Ветер перемен. Книга четвертая

– А что случилось, товарищ полковник?
– забывшись спросил Виталий. Громов тут же строго взглянул на него, но ответил:

– А вы ничего не знаете? Уже с утра по телевидению по всем каналам такой шум подняли, да и газеты успели!

– Так мы по-немецки ни бум-бум!
– грустно ответил за всех Серёга .

– Может герой сам расскажет?
– обратился Громов ко мне.- А то корреспонденты любят приврать, а то и переврать.

– Ой, да что там рассказывать?
– я показал глазами на Габриэль, прямо почувствовав как она напряглась.
– Потом! Сейчас готовиться надо.

Юра Богданович первый сообразил и встрял, перебив открывшего уже рот Серёгу:

– Там тебя Пол спрашивал чего-то...

– О, как раз он-то нам и нужен, да солнышко?
– взяв под руку Габи я повел её на поиски Пола.
– Спросим у него, где тебе лучше находиться, чтобы и нас видела и тебя никто не потревожил.

Пола мы нашли сбоку от сцены, где он о чём -то оживлённо разговаривал с главным инженером по звуку. Увидев нас, он быстро закончил разговор и радостно улыбаясь бросился к нам:

– Габриэль, Саша, а я уже опасался, что вас не будет! Это была бы катастрофа! По всем опросам вы лидеры, а после вчерашнего происшествия ожидается невиданный наплыв публики!

– Подожди, Пол!
– остановил я его.
– Габриэль не очень хорошо себя чувствует и не сможет петь, найди ей, пожалуйста место, чтобы она была поближе к нам и в то же время, чтобы её не видно было зрителям.

Пол завис, переводя, сразу ставший растерянным, взгляд с меня на Габи и обратно.

– Но, как же...
– смог, наконец выдавить он из себя.
– Габи ведь настоящая звезда нашего фестиваля, большинство публики на неё и придёт! Ну и на тебя, конечно тоже!
– поправился он.
– Но ты же понимаешь....

– Всё отлично понимаю, Пол! Но пока, давай рассчитывать на такой вариант.
– я не оставлял надежды, что Габи ещё придёт в себя.

Габи виновато посмотрела на меня, опустив голову.

– Солнышко и не думай винить себя!
– перейдя на русский язык сказал я как можно нежнее.
– Ты молодчина и всё будет хорошо!

Я взглядом показал Полу, что сейчас не время давить на неё. И он, надо отдать ему должное, сразу понял это! Видимо постоянное общение с нервными и капризными "звёздами" приучило его к любым изменениям настроения и нервным срывам.

– Не проблема!
– живо воскликнул он.
– Сейчас организую индивидуальное кресло и поставим малюсенькую ширмочку.

Мы закрывали фестиваль, как самая рейтинговая группа, поэтому времени было достаточно.

По всей видимости , Громов рассказал парням о наших ночных "приключениях", потому что они не лезли больше с расспросами и вообще старались держаться подальше, изредка бросая на нас совершенно ошалелые взгляды! Интересно, какие подробности излагают журналисты и какие уже легенды ходят в народе?

Я ни оставлял Габи ни на секунду. Обнимал, шептал нежные глупости, целовал. Она потихонечку приходила в себя, но когда пришёл наш черед, всё ещё была слишком подавлена, чтобы свободно выйти на сцену.

Ранее мы планировали повторить песню, которой открывали фестиваль. Во-первых, она была очень эффектной в сопровождении хора и симфонического оркестра, ну и как бы подводила итог и звала на борьбу за мир и сохранение цивилизации в общем. Но планы пришлось срочно менять, хотя и хор и оркестр были на своих местах с самого начала, подыгрывая в какие-то моменты другим группам. Мы решили начать с другой энергичной и несущей смысловую нагрузку песни - "Крутой поворот". Конечно и в ней основной вокал был за Габи, но пришлось петь мне с Виталием и Лехой.

Публика песню узнала и поддержала активными размахиваниями рук, танцами, а кое-кто даже подпевал. Но когда мы спели первый куплет и припев, сыграли проигрыш на двух гитарах и начали второй снова на английском, вместо немецкого, на котором пела Габи, по толпе пошло какое то непонятное движение, а потом то там, то здесь стали раздаваться недовольные возгласы. Я сначала не понял в чём дело, играли мы так же мощно с поддержкой второго ряда музыкантов, "петуха" никто не дал и неясно было чем недоволен народ. Тем более, что за все наши выступления здесь, ничего подобного не было и все песни шли на "ура". Когда мы всё -таки доиграли песню до конца недоумевая, что случилось с такой доброжелательной публикой и наступила тишина, сразу с нескольких сторон раздались крики:" Gaby! Gaby! We want Gaby!" И вот уже вся огромная толпа скандирует в тысячи глоток:" Габи! Габи! Мы хотим Габи!"

Парни посмотрели на меня, а я обернулся к ширме, за которой сидела виновница переполоха. Габи расширившимися глазами смотрела на меня не моргая, а я как мог широко улыбнулся ей и развёл руками!

И вдруг я почувствовал как пружина нервного напряжения, всё это время туго сжатая внутри Габриэль распрямилась, она сначала несмело, а потом широко улыбнулась и приподнялась с кресла, ещё не решаясь выйти на сцену.

А публика начала скандировать новый слоган:" Gaby! Gaby! We love Gaby!"

Румянец покрыл всё лицо Габриэль и она несмело вышла из-за кулисы и стала рядом со мной.

Толпа радостно завопила:" Гааабииии!"

Она растерянно посмотрела на меня, продолжая смущённо улыбаться.

– Вот это и есть народная любовь, дорогая!
– сказал я радуясь, что она наконец пришла в себя.
– Ты можешь гордиться собой! Что споёшь?

– " Зимний сон".
– ответила Габи.

Ну да, ей сейчас не до забойных вещей.

– Парни, сыграем "Зимний сон"!
– повернувшись громко сказал я, чтобы услышали и музыканты поддержки.

Габи перевела песню и на английский и на немецкий, так что у нас она получилась довольно длинной. Когда она дошла до немецкого варианта, многие в толпе стали подпевать, запомнив слова после нашего первого выступления. Да и по радио наши песни звучали уже частенько.

Закончив песню и получив горячие аплодисменты, Габи совсем оттаяла и я решил закрепить это.

– Габи, хочу к тебе поближе! Давай нашу споём! По-настоящему!

Габи довольно заулыбалась и объявила:

– Для всех влюбленных - Stumblin' in!

Народ засвистел и зааплодировал.

С первых слов песни, не только мы с Габи на сцене, но и все зрители на огромной поляне перед сценой пришедшие со своими любимыми, обнялись и раскачиваясь в такт, стали подпевать.

Габи оживала на глазах. Всё -таки музыка - великая вещь! Это и утешитель, и соблазнитель, собеседник и доктор!

Закончив песню, я обнял мою малышку и припал к её губам в долгом поцелуе. Теперь это было можно и никакая гауптвахта мне не грозила за моральное разложение, падение и подрыв светлого образа советского человека. Десятки тысяч глоток радостно приветствовали такой финал песни и многие тут же последовали моему примеру.