Виа Долороза

– Россия, как правоприемница бывшего СССР, готова полностью взять на себя все его долги…

После этого из-за океана, наконец-то, донесся долгожданный ответ:

– Американский народ приветствует выбор советских республик… Если процесс преобразования СССР пройдет мирно и максимально взвешенно, и, как вы, мистер Бельцин, сказали, и с учетом всех интересов, это решение поддержит все цивилизованное сообщество…

Бельцин расплылся в счастливой ухмылке и, вежливо попрощавшись, положил трубку на рычаг. Затем окинул сообщников снисходительным взглядом:

– Всё! Осталось лишь документы подписать…

Украинец и белорус застыли оглушено, недоверчиво поглядывая на российского президента, – все ещё боялись поверить в произошедшее. Первым очнулся Сушкевич.

– Ну, Владимир Николаевич! – засуетился он. – А я-то, честно, и не думал, что так все гладко пройдет! Это, братцы мои, надо отметить! Историческое событие, как никак! А мы его сейчас шампанским, шампанским отшлифуем!

Он проворно схватил со стола длинную зеленую бутылку шампанского ("Дом Периньон", французское – не "Советское", как раньше) и звонко хлопнул пробкой. Мягкая пробка, пружинно отрекошетив от кабаньего чучела на стене, закатилась под бильярдный стол. Сушкевич принялся разливать шипящее вино по тонким фужерам.

– За Союз славянских государств! – воодушевлено поднял он фужер.

– Независимых! – поправил его Травчук.

– Независимых, – согласился Сушкевич и добавил благостно. – Вот так и делается история, братцы мои!

Чокнувшись, они выпили… А через широкие окна смотрели на них в скорбной тишине могучие деревья заповедной пущи.

Но весь мир об этом ещё ничего не знал…

Ещё не пестрели сенсационными заголовками газеты и не захлебывались с голубых экранов телекомментаторы, потерявшие свой глянцевый лоск от изложений последних умопомрачительных событий, меняющих карту мира.

Америка жила своей обычной жизнью. Американцы со свойственной им деловитой предусмотрительностью (за месяц почти), уже начинали готовиться к Рождеству. На фасадах зданий Нью-Йорка – этой некоронованной "столицы мира", в "городе желтого дьявола", как назвал его один пролетарский поэт, Городе – Большое Яблоко, как окрестили его сами американцы, на фасадах его домов уже стали появляться праздничные флаги, которые призывно трепетали на сыром, осеннем ветру, хлопали своими разноцветными полотнищами при резких порывах, приносимых с хмурого, осеннего Гудзона.

Манхэттен – это сердце Нью-Йорка, (то что это именно так, с этим вряд ли кто будет спорить, даже несмотря на то, что Манхэттен уступает по населенности Бруклину и Квинсу), – Манхэттен уже готовился засветиться своей праздничной иллюминацией. Но, если Манхэттен – сердце Нью-Йорка, то Бродвей, несомненно, его кровеносная аорта, основная жизнетворная магистраль, рассекающая Манхэттен с юга-востока на северо-запад почти, как сосиска булочку в любимом американцами хот-доге. "Белый путь" называют Бродвей ньюйоркцы. Достаточно взглянуть на него вечером, на его мелькающую, сверкающую, переливающуюся неоном рекламу с обзорной площадки одного из двух Чикагских близнецов – громадных никелированных брусков стекла и бетона, как тут же все станет ясно.

Америка все ещё жила в неведении, неслась куда-то в своем привычном, немного сумасшедшем ритме, в своей лихорадочной деловой суете. Желтые такси, подобно шустрым водомеркам на поверхности пруда, сновали туда-сюда по улицам Нью-Йорка, судорожно дергаясь на перекрестках, на его надоедливых, установленных почти через каждые сто метров, светофорах. Одно из таких такси с узкой полоской черно-белых шашечек на боку несло по каньону манхэттенских улиц Игоря Таликова, рядом с которым сидела женщина с пронзительными зелеными глазами. Она рассказывала ему о городе.

– Вон, Игорь, видите тот небоскреб, – показывала она на высотное здание с треугольным фасадом. – Это знаменитый "Утюг"… Один из самых старых нью-йоркских небоскребов. Сейчас таких старичков – скайскреперов уже почти не осталось, большинство посносили… Хотя некоторые ещё стоят… Вот как этот… В такой зайдешь – у лифта стрелочка – этажи показывает, в холле – мрамор кругом, панно на стенах разноцветные и табличка с годом постройки… Смотришь и думаешь, – просто невероятно, как они умудрились тогда такое построить? Это ж самое начало века…

Игорь с любопытством крутил головой, как воздушный ас времен второй мировой войны, стараясь ничего не упустить из окружавшего его великолепного урбанистического ландшафта. Небоскребы большие, очень большие, и просто огромные, как манекенщицы на подиуме, толпились около тротуара. Впереди, над крышами домов, превративших улицу в глубокое узкое ущелье, стал вырастать конус очередного железобетонного гиганта. Небоскреб соединял в себе прямоугольные линии основания с причудливыми, почти готическими изгибами верхних этажей. Игорь что-то смутно вспомнил из популярной лет десять назад телепередачи "Международная панорама".

– Наташа, это Эмпайр-стейт-билдинг? – спросил он.

– Где? – спутница Игоря наклонилась к широкому окну и коснулась Игоря бедром, затянутым в узкие, обтягивающие джинсы. – Нет! Это, Крайслер-билдинг… Импаер сейчас не видно, он вон за этими зданиями, – ответила она, но, почувствовав, как напряглась нога у Игоря тут же отодвинулась в сторону. Игорь тоже почувствовал неловкость от этого соприкосновения, и равнодушно оглядев обступившие их отвесные стены с мелькающими на них рекламными щитами, спросил тривиальное:

– Наташа, как вы ориентируетесь в этих каменных джунглях?

– Это на первый взгляд кажется тяжело, – невозмутимо ответила его спутница. – А на самом деле у Манхэттена очень простое устройство. Все авеню идут по вертикали, стриты по горизонтали, получается, как сетка в школьной тетрадке. Только Бродвей идет наперекосяк, да и то потому, что он проложен по бывшей индейской тропе.

– По индейской тропе? – удивился Игорь. (С непривычки ему было трудно соединить у себя в голове окружающий их урбанистический пейзаж с книжной романтикой Фенимора Купера.)

Его спутница снисходительно улыбнулась.

– Бродвей – самая старая улица Нью-Йорка, – совсем, как заправский гид, пояснила она. – Один из тех атрибутов, оставшийся с тех времен, когда Нью-Йорк ещё назывался Нью-Амстердамом, а на острове жили алкины и ирокезы. Таких древних раритетов в Нью-Йорке сейчас уже не много осталось, но кое-что ещё есть… Уолл-стрит, например… Сейчас это финансовый центр, а когда-то там стояла лишь городская стена, защищавшая город от нападения индейцев. Конечно, теперь это такой же символ Нью-Йорка, как скажем, статуя Свободы или Бруклинский мост… Вам обязательно надо там побывать, посмотреть… Но я вам хочу показать другой Нью-Йорк, мой Нью-Йорк… А он дальше, на противоположном конце Манхэттена.