чаровства и прочих ужасов и печалей. Нас высадили неподалёку от проходящего через весь город речного канала, и мы постояли на ажурном мостике, выгнувшемся кошачьей спинкой, глядя на проплывающие под мостом лодочки. Стояли, пока Эймери с нарочитым возмущением не сказал, что находиться на мосту более не может: здесь было слишком много расставаний, признаний в любви и жарких поцелуев, а нам надо настраиваться на деловой лад.

И мы пошли вдоль канала, мимо уютных скамеек с высокими спинками и округлыми подлокотниками, гуляющих с детьми дородных малий, малье и гувернанток, цветочных клумб с пышными белыми, сиреневыми и жёлтыми шапками первоцветов, которые явно не радовали бы глаз девятого апреля без соответствующих артефактов, подготовленных обладателями земных даров. Даже улицы, точнее, улочки Флорбурга назывались очаровательно: улица Тигровых маргариток, например.

– Я бы осталась здесь жить! – озвучила я, когда Эймери принёс нам чайник с чаем и две пушистые, обсыпанные зелёной сахарной пудрой булочки в одной маленькой пекарне с видом на канал.

– М-м-м, здесь неплохо, – согласился он, вдыхая горячий чайный пар, поднимающийся над кружкой. – Тихо, и пока что мне даже ни одного жуткого воспоминания не встретилось. Здесь и вещи на удивление мирные. Но жить? Что тут делать твоему Гийому? Ему нужна столица, Сенат, близость родительской семьи.

– Как ты хорошо его знаешь! – я засмеялась, скрывая неловкость и смущение, которые всегда испытывала, стоило только Эймери заговорить об Армале. Но тему он развивать не стал, к нам как раз подошла молоденькая пышногрудая работница с двумя креманками с чем-то белым и воздушным, вероятно, творожным кремом. Она кокетливо улыбнулась Эймери, сказав что-то неконкретное и бессмысленное по поводу погоды и ранних гостей, а тот подхватил разговор с завидной непринуждённостью. Минут через десять девушка с готовностью принесла белую салфетку и карандаш и, склонившись над Эймери, принялась рисовать план пути от булочной до нужной нам улицы Белой лилии. Идти оказалось прилично, и малью Чайти, как и её дочку Лиссу, девица не знала, хотя шанс, разумеется, был: всё-таки городок маленький.

Я смотрела, как юная пекарша щебечет весенней птичкой, чуть ли уложив Эймери на плечо свой по-деревенски мягкий объёмный бюст, и злилась. План был уже нарисован, чай выпит, а разговор всё не прекращался, и наконец, я не выдержала, встала, и положила руку ему на плечо:

– Идём.

Девушка помахала нам вслед без ответной неприязни: она не питала никаких планов относительно заезжего и явно не свободного мальёка, просто испытала к нему симпатию и не сочла нужным её скрывать. Все к нему испытывали симпатию!

– Ты чего?
– Эймери ещё раз изучил план на салфетке, я тоже потянулась посмотреть и едва ли не зарычала, увидев нарисованное в уголке сердечко.

– Ничего!

Поздней весной и в начале лета здесь, наверное, сказочно красиво. Я опознала высаженные вдоль канала яблони и представила, как опадают в воду сплошным ковром крошечные белые и розовые лепестки. Может быть, мы с Эймери сможем съездить сюда ещё раз, просто так, недели через три, в мае, когда яблони зацветут? Только стоит ли копить эти светлые волшебные воспоминания, которые потом превратятся в болезненные, разъедающие сами себя раны?

Я умудрилась забыть номер дома матери Лиссы, но улица Белой лилии оказалась небольшой и находилась на самой окраине Флорбурга. Дома тут были старые, покосившиеся, совсем деревенские: заборы низкие и редкие ("а чего тут красть?!"), а окружавшие их сады больше напоминали огороды ("это у них, благородных малье, есть время для красивостей, а нам токмо польза нужна!"). По неказистым, в это весеннее время тёмным и пустым грядкам сновали то куры, то собаки, даже поросята. Люди тоже были, угрюмые, помятые и не особенно доброжелательные. Эймери окликнул одного, второго – но столкнулся только с косыми неприязненными взглядами. Наконец, к нам подошла полная неопрятная малья, которая выслушала вопрос и после напряжённых раздумий всё-таки ткнула в сторону одно из домов:

– Там Лия. Шестой дом её.

На этот раз об обуви я позаботилась, и не зря: погода была сухая, но ноги всё равно увязали в рыхлой, жирной и одновременно пыльной земле. Маленький домик матери Лиссы казался совсем заброшенным, так что я невольно подумала о худшем. Впрочем, случись что – соседи бы, наверное, знали? К тому же в будке у крыльца сидела худая, но всё же не истощённая собака, которая, кажется, так удивилась посетителям, что даже не стала лаять.

Эймери положил руки на забор и прикрыл глаза, а я нервно потопталась рядом, поглядывая то на собаку, то на тощую вылизывавшуюся на соседнем заборе кошку. У прелестного Флорбурга оказалась довольно унылая изнанка.

Наконец, Эймери открыл глаза.

– Ну, что?

– Ничего. Никаких особо бурных сцен, никакого проявления чаровства... или же местные жители предпочитают творить его дома за закрытыми дверями.

Вопреки моим страхам и опасениям, мать Лиссы Лия, если верить её соседке, Чайти вовсе не валялась бездыханным трупом посреди довольно убогой гостиной. Нет, она сидела в кресле-качалке, накрытом замусоленным пледом невнятного горчично-серого цвета, и вязала что-то пушистое, неожиданно чистого мятного оттенка, сосредоточенно считая петли. Дверь оказалась не заперта, и мы вошли тихо и незаметно, так что хозяйка заметила нас не сразу. Краем глаза я увидела, как Эйвери поглаживает пальцами дверной косяк, потом кладёт руку на дверную ручку... Женщина оторвалась от вязания, заметила нас и вскрикнула.

??????????????????????????

Узнать её было не трудно: такая же невысокая и худощавая, чем-то неуловимо похожая на местную живность малья средних лет.

– Вы кто?! – почти с ужасом воскликнула женщина, поднялась со своего кресла и попятилась к стене. Эймери не ответил ничего, он продолжал общаться с дверью и ручкой, потом нагнулся, опустился на колени и переключился на вязаный коврик у двери, а я успокаивающе взмахнула рукой:

– Не волнуйтесь, всё в порядке. Малья Чайти, вы меня не помните? Я из КИЛ, то есть, Колледжа, где работала...

Женщина подскочила ко мне и схватила меня за руки так крепко, что, кажется, кости хрустнули:

– Что с Лиссой? Что-то с Лиссой, да? Вы знаете, что с ней? Где она?!

Я выдохнула: надежда на то, что служанка нашлась, растаяла, как дым.

– Нет, – ответила я, и малья Лия поникла, будто бы ссохлась, опустилась в кресло, а я торопливо добавила. – Но мы бы очень хотели её найти. Вы уделите нам несколько минут?

Она ответила не сразу. Понаблюдала за Эймери, переползавшим от коврика к стоящим у входа пыльным сапогам.

– Это мой... друг. Он... помощник полиции. Консультант.

– Полиции! – с горечью отозвалась малья. – Я ходила в полицию восемь раз. Первый – через несколько дней после того, как побывала в этом проклятом Колледже. Они выслушали меня так... пренебрежительно. Мол, молодая вертихвостка, нагуляется и вернётся, да ещё и внука в подоле притащит, вот о чём волноваться нужно, мамаша! Но моя Лисси не такая. Кому об этом знать, как не мне?!

– Но ей уже было за двадцать, – осторожно сказала я.
– Неужели у неё совсем не было... жениха? Или просто...