Вести с моря и суши

Синий глаз открывается в выси.Дети земли изучаютсахара катехизис.Из театра бархатистости ночнойвыходят окна:глаза омыты слезой.Не умолкает, не перестаетнадоедливая песня часовв одной из извечных пустот.Тают, превращаясь в воду и воздух,в арбузном небесахарные звезды.Только что вымытый до болимир ест ложкою светс ломтями поля.

Крайне левая

Поет товарищ-цикада:занозила горло и рада.Подстрекает всю зелень хмуропротив человеческой диктатуры.Повозка сломалась. Прыжок, паденье.Шагает цикада без направленья.На ходу — призыв и команда.Она — секретарь пропаганды.На капустном листе она публикует:«Жизнь тяжела, а солнце психует!» Ты права, цикада — работник до гроба,подрывая государство пеньем без лиры.Образуем, подруга, с тобою мы обакрайне левую этого мира.

Биография

Окно родилось от страсти к небу,и на черной стене оно встало, как ангел на звездах.Оно — друг человекаи привратник воздуха.Оно беседует с лужами на земле, с мокрыми нишами,с зеркалами — детьми домови с бастующими черепичными крышами. Окна со своей высоты вескоориентируют на местности толпысвоими прозрачными вывесками.Окно-учительраспространяет в ночи свой свет, свои вести,извлекает квадратный корень из метеора,суммирует колонны созвездий.Окно — это борт корабля земли, —как тихим прибоем, он опоясан тучами розовыми.Дух-капитан ищет остров господний,и глаза его омываются в синих грозах. Окно распределяет между всеми людьмипо кубу воздуха, по кварте света.Вспаханное облаками, оно —маленькая собственность неба.

Эквадорец у подножия Эйфелевой башни

Стальное дерево над плесом века,под синей кроной размером с небо.Насквозь прогрызли автомобилижелезный комель огромной сейбы [2] .Глаза к лазури спешат взобратьсяпо переплету железной рамы.

2

Сейба — гигантское тропическое дерево.

Над черепичной долиной кровелькачает шеей стальная лама.В прозрачных складках воздушной ткани,в подвесках бликов белее пенывыходит башня ночной пороюна звездно-черный песок арены.Пробив локтями созвездий млечность,стальная мачта таранит вечность.На ней растянут шатер незримыйна перекрестке ночной вселенной.Рисуют контур ее галактикогни и звезды попеременно. Зачин астрального алфавита,стальная башня в зенит воздета.Надежда, вставшая на ходули,ты — гимн железу, триумф скелета.Клеймо для тучной коровы-тучи,а веку — вышка сторожевая.Ржавеет тихо в прибое ветра,в прибое неба стальная свая.

Еще раз об окнах

Окно — это грань графина,который всегда наполненпарным молоком рассветаили лимонным полднем. Как светится синеглазохрустальная эта ваза!О чистый ее передникдробятся лучи рассветарасцвеченным опереньем.А белый крест переплета —как мраморное надгробьелиловой ливневой туче,взирающей исподлобья.

Зеркало в столовой

Бродит луч по лекалусеребрящихся точек.Это чертит в столовойнаше зеркало-зодчий. И крылом стрекозиным,слюдяною полоскойинтерьер рассекаетневесомая плоскость.Будто циркуль мерцаньяизмеряет предметымерой дробного света.Биссектрисой стекляннойперебиты графины,и стекает, сверкая,на пол струйка рубина.Словно в пруд, силуэтыв это зеркало вмерзли,и беседуют тихоблики азбукой Морзе. Рвется свет, как петардаили протуберанец.Луч ресницами гладитграни лаковый глянец.А по диагоналивертикального плесаотражения стынут,будто знаки вопросов.В мире, одушевленномизлучением смысла,бродят тени предметов,словно зримые мысли.За зеркальной границейочень четкие грани:соль познанья — солонка,уксус — воспоминанья. Виноградные льдинки —это наледь дыханья.Кофе — это раздумье.Сахар — белый архангел.

Девушка из Панамы

В бухте лоснится лунное масло,коже смуглянки вечер сродни.В сумраке дальнем судно увязло,в глянцевом море моя огни.Черные лица мелом-улыбкойкто-то внезапно разрисовал.Это мулатка поступью зыбкойпересекает черный квартал.