Ветчина бедняков

Все это было похоже на удары бетоной плитой по ее больной голове. Глупо, конечно, просыпаться от истерических воплей за окном и думать при этом, что тебя убили. Все смешалось в сплошную дьявольскую какафонию: удары тяжести обо что-то (землю? Дом? Ее голову?), вопли, мат, хлопанье дверей и снова, над всем этим — бассовитые мужские речитативы и истерически пульсирующие, надсадные женские вопли. Вытянувшись в стурну и натянув одеяло на голову, она забыла, на каком свете находится и (уж конечно) забыла о том, кто она есть. Вырывать именно так из сна было очень жестоко, и в первые секунды своего возвращения в реальность она все не могла смириться с этой жестокостью, а, значит, вовремя прийти в себя. Потом под одеялом стало слишком душно, и она немного ослабила хватку. А комнату прорезал невесомый луч рассвета и не понятным осталось то, чем он все-таки был: первым вестником утра или настоящим солнечным лучом. Тяжело вздохнув (разумеется, вопли продолжались) она села в постели и чуть прикрыла ладонью глаза. Мысли текли плавно, как масло. И были более прозрачными, чем накануне.

Квартира Светы в первых лучах утреннего света выглядела не плохо, даже уютно. А самым главным было то, что она дожила до рассвета. Все-таки — дожила. Она была живой. И жизнь заставила ее проснуться, и не только потому, что под ее окном бурно выясняли отношения какие-то пьяные грузчики (или трезвые дворники). А потому, что ей очень хотелось жить.

Опустив руки (глаза теперь решительно смотрели на свет) она прислушивалась к разговору. Мат, грубая ругань, информация о близких росдтвенников оппонентов и полное отсутствие самого предмета спора. Изредка в ругань вмешивалась какая-то женищна и начинала вопить о том, что кто-то из ругавшихся мужчин давно и со всеми последствиями сидит у нее на голове. И так продолжалось все время, словно по какому-то замкнутому кругу. Спрыгнув с постели, она отдернула занавеску.

Прямо под ее окнами, неуклюже привалившись к ограде палисадника поцарапанным боком, застрял грузовой белый фургон, чем-то похожий на закрытый микроавтобус, но только более древнего происхождения. Грузовичок выглядел жалко и удручающе? Печальный, рабочий ослик какого-то бедственного работяги, вынужденного подниматься чуть свет, чтобы прокормить семью. Не менее печально выглядел и его оппонент: жигуленок с облупленной красной краской, который из-за неудачного местоположения фургончика никак не мог выехать из примитивного вдора, минуя палисадник. Короче: грузовичок неуклюже перекрывал дорогу жигуленку, и возое покосившейся ограды чахлого палисадника дружно митинговали водитель жигуленка, водитель грузовичка и, грозно высунувшаяся из окна первого этажа, воинственно потрясающая бигудями, чья-то жена. Заурядная, примитивная и знакомая сцена. Она посмотрела на часы рядом с диваном: 5.28 утра. Между тем ссора не заканчивалась: никто не собирался сдаваться первым. Она посмотрела внимательней на грузовичок. По его белому борту шла длинная надпись жирным черными буквами: ЗАВОД ОЛЕГА ТЕЛАЕВА — УВЕРЕННОСТЬ В ЗАВТРАШНЕМ ДНЕ. Завод Олега Телаева. В этих словах что-то показалось ей знакомым. Она вспомнила огромные рекламные бигборды и плакаты по всему городу, на которых расхваливался этот самый завод Олега Телаева и его продукция, лучшая в мире и соот вествующая всем европейским стандартам. Какая продукция? Это она так и не сумела понять. Ясным было только одно: пресловутый завод какого-то там Олега Телаева обладает достаточным количеством денег, чтобы назойливо мусолить глаза всем жителям Южногорска, навязчиво повествуя на каждом шагу о своем существовании. То, что вся реклама была примитивной, безграмотной, не давала представления о продукции и непонятно о чем рассказывала — был уже второй вопрос. Жалкий грузовичок, очевидно, тоже относился к хваленному предприятию. Странно. Неужели у этого Лега Телаева хватало средств на рекламный мозговой штурм (который сделал дырку во всех мозгах), но не хватало денег на закупку более современно и удобного оборудования? Она усмехнулась. Да что она понимает во всех этих заводах, безграмотные руководители которых делают по пять ошибок в слове «бизнесмен». Внезапно ее внимание переключилось на другое: из дверей подъезда выскользнула знакомая фигурка в спортивном костюме, с симпатичным терьером на поводке. Очаровательная соседка покойной Аллы Павловны. И подробный информатор об ее непутевом сыне. Что ж, отличный повод кое-что узнать. Недолго думая, она набросила на себя спортивный костюм и выскользнула из квартиры.

— Привет! — глаза молодой женщины расширились от удивления, — что-то вас давно не было видно!

— Я была в отъезде. Вернулась только вчера.

— А мы уже думали, что еще одна квартира продается…

— Еще одна?

— на пятом этаже сейчас хорошую трехкомнатную продают.

— А сын Аллы Павловны свою квартиру уже продал?

— Нет, он передумал. Вдруг прекратил продавать и остался в ней жить. Это выглядело очень странно. Можно подумать, у него одна квартира!

— Вот как? Разве их несколько?

— Конечно. Он сам мне рассказывал, что у него квартиры почти во всех районах Южногорска. И что он с ними делает — сам черт не разберет! Похоже, сдает их в наем, на то и живет.

— Понятно. Сейчас так многие делают. А я вас хотела спросить про одну вещь…

Терьер остановился на детской плоадке, начал принюхиваться, занимаясь исключительно своими делами. В воздухе чувствовался холод, но соседка, одетая в легкую спортивную майку, наверняка привыкла к нему. Постепенно их разговор принял доброжелательный характер: неожиданная встреча разнообразила скучную «собачью» прогулку, и соседка не могла упустить возможность поболтать.

— Конечно, спрашивайте! Я тут уже все знаю. Освоилась.

— Я все время езжу по городу и встречаю надписи про завод Олега Телаева. Рекламу…. А теперь вот фургон за окном.

— А, это фургон Витьки, он на складе телаевском рабоатет, как и все тут.

— Как и все?

— А вы разве не знаете? Это же дома телаевского завода! Он их строил для своих работников, и только меньшую часть квартир пустил на продажу. У нас тут весь район с телаевского завода живет! Все на нем работают. И мой муж. И муж Аллы Павловны. И даже ее сын, только сына потом уволили. Так что это Телаев построил наши дома.

— А что за завод?

— Кожевенный. Производит изделия из кожи и занимается выделкой кожевенной продукции. Самое крупное предприятие на всю область. Единственный действующий заводской комплекс. На самом деле это целая сеть мелких заводов, на которых работает несколько тысяч человек. Они все объеденены в один. Очень многие работой обеспечены, и зарплаты хорошие. А главное, платят вовремя.

— Кто же такой этот Олег Телаев?

— бывший партийный бонза, который лихо шагнул в новый век! Был здесь в советское время крупным партийным начальником, потом, во время развала, хапнул всю казну партии в валюте. Всю казну области! Прикупил по дешевке завод и стал деньги наваривать. Наварил так, что ого — го… Но он молодец мужик! Стольким людям работу дал. И квартиры. В этом жилмассиве все его работники квартиры получили. А раньше мыкались по развалюхам, по трущобам и общагам. Завод его процветает, и люди обеспечены. Это хорошо. Он жилмассив наш за свои средства построил, чтобы люди не хотели уезжать из Южногорска и бросать работу на заводе. Он так здорово сумел все поставить, что у него текучести кадров почти нет.

— Он старый?

— Да после пятидесяти, уж точно. Я его видела только на фотографии в газете.

— И такой богатый человек живет в Южногорске?

— За Южногорском. Говорят, у него где-то за городом вилла, возле моря, и несколько гектаров полей. Говорят, его поместье стоит несколько миллионов долларов!

— Что же он выращивает на полях?

— А черт его знает! Может, пшеницу, а потом продает. Может, овощи какие. А может, просто скачет по ним на лошади, и радуется, что всего у него так много!

— На лошади?

— Ага. Говорят, он у себя в поместье разводит лошадей. Просто так, для удовольствия.

Когда она вернулась к своему подъезду, ни грузовичка, ни жигуленка уже не было. Так же оказалось закрытым и окно на первом этаже, из которого высовывалась чья-то разъяренная жена. Почти бегом поднялась в квартиру, захлопнула дверь. Ее спортивный костюме был насквозь мокрым. Можно было выжимать. Несмотря на то, что прошла всю прогулку пешком, очень медленным шагом. Или… не таким уж медленным, ведь не все зависит от физической скорости. Она схватила те исписанные листки, над которыми так страдала вечером и ночью. Теперь исчерканные словами и цифрами, они приобретали новый смысл. И что-то новое открылось ее глазам. Заново… Она смотрела на них ЗАНОВО. Во всем теперь появился новый смысл. Она решительно сжала свои драгоценности (исчерканные листки) в руке. Ее руки навсегда прекратили дрожать.

Пожилая уборщица шваркала по плиточному полу тряпкой, неаккуратно разбрызгивая грязные брызги по сторонам. Мокрый пол в грязных разводах вонял хлоркой и еще каким-то дезинфицирующим средством. Увидев злобное измученное лицо старухи, передумала приставать к ней с расспросами. «Сама знаю» — и, перешагнув через грязную лужу, бодро направилась вперед.

Кабинет рыжей Сони находился в самом конце коридора и возле белой двери не было никого. Вообще в поликлинике с утра было очень мало людей, и она даже поразилась этому непривычному безлюдью. Пройдя длинный коридор, она не встретила на своем пути никого. Конечно, если не считать уборщицы. Она вежливо постучала в дверь, не услышала никакого ответа и вошла внутрь. Рыжая Соня ругалась по телефону. Ее лицо было красным, а волосы — взъерошенными.

— Это последний раз, когда я позволю, чтобы этому козлу все сошло с рук! Потому, что он не врач, а придурок! Да, именно это я и хотела сказать! То, что ты слышал! Один этот идиот делает ошибок больше, чем вся поликлиника с дежурными и уборщицами! Это просто отвратительно! — увидев ее, рыжая Соня приветливо махнула рукой, приглашая сесть, — но ты же знаешь мои обстоятельсвта! Нет смысла их повторять, правда? Я бы с радостью его уволила, если б имела хоть малейшую возможность. Но ты сам прекрасно понимаешь, что такой возможности у меня нет! Да… да… как всегда… я об этом и говорю… Можешь все так и передать! Дословно. Надеюсь. Конечно, как договорились. Да никаких проблем! Хорошо… именно… все, у меня люди. Звони.