Везет как рыжей

Я неторопливо допила остывший кофе и решила, что идея перекрасить кота к числу гениальных не принадлежит: и хлопотно это, и результат сомнителен. Нужно придумать что-нибудь другое.

– Что, ушел твой пилигрим? – опасливо вдвинулся в дверной проем Гена Конопкин.

– Ушел.

За окном раздался визг тормозов и звук удара. Мы с Геной разом подлетели к окну, едва не столкнувшись лбами у стекла.

Страстно целуя промявшейся мордой старый клен, на дальней стороне улицы вздрагивала иномарка. Автомобиль наполовину влез на тротуар, к счастью, почти пустой.

– Надо же! – всплеснул руками эмоциональный Гена. – Можно подумать, дерево ему дорогу перебегало!

– Ну, положим, не дерево, – вполголоса заметила я, присматриваясь. – Но лично я этого водилу понимаю!

По тротуару в сторону, противоположную движению, неровным шагом подстреленного эльфа удалялся как ни в чем не бывало белокурый Мишель, добросовестно выгуливающий костюм «Старик и море». Модельный показ явно производил впечатление.

– Ну, что? – с надеждой спросил Сева Панчуков, глядя через всю комнату на ветеринара, осматривающего на столике у окна кошку Зизи.

Подниматься со своего стула в тихом уголке Сева не решался, потому что в тесной комнате было не протолкнуться от зверья и не все меньшие братья выглядели добродушными. Привязанная к батарее парового отопления трехмесячная леопардиха Гита, страдающая нервным расстройством на почве проживания в коммунальной клетке передвижного зооцирка, с похожим на хрюканье рычанием настойчиво тянулась пастью к Севиному ботинку. Белый попугай с красными, как пятна лихорадочного румянца, кругами на щеках, горестно поникнув головой, хрипло нашептывал Севе что-то уныло-страстное. Сидел туберкулезный попугай на томике стихов, из чего Сева заключил, что птица декламирует одно из произведений Серебряного века.

Пончик отодвинулся от элегически настроенного пернатого и поджал ноги подальше от леопардихи.

– Ну как? – повторил он, повысив голос.

Чтобы быть услышанным, приходилось почти кричать, потому что в метре от Пончика девица в голубом халате методично обрабатывала громко жужжащей машинкой для стрижки волос неподвижно лежащую собаку неопознанной Севой породы.

– Все в полном порядке, – ответил наконец ветеринар, погладив по спинке нервничающую Зизи. – Поздравляю, на данный момент – абсолютно здоровое животное. Прививки у вас сделаны?

– Какие-такие прививки? – забывшись, Сева встал со стула. Леопардиха Гита, хищно хрюкнув, моментально запустила когти глубоко в его штанину. – А, черт, убери лапы, зараза! При чем тут прививки? Вы мне скажите, котята у нее будут или нет?

– Будут, будут, как не быть, – Айболит снял Зизи со стола и вручил Пончику. – Говорю же: абсолютно здоровое животное. Подберите только подходящего партнера.

– Не понял, – с претензией протянул Пончик. – У нас уже был партнер!

– Не знаю, как у вас, – доктор внимательно посмотрел на Севу поверх очков. – А кошечка ваша еще в барышнях ходит!

– В каких еще барышнях? – Сева не глядя лягнул нервную леопардиху. – Я же самолично их стравливал, то есть спаривал!

– Свечку держали? – ехидно уточнил ветеринар.

– Я им условия создал! Полный интим! – расстроенный Сева почти кричал. – Запер эту дуру с котом в санузле на сутки, сам в туалет к соседям бегал! Они же там носились как ненормальные, орали, все флаконы с полочек на пол посбивали! И вы мне говорите, что у них ничего не было?!

– Голубчик, вы же взрослый человек! – пожал плечами Айболит. – Должны понимать, что любовные игры – это одно, а собственно любовь – совсем другое! Ну не понравился вашей кошечке жених, или она хотела, чтобы он ее уговаривал, а ему терпения не хватило или опыта… Зачем расстраиваться? Через пару месяцев повторите попытку, глядишь, все и получится!

– Ничего уже не получится! – в отчаянии воскликнул Пончик, грубо – за шкирку – унося безропотную Зизи из кабинета.

Спотыкаясь, он вышел из ветеринарной клиники, сел в машину и с ненавистью посмотрел на Зизи, уютно устроившуюся на соседнем сиденье. Кошка невозмутимо умывалась.

– Дура-баба, – плачущим голосом сказал ей Сева, понимая, что непоправимо поспешил с передачей наследного кота Быкову.

Получалось, что он сам себя облапошил! Договоренности договоренностями, но раз нет котят – нет и наследства!

– Все вы, бабы, дуры! – повторил Пончик, с тоской воображая, что скажет ему по этому поводу дражайшая половина.

Разгневанная Люся Панчукова была пострашнее леопарда.

– Тьфу ты, пропасть! – раздраженно пробасила Маруся Сиротенко, вывернув карман приготовленного к стирке белого халата.

Халат был просторный, как парашют, карман глубокий, и в нем то и дело что-нибудь терялось. Однажды Маруся, не доглядев, вместе с халатом сначала старательно выварила в бельевом баке с отбеливателем, а потом еще простирала в машинке с центрифугой сторублевку, врученную ей каким-то благодарным пациентом. И халат, и купюра выстирались и отбелились совершенно безукоризненно.

На сей раз в глубине кармана завалялся полтинник и записка, за доставку которой этот полтинник был заплачен.

– Ванька, поди сюда, – позвала Маруся, вертя в мокрых пальцах свернутую квадратиком записку.

Ваня неохотно оторвался от экрана телевизора, где показывали увлекательное кино из шпионской жизни, и подошел к двери в санузел: когда мать говорила таким тоном, спорить с ней не следовало. Маруся Сиротенко была дамой вспыльчивой и физически неслабой.

– Да, мам?

– На вот. – Маруся сунула в руку сыну сложенный вчетверо влажный тетрадный листок. – Хватит тебе без толку диван пролеживать, сбегай по адресу, отдай кому надо письмецо.

Ваня посмотрел на записку:

– Это же на другом конце города!

– Ничего, заодно и проветришься. – Маруся решительно спрятала дареный полтинник в карман фартука. – Возьми там на трюмо десятку, мороженое себе купишь.

– Мороженое! – шепотом передразнил Ваня, с сожалением выключая телевизор. – Ма! А что, позвонить туда нельзя? Передать это сообщение телефонограммой?

– Умный какой! – заорала из ванной Маруся: запущенная стиральная машинка здорово шумела. – Был бы телефон, без тебя бы обошлись! Хватит разговоры разговаривать, дуй куда сказано! Оболтус!

На оболтуса Ваня не обиделся, в матушкином лексиконе это слово было из разряда ласковых. Покорно облачившись в приличные джинсы и рубашку, Ваня руками придал форму неподвластной расческам шевелюре и походя сгреб с трюмо кучку мелочи.

– Куда все деньги без счета поволок, охламон? – донеслось из ванной.

Но охламон уже выскользнул из квартиры и побрел к трамвайной остановке, стараясь держаться в тени домов и деревьев: на солнцепеке термометр зашкаливал далеко за тридцать. Наличие в организме африканских генов от перегрева не спасало.